Власть меча
Шрифт:
– Дже-сси Оу-энс, – повторялся ревущий припев, и чернокожий пересек финишную черту, увлекая за собой остальных бегунов.
– Что случилось? – кричала Матильда Джанин.
– Джесси Оуэнс победил, – проорал Шаса, пытаясь перекричать толпу.
– Знаю – но Дэвид? Что Дэвид?
– Не знаю. Не видел. Они были слишком близко друг к другу.
Они ждали в лихорадочном волнении, пока над стадионом не загремели громкоговорители.
– Achtung! Achtung!
И во множестве немецких слов они различили:
– Джесси Оуэнс, Картер Браун, – а потом ошеломляющее: – Дэвид Абрахамс.
Матильда Джанин завопила:
– Держите меня, я упаду в
Она продолжала кричать и подпрыгивать на месте – слезы радости беспрепятственно текли по ее щекам и капали с подбородка, – когда внизу, на зеленом поле, худой долговязый спортсмен в шортах и майке поднялся на низшую ступень пьедестала почета, наклонил голову и ему на шею повесили ленту с бронзовой медалью.
В тот вечер они вчетвером начали праздновать победу Дэвида в гостиной номера Сантэн в «Бристоле». Блэйн произнес короткую поздравительную речь, а Дэвид застенчиво стоял посреди номера и явно стеснялся, пока его поздравляли и чокались с ним шампанским. Шаса во славу Дэвида выпил целый бокал великолепного «Боллинже» 1929 года, который по такому случаю предоставила Сантэн.
Еще один полный бокал зекта он выпил в кафе на углу Курфюрстендамм, прямо через улицу от гостиницы, и вчетвером, взявшись за руки, они отправились гулять по этой знаменитой улице развлечений. Все признаки разложения, запрещенные нацистами: бутылки кока-колы на столиках уличных кафе, звуки джаза, доносящиеся из заведений, плакаты с Кларком Гейблом и Мирной Лой [66] , – все появилось снова, по особому разрешению, только на время Олимпиады.
Они зашли в очередное кафе, и на этот раз Шаса заказал шнапс.
66
Известные американские киноактеры 30–40-х годов.
– Притормози, – шепнул Дэвид; он знал, что Шаса редко пьет спиртное, да и то не больше стакана вина или пива.
– Дэви, мой мальчик, не каждый день мой старый товарищ выигрывает олимпийскую медаль.
Шаса раскраснелся под темным загаром, его глаза лихорадочно блестели.
– Эй, я тебя домой не понесу, – предупредил Дэвид.
Они пошли дальше по Курфюрстендамм. Шаса нелепыми шутками заставлял девушек хохотать.
– Ах, meine lieblings, dis is de famousa [67] кофейня Кранцлера, нет? Зайдем и выпьем не-е-много шампанского, да?
67
…мои дорогие (нем.), это (ломан. англ.) знаменитая (итал.).
– Это итальянский, а не немецкий, – сказала Тара. – По-моему, ты напился.
– Напился! Какое грязное слово в таких прелестных устах, – ответил Шаса и ввел ее в элегантную кофейню.
– Больше никакого шампанского, Шаса, – предупредил Дэвид.
– Дружище, неужели я должен пить за твою вечную славу пиво?
Шаса щелкнул пальцами, подзывая кельнершу, и та наполнила четыре бокала шипучим желтым вином.
Они продолжали смеяться и болтать и не сразу заметили неожиданную тишину, воцарившуюся в кофейне.
– Боже, – прошептала Тара. – А вот и кавалерия.
В помещение вошли шесть штурмовиков в коричневой форме. Они, очевидно, участвовали в какой-то
церемонии или выполняли со своим отрядом какое-то задание, потому что двое несли свернутые знамена. Столь же очевидно было и то, что они уже выпили; вели они себя воинственно и буйно, и кое-кто из посетителей кафе торопливо взял шляпу и пальто, расплатился и вышел.Штурмовики сели за пустой стол рядом с четверкой и заказали кельнерше пиво. Хозяин кофейни, стремясь избежать неприятностей, подошел к их столику и подобострастно поздоровался. Они поговорили. Потом хозяин удалился, предварительно вытянувшись по стойке смирно и отдав нацистский салют. Все шестеро штурмовиков мгновенно вскочили и ответили на приветствие, щелкнув каблуками и крикнув: «Хайль Гитлер!»
Матильда Джанин, которая выпила полный бокал шампанского, взвизгнула и разразилась беспомощным хихиканьем, и внимание всех штурмовиков мгновенно сосредоточилось на ней.
– Заткнись, Мэтти, – попросил Дэвид, но это лишь ухудшило положение. Матильда Джанин закатила глаза и покраснела от усилий перестать смеяться, но не сдержалась и захохотала еще громче. Штурмовики переглянулись, подошли и окружили их столик.
Их предводитель, плотный сержант средних лет, что-то сказал, и Тара ответила на своем школьном немецком.
– Ага, – сказал сержант по-английски с сильным акцентом. – Вы англичане.
– Моя сестра очень молода и глупа.
Тара сердито взглянула на Матильду Джанин. Та хихикнула сквозь платок, которым зажимала рот.
– Они англичане, – сказал сержант, словно это объясняло любую глупость, и уже начал отворачиваться, но один из молодых штурмовиков внимательно пригляделся к Дэвиду.
Теперь он на приличном английском спросил:
– Вы бегун? Вы выиграли бронзовую медаль. Дэвид Абрахамс.
Дэвид смущенно кивнул.
– Вы Дэвид Абрахамс, еврейский бегун, – подчеркнул штурмовик, и лицо Дэвида побледнело и застыло.
Двое говорящих по-английски штурмовиков стали объяснять остальным, то и дело звучало слово Juden, потом все с враждебными лицами, сжав кулаки, уставились на Дэвида, а сержант громко спросил:
– Разве американцам и англичанам не стыдно, что медали для них выигрывают евреи и негры?
Прежде чем кто-нибудь сумел ответить, встал вежливо улыбающийся Шаса.
– Парни, вы лаете не на то дерево. Он вовсе не еврей, он зулус.
– Как это может быть? – удивился сержант. – Зулусы черные.
– Опять неверно, старина. Зулусы рождаются белыми. Они чернеют, только когда их выпускают на солнце. А этого мы всегда держали в тени.
– Вы шутите! – уличил сержант.
– Конечно, шучу! – передразнил Шаса его тон. – А вы бы не шутили, глядя на то, на что гляжу я?
– Шаса, ради бога, сядь, – сказал Дэвид. – У нас будут неприятности.
Но Шаса был опьянен шампанским и собственным остроумием. Он похлопал сержанта по груди.
– На самом деле, приятель, если вы ищете евреев, то единственный еврей здесь я.
– Вы оба евреи? – спросил сержант, угрожающе щурясь.
– Не будьте тупицей. Я уже объяснил: он зулус, а я еврей.
– Это ложь, – сказал сержант.
Все посетители кафе теперь очень внимательно прислушивались к разговору, а тем, кто не понимал по-английски, переводили соседи.
Внимание вдохновило Шасу, а шампанское сделало безрассудным.
– Вижу, мне придется предъявить доказательства. Чтобы убедить вас, раскрою одну из самых страшных тайн иудаизма. Вы когда-нибудь думали, что мы делаем с теми маленькими кусочками плоти, которые рабби отрезает у нас?