Волчья дорога

— Кто приказал? — бросил Яков — на ходу, ускоряя шаг. Морозный пар рванулся изо рта белым клубком и улетел прочь с ветром. Захрустела под сапогом тонкая льдинка. Глухим медным звоном отозвалась полка Гансова мушкета. Яков толкнул дверь. Доски затрещали и распахнулись с жалобным скрипом. Внутри — полутьма, тени и свет фонаря — жёлтый огонь гонял сумрак по стенам. Фигуры впереди, голоса:

— … Ну мать твою... — Яков узнал голос Магды. Пригляделся — и узнал в одной из фигур склонившейся над чем-то, пока невидимым, солдатскую жену.

— Ну НеЛис, ну мать твою, как же это тебя угораздило, — шептала Магда, склонившись над лежащей тенью

"НеЛис? Рейнеке? Во что он вляпался, обалдуй? — подумал капитан, шагая вперёд, — ох он у меня по караулам настоится".

— Что здесь ... — начал он и осёкся на полуфразе. Лежащий захрипел, поднял голову. Звук прокатился под кровлей и балками — глухой и хриплый, полный боли. Нечеловеческий. То, что лежало в углу — на пучке соломы под жёлтым пляшущим светом фонаря — человеком не было.

Яков шагнул вперёд, пригляделся — свалившаяся клоками серая шерсть, дрожащий хвост, пасть с жёлтыми кривыми клыками — то ли огромная собака, то ли волк.

— Какого черта? — прошептал он. Ганс за спиной кивнул. Не ему — жене, возившейся с раненным зверем. "Издеваются они, что — ли?"— но нет, хмурый стрелок не стал бы дёргать его ради шутки.

— Что здесь происходит? — прошипел он, шагая вперёд ещё раз. Вторая тень обернулась к нему. Анна, давний деревенский трофей, с которой юнкер гулял под руку утром. Платок слетел с головы, волосы — рыжая копна, смяты и перепутаны. Взгляд — в глазах безумный блеск и ярость. Словно кошка — или рысь над выводком. Капитан вздрогнул невольно, от дикого блеска. Такого, что майстер Флашвольф сходу схватился бы за меч, а простой горожанин убежал бы с криками "ведьма". Но Яков не был ни тем ни другим. Он просто шагнул вперёд, наклонился, присел над лежащим на соломе зверем. Огромный, серый, мощные лапы скребут и царапают землю. Рана — алый рваный разрез, кровь течёт, все не унимается, скатывая шерсть на боку в грязные ржавые космы. Магда над ухом шепчет ругательства. Яков оторвал от раны взгляд и встретился со зверем глазами. У раненного волка были человеческие глаза. Не звериные. Яков вздрогнул ещё раз. Не звериные, точно. Разумные, полные боли и сожаления. Яков взглянул ещё раз. Когти — кривые, иззубренные когти передней лапы царапали землю, будто писали что-то. Писали? Ладонь смахнула грязь и солому с земли. Магда, будто почувствовав, переставила фонарь ближе. Коготь цапнул землю раз, другой. Круг, будто домик, загогулина. Зверь подвывал, но лапу держал твёрдо. Ещё один знак на земле... Одеж..

— Одежда? — переспросил капитан, догадавшись на что похожи эти буквы.

Зверь кивнул косматой головой — сверху вниз, чётко, так, как мог бы кивнуть человек. Яков дёрнул полу плаща, накрыл лапу — ничего. Зверь мотнул головой — слева направо. Не то. Сзади раздался звонкий удар ладонью по лбу, яростный шёпот Анны под ухом: "Дура я, дура" и на косматую шерсть, поверх рваной раны, легла золотая полоса. Офицерский шарф. Косматое тело выгнулось дугой, пошла рябь. Черты зверя на глазах "поплыли", меняясь. Яков невольно зажмурился — не каждый день на глазах трещат и ломаются законы природы.

"Наверное, сейчас течёт вверх вся вода в округе", — подумал он, невольно вспомнив аббата.

