Волчья дорога

Выдохнула и договорила. Раз уж начала:

— Будешь спать здесь. Пока, — голос чуть дрогнул. Рейнеке усмехнулся. Она не увидела, смотрела больше себе на ноги, только услышала фырканье под ухом. А потом его руки легли на ее, задрожавшие под его ладонями, плечи.

— Хорошо. Давай спать, — его голос прошелестел над ухом. Мягкий, обволакивающий голос. Анна невольно подняла голову и встретилась взглядом с его внимательными, большими глазами.

— Спи, ты устала, — повторил он. Медленно.

Усталость ватной подушкой ударила в голову, прокатилась ломотой по размякшему телу. Опустились налившиеся свинцом веки, не свои руки подхватили ее, понесли, ласково ткнулась в ухо старая подушка. И уже засыпая, сквозь вязкую дремоту она подумала, что надо встать, подкинуть дров в жаровню, забытую с вечера.

— Будет холодно, — сквозь сон подумала она, но холодно не было. Было тепло. И под руку подвернулось вдруг что-то пушистое и мягкое. Как в детстве — игрушка. И Анна заснула. Тихо,калачиком, сложив под щеку узкие ладони.

— Спи, ребенок. Умерли люди, желавшие души твоей.

Зверь, огромный, серый, лохматый зверь рядом с ней повернул голову и вздернул губы, обнажив кривые клыки. Будто улыбнулся и ласково. Флашвольф бежал и писарь был жив, но это было сейчас неважно. Совсем. Темнела, клубилась ночь за окном. Анна спала. Сон разгладил черты, смыл с лица беду и заботу. Тихо посапывал беззащитно вздернутый нос. Лохматый хвост повернулся, задрожал в воздухе. Пушистые серые волоски погладили ладони. Нежно. И играючи шлепнули слегка по вздернутому, сопящему носу. Анна улыбнулась во сне и откинула руку, повернувшись на спину. Попыталась вздохнуть. Не получилось — давили на грудь жёсткие ребра корсета. Зверь приподнялся на лапах, опустил голову, ухватил зубами узел шнуровки, потянул. Корсет со всеми его шнурами и ребрами разошелся на две половинки, плеснув белизной волку в глаза. Белизной полотняной рубашки. В разрезе воротника — тонкая шея, ямочка меж ключиц. Высокая грудь поднялась, набирая воздух, рубашка натянулась, затрепетала на теле. Двумя серпами луны, острыми пиками, с глубокой ложбиной — между. Зверь зарычал и медленно, с усилием отвернул голову. Задрожали уши, вздулись узлами мышцы на мощной шее. Теперь он смотрел в никуда, повторяя "Pater noster" в уме сорок раз. По десять на каждую лапу. Мама учила маленького Рейнеке делать так в дни полной луны. Помогало держаться на месте. Серому хвосту молитв не досталось, вот он и бродил, где хотел. А Анна спала, ей снилось лето, пушистое солнце, и ласковый лохматый ветер, обвевающий, щекочащий ласково ноги и шею и томно — грудь. А потом тьма лопнула за окном, взорвавшись по стеклу алым и желтым . Рассвет. Анне очень хотелось досмотреть сладкий сон, но барабанщикам под окном было плевать на такие тонкости.

— Доброе утро, — услышала она, раскрывая глаза.

— Доброе... — улыбнувшись, ответила она,

— Ой... — добавила тут же, сообразив натянуть одеяло до шеи. Рейнеке улыбнулся. Хорошо улыбался парень, ласково. Даже смущение делось куда-то. Он был уже одет. Наспех, небрежно, пуговицы перепутаны. Ёжик на голове — ой, кошмар... Взъерошен, мягко говоря больше обычного. И к двери тянется, будто уйти норовит. В таком виде.

— Подожди, — окликнула она его. Рука парня застыла на дверной ручке. Анна вскочила. Ойкнула — хорошо Рейнеке догадался закрыть глаза — по быстрому затянулась, накинула платок, поправила волосы. И взялась за юнкера всерьёз. Через пару минут парень был уже в приличном виде — относительно, но в казарме сойдёт. Вот только ..

— Голодный? — спросила она его.

