Влюбись в меня себе назло

Я выносливая и легко делаю нужные круги, а вот пухленькой Дашке они тяжело даются. Она бежит, задыхаясь, я как могу поддерживаю её, бегу рядом, физрук руганью брызжет на меня от злости - как смею медличать, когда от меня он ждёт хороших результатов!

После физкультуры мы отнесли в управление образования собранные документы на целевой набор. На обратном пути заглянули в окно выдачи редакции газеты, чтобы по маминой просьбе купить местную и краевую прессу. Вдруг на стекле заметила объявление: "В редакцию временно (на месяц-полтора) требуется уборщица. Уборка - после шести вечера".

– Даш, а ты не попробуешь?
– спросила у подруги: она всё время говорила, где бы ещё заработать.
– В редакции, как я знаю, всего шесть-семь небольших кабинетов и коридор. Давай зайдём к редактору и узнаем. Я с ней шапочно знакома - отдавала свои рассказы на публикацию. И виделась на автомобильных гонках недавно. Классная тётка!

Редакторша, хорошенькая невысокая брюнетка примерно маминого возраста, ну или чуть постарше, меня сразу узнала. Я ей выложила почти всю Дашкину историю, хотя подружка без конца толкала меня в бок, чтобы поменьше личного о ней выплёскивала. Но я, интуитивно почувствовав, что за здорово живёшь, без опыта, семнадцатилетнюю девчонку не возьмут, взывала к глубинным чувствам работодательницы. Ведь цель у Дашки благородная: накопить на учёбу в любимом вузе.

Редакторша действительно расчувствовалась и предложила тут же при ней написать заявление, а завтра принести паспорт сразу после уроков. Ещё сказала, что редакционная уборщица через несколько дней уезжает в Красноярск ухаживать за заболевшей сестрой, но перед отъездом Дашке покажет, что и как нужно делать.

Мы так обрадовались, что, выйдя из редакции, не заметили, как обе оказались в нашем микрорайоне. Ноги сами принесли нас. Я затащила подружку к нам домой отобедать. Потом мы смотрели "Таймлесс" уже в который раз по интернету. А к пяти часам вместе заспешили в центр, к Дому культуры. К нам подключился Никита, всю дорогу хмыкающий и усмехающийся, поскольку с радости мы трещали без умолку о всяких, по его мнению, глупостях и смеялись. Он даже слово не успевал вставить.

Возбуждена я была ещё ожиданием встречи с Крылосовым. Интересно, как поведёт он себя после вчерашнего? Сделает вид, что не было ни поцелуев, ни щекотливого вечернего разговора? Или будет поглядывать и смущать меня, держась в сторонке, поодаль?

В одном не сомневалась: не бросится при всех ко мне навстречу с приветствиями. О, мне этого совсем не надо! Не хочу, чтобы кто-то думал, что у нас есть отношения и судачил, предсказывая их окончание. Тем более конец на самом деле окажется не за горами. Так что лучше переглядываться. Это гораздо забавнее и безопаснее.

В "Задоринке" репетиция шла как по маслу. У всех было хорошее настроение. Мы отплясали в быстром темпе, кое-что даже усложнили. В конце занятия явился папа Дима, сказал, что хочет показать несколько движений китайского танца, который будет ставить позже. Все остались, а мы с Никитой, переодевшись в спортивные брюки, пошли в зрительный зал на репетицию космической постановки. Теперь мы с ним ходим в одежде, в какой занимаются все остальные "пришельцы", я уже не надеваю капроновую юбочку.

Вот здесь всё пошло, можно сказать, вкривь и вкось, не так, как ожидалось. Тищенков был не в настроении. Ему ничего не нравилось. Замечания просто валились на бедного Никиту, тот их терпеливо сносил. Ко мне он тоже раза два придрался. Ну и к другим тоже. Мало того, вдруг ему вздумалось поломать наше построение. Заринку поставил в середине и сделал так, что она стала оставаться постоянно в первом ряду. Из-за чего смешался уже отработанный порядок.

Можно было бы понять все эти перестановки, если бы Калашникова выполняла движения без сучка и задоринки. Увы, она путалась и мешала другим. Когда я делала колесо, то чуть не налетела на неё.

