Волчья дорога

Капитан поверил. Сложно не поверить человеку, который вытащил тебя когда-то с того света. И не только тебя. Теми самыми травами, о которых солдатская жена знала все. А та усмехнулась — белыми, не знавшими краски зубами, поправила волосы и продолжила:

— А уж если белладону на аквавите сбодяжить и приворотным зельем назвать... А потом по ошибке самой же и выпить — будет казаться, что летишь. Вокруг небо чёрное, высоко, звезды рядом сияют, шпили внизу, а падать не страшно. Хорошо, хоть мандрагоры дура эта не нашла, а то бы и черти ей померещились …

— Ну ладно, бог с ней. Пропиши ей, как водится, чтоб больше такого мне не было, да проспаться уложи.... И чтоб не болтали, услышат в городе не дай бог.

— Хорошо, — кивнула Магда, потирая руки. Покрасневшие от мороза и сбитые — видимо прописала уже… Капитан усмехнулся:

— Кстати, а зелье то кому предназначалось?

— Майеру, из третьего капральства

Фамилию Яков вспомнил без труда. И слегка обалдел — слишком уж часто приходилось слышать её в списках нарушителей дисциплины.

— Постой, он же урод? И вообще, и моральный, и на рожу ...

— Сама удивляюсь, — пожала широкими плечами солдатская жена.

— Ну, тогда "пропиши" отменяется. Передай обоим, что приворот сработал, пусть берет этого обалдуя и делает с ним, чего хочет. А то он у меня из наряда по выгребной яме не вылезет. Может, сделает девка из него что-то похожее на человека, раз у нас с сержантом не удалось.

Сказал, развернулся, довольный, что удалось сделать гадость ближнему своему. Не все же ему. И пошёл было назад, к оставленной книге. Однако, в этот раз, книгу не дали даже раскрыть. Рейнеке-юнкер вернулся из города. И обоих французов с собой притащил, обалдуй. Но делать нечего, пришлось капитану, вместо мягкой койки и интересной книги, гостями французскими заниматься. Радушного хозяина изображать. То есть размещать, кормить и слушать. Слушать вещи странные, чтобы не сказать больше.

Француз был умелым рассказчиком — умным, тонким. Слова так и лились, ровно, с переливами, в такт трещащему в очаге огню. Капитан предпочёл бы разговор кратко и по делу — про схватку в переулках, но француз начал издаля. О том, как маленький аббат добивался приёма у епископа славного города Мюльберга. О том, как слуги не хотели пускать, петляя, отговариваясь и неся гостю в глаза откровенную чушь. О том, как выглядел пастырь города Мюльберга, когда двери перед слишком настырным французом все-таки открылись. Монсеньор Епископ был стар, вежлив и тих. И напуган до ужаса. Развешанные на стенах иконы, кресты, над дверью и каждым из окон — потемневшие распятья, стаканы с водой — десятки, тут и там, на каждом из столов и полок.

— Кресты — понятно, а вода то зачем? — удивился Яков невольно.

— Говорил — первое средство. Ведьмы ломают своим колдовством законы божии. Вода вскипает и начинает течь снизу вверх — верный знак, что волшба поблизости. Чёрная. Злая.

"Надо бы спросить у Магды, не бывало ли такого, когда девки свой приворот бодяжили", — подумал капитан, а вслух спросил:

— И что, часто такое случается?

— Епископ говорил, что да. Пока Флашвольф не приехал — говорил, каждую ночь. Вскипала вода, растворялись окна, и сила нечистая утаскивала бедолагу.

— Сила?

— Чёрный конь или чёрный кот. Но огромный. Являлся, хватал, волок.

— Куда волок-то?

— Известно, куда. На Броккен, Ведьмину гору. К трону... — тут француз немного замялся, не желая поминать по имени врага рода человечьего, — понятно к чему... И там требовали отречения от господа нашего...Старику досталось, но он держался. Как мог.

— Однако же, когда вы с ним говорили — епископ был в своей постели, живой, и ничего с ним не сделалось.

— Да, — кивнул француз и приложился к бокалу, — и он не перестаёт хвалить бога за это. Бога и мастера Флашвольфа, когда он пришёл — ночные визиты стали реже. Куда реже.

