Влюбленный астроном

– Так мы будем смотреть на Луну? – поторопил его Оливье.

– Ну конечно!

Оливье сел на табурет, а Ксавье устроился на раскладном стуле. Он направил телескоп на спутник Земли и настроил объектив. Оливье приложил глаз к окуляру.

– Вау! Да она же совсем рядом!

Ксавье улыбнулся – этот вечер у них удался.

– Там полно кратеров!

– Это следы ударов, – уверенно пояснил Ксавье. – Много лет назад на Луну падали крупные метеориты.

– Они взрывались?

– Конечно, они взрывались. И производили много шума, огня и пыли.

– Гениально… – прошептал Оливье.

– А теперь, если сместишь взгляд чуть вправо, увидишь звезду, которая светит ярче других. Да, молодец, правильно, – похвалил он сына, который старательно выполнял его указания. – Видишь?

– Вижу! Какая яркая! А в середине у нее блестит такой кружок…

– Это Венера, – сказал Ксавье. – Та самая планета, чье прохождение перед Солнцем так и не увидел наш друг Гийом Лежантиль, которому принадлежал этот телескоп.

– И она проходит перед Солнцем каждые сто двадцать лет?

– Да, сначала через восемь лет, а потом через сто пять и сто двадцать.

…Оливье заснул, и Ксавье тихонько прикрыл дверь в его спальню. Как ни странно, ему вдруг захотелось закурить. Когда-то давно он выкуривал по пачке «Бенсона» в день. Чего он только не перепробовал, чтобы избавиться от вредной привычки: носил специальный пластырь, жевал жвачку с никотином, запрещал себе прикасаться к сигаретам (и ни разу не продержался дольше пяти дней), пока не наткнулся на программу медитации, и она поразительным образом сработала. Женский голос помогал ему сосредоточиться на дыхании и собственных мыслях, но главное – напрочь вытеснял желание щелкнуть зажигалкой и затянуться табачным дымом. Голос оказался прав: он испытывал потребность закурить сигарету ровно шесть минут, после чего начинал думать о чем-нибудь другом. Сегодня вечером тяга к курению исчезла уже меньше чем через минуту. Телескоп по-прежнему стоял на балконе, и Ксавье опустил трубу, направив ее на дома. Первым в объектив попал балкон той женщины. Свет в квартире не горел, как и в других окнах. Но вдруг он зажегся, и Ксавье на миг зажмурился. Но закрыть глаза его заставила не вспышка света, а увиденная им картина: посреди комнаты стояла самая настоящая зебра. Голова животного была повернута к окну, и казалось, что оно пристально смотрит прямо на Ксавье. Он отпрянул от телескопа, с минуту посидел в полном замешательстве, а потом снова приложил глаз к окуляру. Зебра никуда не девалась. Вдруг рядом с ней появилась брюнетка, на сей раз без одежды. И свет в квартире погас.

* * *

По верхним клавишам клавесина полз тощий желтый паук длиной добрых двадцать сантиметров. Словно существующая сама по себе рука с неимоверно длинными пальцами, он передвигался с осторожностью, достойной индейца племени сиу. Гийом опустил кисти на нижнюю клавиатуру и заиграл Контрапункт № 1 из «Искусства фуги» Баха. С первыми же нотами этой божественной, с металлическим звучанием, партитуры, словно специально написанной под диктовку Господа, насекомое замедлило ход. Гийом смотрел на него с улыбкой.

Настройка клавесина оставляла желать лучшего; очевидно, инструмент подвергся перепадам температур, характерным для климата острова Франции. Но как он оказался в его апартаментах? Вначале он думал, что клавесин поставили в знак особого к нему расположения, однако не помнил, чтобы во время подготовки к путешествию говорил хоть кому-нибудь, что умеет на нем играть. Впрочем, это не имело значения; мелодия поднималась к небу, пробуждая воспоминания о прошлой, не такой уж короткой жизни. Родные прочили его в священники, и в сумерках в монастырской тишине его охватывало такое глубокое чувство покоя, какого он не испытывал больше никогда, разве что изредка во время наблюдений за Млечным Путем. Годы обучения в семинарии оставили в памяти запах ладана и ощущение единения с Богом, которого художники привычно изображали сидящим на облаках, пока этот образ не вытеснил другой – Христа, ходящего по земле и принявшего смерть на кресте. Одно из самых сильных впечатлений прикосновения к божественному он пережил в тот день, когда органист собора в Кутансе позволил ему сесть в пустой церкви за инструмент. Гийом играл больше четырех часов; ему казалось, что его руками движет какая-то высшая сила, и в нем крепла уверенность, что эта сила всегда будет хранить его, окружая абсолютной любовью, недоступной человеку. Несколько месяцев спустя его жизнь сделает крутой поворот: он встретит своего учителя, Жозефа-Никола Делиля, и неожиданно для себя самого целиком отдастся астрономии. Он не станет священником, или монахом, или кардиналом и уж тем более папой – он станет астрономом.