Крылосов тоже был в "непутёвом состоянии" - рассеянный и отстранённый, с каменным лицом, будто ему всё до балды, словно не танцует, а отбывает трудовую повинность.

На меня и не смотрит, глаза всё время блуждают поверх моей головы. Бессмысленно было просить солнышко - со мной тогда был какой-то сдвиг по фазе, должно быть. Так он и исстрадается от любви ко мне, держи карман шире! Даже ему улыбаться лучезарно бесполезно, просто не заметит. Лучше было мне поклянчить у солнышка ясности в вопросе, на кого следует учиться после школы. Или послать хорошего настроения новому хореографу.

Как-то невдомёк мне, почему другие "пришельцы" не уходят и стоически выдерживают грубость Тищенкова. Нас с Никитой, понятно, что держит - обещание, данное отцу. А они могли бы запросто психануть и хлопнуть дверью.

Своими размышлениями я поделилась с братом, когда мы возвращались домой.

– Ну ты даёшь, Енечка!
– откровенно изумился тот.
– Он же талант! Разве ты это не поняла? Талантливые люди все не от мира сего, взрывные и непредсказуемые, не следует ждать от них тактичности. Но они притягивают, зачаровывают и увлекают за собой. Думаю, все наши танцоры чувствуют притягательность Тищенкова. Кстати, и ты тоже, хотя не хочешь признаться. Так ведь?

Я упрямо замотала головой, не соглашаясь. На что Никита произнёс успокаивающе:

– Ты, видно, пока ещё это не осознала. Скоро поймёшь, Максим Анатольевич - оригинал и умница.

– Не очень умно ставить Заринку в серединку, - хмыкнула я.
– Она её стопудово не вытянет!

– А ей и не надо этого делать, - бросился объяснять мне брат.
– Мы хором вытянем. Уверен, Тищенков всё продумал. Не сомневаюсь, он знает возможности Калашниковой и учитывает её слабую подготовку. Она - валькирия, воительница аборигенов и их божество с чёрными, развевающимися кудрями... Пусть вертится себе в середине, сияет и этим тянет сюжет. А мы все будем остальное танцевать. Поняла, наконец, моя любимая обидчивая сестричка, в чём задумка хореографа? Плюнь на его грубость и замечания, пропускай их мимо ушей! Прими всё, что он делает. И перестань надувать губки! А то они лопнут! Федора, что ты губы надула?

И подтолкнул меня в бок, весело захихикав, я тоже принялась его толкать и городить всякую чушь о его фантастических якобы способностях пронзать всё живое и неживое цыганскими глазищами. Так, подшучивая друг над другом и смеясь, мы добрались до нашего дома.

Странно, моё настроение в последнее время будто купается в океане в штормовую погоду: то взлетает на гребень волны в радостном возбуждении, то падает вниз, в самую глубину и захлёбывается в тоскливых томлениях. Я сама себя иной раз не понимаю.

Что со мной происходит? Мама бы сказала мне, что это из-за переживаний по поводу окончания школы, наступил самый важный переходный возраст, надо перетерпеть. Папа Дима посчитал бы моё состояние результатом перенапряжения. Родной отец заявил бы обрадованно: "Тебя точно потянуло к журналистике! У тебя явный синдром писательства!"

А одна из няшек, приметливая Юляшик, когда я отмахнулась от её бесконечных вопросов, поставила свой диагноз:

– Ты, Енечка, что ли втрескалась в какого-то мальчишку, смотришь на меня и не видишь?

Нет, я не влюбилась. Не в кого! И незачем! Парни - побоку! Мне надо готовиться к выпускным экзаменам. А в этот вечер хотя бы выучить уроки на завтрашний день.

Я тем и занялась. Тем более никто мне не звонит.

Лишь к одиннадцати часам справилась со всеми заданиями. Неожиданно зашумел мой телефон. На дисплее - номер Крылосова. Интересно, что ему нужно?

– Ты что не спишь?
– спросил он, даже не поприветствовав.

– Если бы спала - ты бы меня разбудил!
– ответила со смешком.
– Зачем звонишь?