— Ничего себе, — присвистнула Магда под ухом. Яков осторожно открыл глаза — перед ним на соломе, вместо раненного волка сидел, моргая глазами, его юнкер Рейнеке, по кличке НеЛис. "Да уж и впрямь Не Лис". Целый, раны не видно, и вид вполне человечий. Анна кинулась к нему, обняла. Бесцеремонно отодвинув Якова в сторону, будто он сундук какой, а не начальство.

Горячечный девичий шёпот:

— Ты живой? Правда?

И удивленный, но вполне человеческий, ответ:

— Да...

И впрямь парень на вид целый, живой, ни следа страшной раны. Только голый весь, не считая шарфа.

— Да уж подруга, повезло тебе, — присвистнула Магда, заценив опытным взглядом все это, — даже завидую.

Юнкер покраснел, что твой рак, и попытался прикрыться.

В углу тихо звякнул Гансов мушкет — предупредил словно. Капитан встал на ноги, собираясь сказать все, что он об этом думает. Если бы он ещё знал, что думать обо всем этом. И услышал тихий смех от двери — мастер-сержант. "Откуда он здесь?" — подумал капитан, глядя на заходящегося в смехе ветерана. А тот смахнул улыбку с лица, козырнул и ответил:

— Извините, герр капитан. Но я с наших парней помру когда-нибудь. Кого ни спросишь — ничего не видели, ничего не слышали, ни один человек мимо не проходил. А куры на кухне все появляются и появляются. Сами собой. И глаза у всех такие честные — честные.

— И ведь не врали, — заметил стрелок, — человек не проходил.

— Вы что, знали? — спросил капитан, вытаращив глаза и медленно закипая.

Ганс кивнул. Просто кивнул, как будто речь шла о чем-то совсем обычном.

— С Магдебурга ещё. Он вокруг нас крутился тогда, на поле.

— Я догадывался, — пожал плечами сержант.

— Отлично. Кто ещё знает? — осведомился Яков. Как можно суше, стараясь не сорватся на крик раньше времени.

— Хмм... — старый сержант почесал затылок, потом бороду, — возможно из стариков кто. Майер с компанией — наверное. Ещё парни, что сегодня в карауле.

— То есть все. Кроме меня. Не скажете, почему?

Сержант со стрелком переглянулись и промолчали. И хорошо, очевидное "на то ты тут и начальник" повисло, да так и осталось невысказанным.

Яков оглянулся — Рейнеке молчал, остальные — тоже. Трепетал огонёк фонаря, жёлтые блики бродили по замершим людям, небритым, усталым лицам, стали клинков, коже ремней и меди пуговиц.

Тяжёлое дыхание за спиной — Анна. Люди ждали. Его слова, Якова Лесли капитана пехотной роты.

Вот Яков его и высказал. Честно и откровенно, все, что вертелось на языке. О раздолбаях и олухах, посланных ему в подчинение. С хвостом и без оного. Слишком хитрых и слишком умных, или себя такими считающих. И что ему с ними всеми делать ввиду предстоящего явления kusma's Mather всем?

— Ну как, капитан, все ещё не верите в чудеса? — а это уже маленький француз. Патрули его не удержали.

Яков набрал воздуха и высказал ещё пару фраз — о чудесах и о том, где капитан желал бы их видеть.

Потом выдохнул, тряхнул головой и сказал уже спокойно. Почти:

— Ладно, господа. Через десять минут у меня. Подумаем. Как нам быть со всем этим.

Помолчал и добавил:

— Юнкер, постарайтесь явиться в подобающем виде. То есть одетым и без хвоста. Справитесь?

Парень невольно кивнул. И на том спасибо.

Ледяной воздух на улице ударил в лицо так, что голова у Якова на мгновение закружилась. Ветер налетел, взвыл, выдул из лёгких и головы духоту и терпкий запах конюшен, чуда и мокрой шерсти. Каменная глухая стена казармы — взгляд лениво пробежал по рядам кирпичей, серым в лунном свете. Чёткие, ровные ряды, слои извёстки белеют. Где-то кирпич лежит неровно, где-то осыпалась известь, но это неважно. Совсем. Обыденная, знакомая и приятная для глаз неизменность. Мозги капитана слегка собрались, бегущие мысли вернулись в привычное русло. Чудо осталось позади, и что им теперь с ним делать?