Во все Имперские. Том 3

Аристо Кабаневич что-то недовольно пробурчал и исчез в голубом вихре.

Исцеляевский, совсем похмельный и обессиленный, появился через полминуты, спустившись с верхнего этажа поместья.

К моей радости вместе с Исцеляевским неожиданно пришел и Дрочило, живой и здоровый.

— Рад, что ты в норме, брат, — улыбнулся я Дрочиле, — Как твоя башка?

Дрочило тщательно ощупал свою голову и потом доложил:

— Башка вроде на месте, барин. И хорошо. Без башки-то оно не очень…

— Это факт, — подтвердил я, — Но раз башка у тебя на месте — то иди тогда к воротам и жди меня там. Я буду через пятнадцать минут.

— А че там у ворот, барин?

— Потом объясню, иди, — приказал я Дрочиле, и тот покинул кухню, все еще с наслаждением ощупывая свою залатанную целителем голову.

Я повернулся к Исцеляевскому:

— А вы как, князь? У вас башка в порядке?

— Башка у меня болит, выпить надо, — пробухтел Исцеляевский, — И я никакой князь, я бастард без титула.

Я бросил Исцеляевскому бутылку сидра, одну из тех, которые прислал моим друзьям герцог Кабаневич.

— Похмелитесь, — посоветовал я, — А князь вы или нет — мне, честно говоря, плевать. Я в этом вопросе демократ.

— Сидр… — поморщился Исцеляевский, вскрыв бутылку и понюхав напиток, — Мне бы че покрепче… Где мой самогон? Я тут где-то бутылку потерял…

Вопреки собственным словам, Исцеляевский жадно присосался к сидру.

Я дождался, пока целитель-бастард утолит жажду, и только потом перешел к делу:

— Я предлагаю вам работать на меня, Исцеляевский. Вы спасли мою невесту от смерти, и я вам благодарен. А еще вижу, что в вас пропадает огромный потенциал…

— Ой, да бросьте, — отмахнулся Исцеляевский, — Кроме того, работа — это не по мне…

— Мда, но я буду платить вам двести рублей ежемесячно. И еще двести рублей за каждый акт целительства. И бесплатные трикоины.

— Да ну… — снова не слишком вежливо отказался Исцеляевский.

Я понял, что имел в виду герцог, когда предупреждал меня, что с Исцелявским каши не сваришь. Тем не менее, я и правда видел в этом мужике потенциал, так что просто достал бумажник, а из него восемьсот рублей.

Пачку купюр с портретами мертвых Императоров я протянул Исцелявскому.

— Ну я даже не знаю…

— Чего тут знать? — подбодрил я целителя, — Берите деньги, пока дают. Что же касается работы — я стараюсь избегать лишнего травматизма в моей ложе, так что, думаю, что мы нечасто будем к вам обращаться за помощью. А свои двести рублей вы в любом случае будете получать ежемесячно. Плохо что ли? Хороше же!

Моя фраза про снижение травматизма прозвучала не слишком правдиво, учитывая, что тут же в кухне лежала отрезанная голова эфиопа, но мой расчет оказался совершенно верным — трудно отказаться, когда тебе протягивают пачку купюр, да еще и назначают ежемесячное довольствие просто так.

Исцеляевский деньги взял, а потом, пересчитав их, подозрительно уставился на меня:

— Так тут восемьсот. Двести за месяц, двести за спасение вот этой вашей баронессы… А еще четыреста за что?

— За еще два акта целительства, которые вы исполните для нас прямо сейчас, — ответил я.

Исцеляевский все еще смотрел на меня с подозрением, потом он перевел взгляд на голову эфиопа, лежавшую на кухонном столе.

— Ага, — кивнул я.

— Да вы с ума сошли! — пришел в ужас Исцеляевский, — Вы хотите, чтобы я вылечил вот этого негра, которому отрезали голову еще пару часов назад? Ну уж нет, простите. Такого даже моя тетя-личный врач Императора не умеет, и вообще никто не умеет. Отрезанные головы не лечатся, извините. Вам к некромантам, барон.

— Мне не нужно, чтобы вы его оживили или вылечили, — успокоил я перепуганного Исцеляевского, — Я всего лишь хочу, чтобы вы остановили процессы гниения. Проще говоря, законсервируйте мне эту голову, чтобы она не разлагалась. Вы же можете останавливать некроз живых тканей, значит, и с мертвыми справитесь…

— Это, пожалуй, могу, — буркнул Исцелявский, — Только вот зачем? Проще же вызвать похоронщиков, они его забальзамируют… А еще по Имперскому законодательству у вашего мертвого негра надо вырезать желудок и сердце, чтобы потом использовать их в энергетике…

— Это как раз в данном случае не нужно, — влезла в наш разговор Головина, — Иясу — иностранный подданный. Кроме того, он негр и не ел при жизни трикоинов. Так что для нашей Имперской энергетики его сердце и желудок все равно не годятся. Но почему бы нам не вызвать похоронщиков — я тоже не понимаю. Объяснитесь, барон.

— Объяснюсь я потом, если позволите, баронесса, — уклончиво ответил я, — Просто мне нужна эта голова Иясу. И нужна она мне сегодня же. И не гнилой. А похоронщиков пусть вызывает уже герцог Кабаневич. Мы с ним договорились, что я завтра передам ему тело Иясу.

— Зачем тебе голова эфиопа? — задал Пушкин вопрос, который здесь видимо волновал абсолютно всех, — Что ты собрался с ней делать?

— Поставлю на каминную полку и буду ей любоваться, — отмахнулся я от потомка поэта, — Неважно, Пушкин, неважно. Объясню потом. Сейчас мне всего лишь нужно, чтобы эта голова не сгнила. Исцеляевский, действуйте.

Исцелявский хлебнул еще сидра и вроде даже и правда собрался действовать, но уже подойдя к голове, растерянно остановился:

— Так… Это…

— Ну? — уточнил я, — Что еще?

— У меня заклинаний нет. Все потратил, когда спасал вашу невесту. Мне трикоин нужен.

— Я надеюсь, вы употребляете дешевые африканские, а не российские? — спросил я.

Исцеляевский кивнул:

— Ну да. Африканские.

В принципе это было ожидаемо. Как и все нищие магократы, Исцеляевский явно не мог себе позволить дорогие отечественные трикоины, поэтому видоизменил свой организм Слизевиком Соловьева и потреблял африканские.

— Какой именно трикоин? Какая конкретно порода дерева? — поинтересовался я.

— Баобаб.

Сам я баобабов не жрал, и привязанных к этой породе дерева заклинаний у меня не было. Но покопавшись в трикоинах, которые я спер из куртки Василия Кабаневича, я обнаружил пару баобабовых.

— Держите, Исцеляевский. Съешьте сразу два. Вы же еще не исчерпали свой лимит по трикоинам на сегодня, я надеюсь?

— Да какой там… — поморщился Исцелявский, — Я сегодня только один ел, да и тот мне дал этот мудак герцог Кабаневич.

Прожевав свои баобабы, Исцелявский запил их сидром, а потом приступил к делу — подойдя к голове негра, он активировал свою белоснежную ауру и кастанул заклинание.