– Можешь остаться послушать, это очень красиво, – сказал он пауку.

Тот осторожно пошевелил лапками, словно раздумывал, стоит ли принять приглашение ученого.

Накануне вечером Гийом ужинал с губернатором острова Антуаном Мари Дефоржем-Буше и подарил ему небольшую подзорную трубу, изготовленную мастером Маржисье; ее линзы были в восемь раз мощнее, чем обычные. Губернатор показал ему свою коллекцию бабочек. Военный моряк, на суше он любил охотиться за этими насекомыми, которых усыплял парами рома, а самые редкие экземпляры затем накалывал на тонкие булавки. Гийома восхитили ярко-голубые бабочки с крыльями цвета лазури, окаймленными по краям темной, словно металлической полосой. Губернатор сказал, что они называются морфо.

– Туссен сводит вас в лес, господин академик. Их там сотни, вам наверняка понравится.

Они ели рагу из кабанятины; темное мясо, должно быть, очень долго томилось на медленном огне, пока не стало нежным и не приобрело копченый привкус. Губернатор объяснил, как здесь появились эти животные. В 1606 году их на этот далекий остров завезли голландцы, в чьи владения он тогда входил. На корабли грузили сотни свиней, но живыми к месту назначения прибыли лишь девять особей, которые впоследствии невероятно расплодились. Век спустя их численность вышла из-под контроля; они врывались в поселения и причиняли такие ужасные разрушения, что всем следующим губернаторам пришлось принимать меры: они выдали общее разрешение на охоту, и поголовье одичавших свиней снизилось до приемлемых масштабов. Судя по всему, нынешний губернатор продолжал отслеживать ситуацию с кабанами, отнимавшую столько сил у его предшественников. Кроме того, он демонстрировал искренний интерес к миссии Гийома, которая заключалась в измерении – благодаря прохождению Венеры – реального расстояния от Земли до Солнца. Они вели разговоры о Луне, о причинах приливов и отливов, о важности составления точных карт земной поверхности – и с военной, и с чисто человеческой точки зрения.

В тот вечер Гийом вернулся к себе в спальню и сел писать письмо жене. Достал гусиное перо, хрустальную чернильницу и зажег на балконе свечи.

«Моя возлюбленная Гортензия!

Я со всех сторон окружен красотой, но скучаю по твоей. Меня ждет свидание с планетой, носящей имя богини любви, но лишь тебя мне хотелось бы в эту теплую ночь видеть рядом с собой на балконе. Как ты знаешь, мои собратья из разных стран мира тоже желают увидеть это редкое явление: около сотни человек стремятся на встречу с Венерой. Надеюсь, что сумею не разочаровать Его Величество нашего короля и произведу самые точные измерения. Здесь у нас говорят, что корабли на Пондишери стоят у причалов, потому что политическая ситуация в этом регионе сложная, а англичане готовятся вступить с нами в войну. Пока что я думаю заняться составлением карты острова. Попутно я собираю удивительные раковины, коллекцию которых постараюсь передать в музей. Но первую мою находку я преподнесу тебе. Как жаль, что я не художник и не могу изобразить все, что видят мои глаза, ибо увиденное превосходит всякое воображение. Порой мне кажется, что я сплю наяву… В этом затерянном мире есть кабаны, похожие на тех, что рыщут по лесам Нормандии. Я представляю себе, как ты склоняешься над вышивкой, держа иголку в своих нежных пальчиках, и меня охватывает бесконечная тоска. Мне так одиноко без тебя, и постель моя так холодна, когда я ложусь в нее, мечтая о тебе. Я так ясно вижу твое лицо, твои темные локоны, рассыпанные по плечам, твой лоб цвета перламутра… Я наизусть помню овал твоих щек, твою улыбку, очертания твоих маленьких ушек, твой прелестный прямой носик… Родинки, рассыпанные по твоему телу, для меня как звезды на карте неба. Я мог бы каждую из них назвать по имени, как я называю звезды. Ты – мое небо. Моя звезда. Моя единственная.