— Но не прекратились?

— Нет.

— Флашвольф жжет людей пачками, весь город провонял и закоптился, как адская сковородка, а нечисть наносит визиты — всего лишь реже?

— Да, так говорит, — ответил аббат Эрбле, задумчиво прокатывая вино в бокале. На его тонких пальцах тяжёлые перстни — красным и жёлтым огнём в свете очага. Ветер взвыл за окном, качнулась поднятая сквозняком со стен паутина. Яков покосился на окно. Снаружи, за увитым изморозью стеклом — уже ночь, чёрная и беспросветная. "Беда...будет"... — завывало в щелях, сквозняк мазнул холодом по щеке и горлу. Хлопок вдали. Невнятный звук, резкий. Вроде, на пистолетный выстрел похоже. Но криков нет и тревоги не слышно. Посты молчат. " Сходить, что ли, проверить?" — подумал он. По — хорошему, надо, но... Выходить на мороз было жутко лениво.

— А вы верите в чудеса, капитан? — голос аббата прорвался, как сквозь пелену. Вязкую пелену текущих забот, полусна и дремоты. Ветер убаюкал-таки. А француз смотрел на него, сощурив глаза, молчал, ждал ответа.

— Ну, те отбросы, что на вас напали — они подонки не колдовские, а самые обычные, — ответил капитан, собирая в голове мысли, — скорее я поверю, что какая-то вертихвостка льёт нашему старцу приворотное зелье, или вроде того.

Аббат удивлённо приподнял бровь. Яков собрался и кратко рассказал сегодняшний эпизод. Магда, рядовой Майер, перепутанное шлюхино зелье. Капитан думал, что это смешно, но аббат Эрбле не улыбнулся. Сидел, задумчиво глядя, как пляшет огонь, отражаясь на гранях бокала.

— Может быть, — задумчиво проговорил он, наконец, после долгого раздумья, — может быть. Там, у епископа я взял один бокал со стола — у воды, действительно, был привкус... Странный. А потом на нас напали. Может вы и правы, но все таки... Все ли так просто, капитан?

Яков собрался ответить. И не успел. Глухо хлопнула дверь, сквозняк скользнул по волосам, противно захолодив горло.

— Капитан. Вам лучше взглянуть, — Яков обернулся — на пороге стоял стрелок Ганс, высокий, прямой, как всегда — холодный, как зимняя вьюга.

— Что случилось?

— Вам лучше взглянуть, капитан. Пойдёмте быстрее, — ответ был краток и холоден. Лицо стрелка не выражало ничего, но Яков вскочил и рука сама потянулась за плащом и шляпой.

Француз поднялся было тоже, но ему стрелок отрицательно качнул головой. И поднял ружъе, загородив проход гостю.

— Пойдёмте, капитан. Важно.

— Надеюсь, действительно важно, — сказал капитан, шагая из протопленной комнаты на мороз.

Ветер налетел, заполз под плащ холодной змеей, рванул с головы шляпу.

«Надеюсь, важно, но недолго. Спать охота, мочи нет», — угрюмо думал капитан, шагая по снегу и льду за своим угрюмым провожатым.

От двери — по плацу, потом под арку. Стук шагов отозвался гулким эхом от сводов. Ветер раскрутил фонарь за спиной, две тени — капитана и стрелка — длинные, изломанные метнулись по серым в лунном свете стенам, пятна тьмы качнулись в такт под их ногами. За аркой — серп месяца, ветер и тьма, полная гула и шелеста веток. Протяжный, сбитый ветром в сторону крик. Перекликались на постах часовые. Знакомый, привычный звук, означавший "порядок" для капитанского уха. Яков довольно кивнул, поправил шляпу на голове и развернулся к Гансу с немым вопросом — "куда?" Стрелок кивнул и показал рукой, молча. Вдоль казарменной глухой стены, налево. Тропка протоптана, снег хрустел и скрипел жалобно под коваными сапогами. Ганс кивнул ещё раз на низкую пристройку у стены впереди — разваленную, чёрную, с провалившейся крышей. Старая конюшня. В щелях стен колыхался жёлтый, неверный свет фонаря. И солдаты вокруг. Патруль. Странно. Кому эта развалюха понадобилась?