Гийом».

Он немного посидел, глядя на письмо, а потом поднес его к канделябру с зажженными свечами. Листок бумаги вспыхнул, и Гийом не выпускал его из руки, пока огонь не подобрался к самым пальцам. Тогда он бросил его в пустую чашку, где тот тихо догорел.

…Гийом добрался до последних нот Контрапункта № 1 из «Искусства фуги». Пьеса так и осталась незаконченной, как, впрочем, и все сочинение в целом. Почему Бах так его и не дописал, осталось для потомков загадкой. Гийом повернулся, ища глазами паука. Тот неспешно полз по полу к балкону.

* * *

Уже на следующее утро Ксавье снова посмотрел в телескоп. Окно в квартире брюнетки было открыто, но никаких следов зебры не наблюдалось. Ксавье немедленно вбил в поисковик слово «галлюцинация» и получил следующее определение: «В психиатрии – образ, возникающий в сознании без внешнего раздражителя. Например, способность видеть физически отсутствующие предметы или слышать голоса отсутствующих людей». Упоминание о «голосах отсутствующих людей» навело его на мысль о медитации. Действительно, лечь и полчаса внимать невидимому голосу – лучшего способа выбросить из головы хорошеньких брюнеток и зебр в чужой квартире, подсмотренных с помощью телескопа, не существовало. Изредка и Оливье присоединялся к отцу во время «голосовых», как он их называл, сеансов. Они ложились рядышком на ковре в гостиной, и Ксавье включал смартфон и динамик.

На этот раз не успел он открыть приложение, как заметил, что иконка на экране изменилась. Ксавье поискал свою программу с женским голосом, но она исчезла. Зато появилось несколько новых программ медитации.

– Старого голоса больше не будет, – сказал он сыну.

– Ну и ничего страшного, – ответил он. – Будем слушать новый.

Ксавье расстроился. Он привык к звучанию этого бесстрастного женского голоса, повторяющего практически одни и те же успокаивающие фразы: «Устройтесь поудобнее… Сосредоточьтесь на своем дыхании… Выбросите из головы все мысли…» Больше он никогда не услышит этих слов, произнесенных знакомым голосом. Иногда он с удивлением ловил себя на том, что пытается вообразить себе эту женщину. Теперь она затерялась в миллиардных соединениях Всемирной паутины; очевидно, создатель сайта решил навести порядок в своих программах и предложить пользователям новые записи. После развода для Ксавье настала долгая пора одиночества; он чувствовал, что просто неспособен завязать близкие отношения с кем бы то ни было. Брюно знакомил его с разными женщинами, по большей части подругами жены. Ничего путного из этого не вышло: каждый разговор сводился к обсуждению недавнего развода, проблеме общения с детьми и прочим трудностям, неожиданно возникшим, когда налаженная, казалось бы, жизнь свернула куда-то не туда. Все эти свидания больше напоминали сеанс взаимного любительского психоанализа, чем волнующее начало романа. На следующий год Ксавье ненадолго увлекся владелицей цветочного магазина, только что открывшегося на его улице. Еще несколько месяцев спустя, когда он уже серьезно задумался о том, чтобы сделать ей предложение, она вдруг сообщила ему, что нашла в соцсетях свою школьную любовь и переезжает к нему в Бретань. Магазинчик закрылся, и на его месте появилась обувная лавка. Ксавье снова погрузился в вялое одиночество. «В любом случае цветы она продавала дрянные, они и трех дней не стояли», – ворчал Брюно, пытаясь утешить друга. С тех пор в жизни Ксавье не было никого. Он ни с кем не встречался и больше ни с кем не знакомился.