— Как волк, — ответил он, щелкнув зубами для убедительности. Хорошо получилось, впрочем, учитывая вчерашние превращения — неудивительно. А Анна достала из сундука краюху хлеба, нож, палку колбасы. Оттяпала ломоть, положила кружок колбасы сверху. Посмотрела Рейнеке в большие, добрые и очень голодные глаза и добавила ещё два. Щелчок зубами и бутерброд исчез. Мигом, будто его и не было.

— Спасибо.

— Да не за что. Иди, а то сейчас опять искать будут.

Рейнеке учтиво кивнул и исчез, как тот бутерброд — раз, и не было.

— Иди, рыцарь ... — выдохнула Анна на прощание, уже в закрытую дверь. Встряхнула постель.

— Пес-рыцарь, — добавила в сердцах, гадая, как теперь простыню от шерсти чистить.

3-20

Знаки судьбы

Выйдя за порог Рейнеке — юнкер первым делом узнал, что на хозяйстве опять он один — капитан, сержант и прочие офицеры ушли в город, разбираться с навороченными за ночь делами. Парень выругался про себя, обошел дозором гудящий каменный четырехугольник. Два раза, изнутри и снаружи, порыкивая на невезучих. Грозно, на сержантский манер, но больше для тренировки. Получалась пока не очень, у итальянца куда лучше. Заодно напоролся на рядового Майера в укромном углу. Этот уже успел оклематься, накрутить кошачьим манером усы, и всем, кому надо, рассказать, как он выгнал из города дознавателя Флашвольфа. Само-собой героически и, само-собой, в одиночку. Почти. Остальные немного помогали. В итоге кудрявая Катаржина (или госпожа Майер с недавних пор) вначале нарисовала на роже бравого рядового еще один фиолетовый синяк, в придачу к оставленному Флашвольфом. Чтобы не врал. Потом еще один, чтоб добычу не утаивал. А потом и самого рядового взяла в оборот. Пару раз и целилась на третий, не подвернись юнкер некстати.

— Что, вашу мать, здесь происходит? — рявкнул юнкер, хотя с этой парочкой все было ясно и так. По виду уехавшей до самых бедер вверх юбки.

— Выполняем задание командования, — бодро отрапортовала кудрявая, и не подумав опустить юбку на место. В общем-то даже и не врала. Брошенное вчера Яковом в запале "пусть берет дурака и делает с ним, что хочет" именно к ней и относилось.

В ответ юнкер набрал воздуха в грудь и продемонстрировал усвоенные у капитана и сержанта навыки призыва на чужие головы kusma's mother, белого полярного лиса и прочих мифических существ из армейского бестиария. Рядовой кивнул. Одобрительно, будто экзамен принял. И побежал — ну, не побежал, пошёл вразвалочку выполнять юнкеров приказ. Составленный в лучших армейских традициях, не хуже, чем у капитана. То есть "Найти краску, кисть и прочее. Где хочешь. Сейчас. И потолок в Анн... то есть в моей комнате починить, а то течёт, как сито. Немедленно, то есть не позднее вчерашнего дня. По исполнению — доложить". Рядовой кивнул и ушёл, гадая, где ему теперь искать кисть и какого черта он сбежал в армию из подмастерьев, если на службе приходится тем же самым заниматься. "Впрочем, — тут рядовой вспомнил свою кудрявую и улыбнулся в усы, по кошачьи, — не только. Да и кормят в армии лучше".

Анна, с недавних пор ответственная за последний пункт, отловила похожим манером оставшуюся без надзора Катаржину и загнала от беды подальше, на кухню. Слухи о ночных делах по роте успели разбежаться самые дикие. Разбежаться, сделать пару кругов под краснокирпичными сводами, протечь змейкой с языков в уши и обратно. Чтобы, в итоге, вернуться к Анне самым диким образом — будто бы это она съела замучившего весь город помощника палача. То-ли сама, то-ли с помощью зверя из бездны. Так что косилась кудрявая на Анну немного опасливо. И к лучшему, ибо на кухне нарисовался лёгкий полярный лис — запасы начали дно показывать. Буряк был, мясо, слава юнкеру, тоже, а вот с прочим — беда. Тут в разговоре кто-то помянул стоявший прошлым летом в городе хорватский легкоконный полк. Хорошо так помянул, незлым тихим словом. И пошёл по кухне галдеж — девки в Мюльберге были не злые, но и на память не жаловались. А память по себе наемники с востока оставили хорошую, такую, что Анна еле разогнала всех по местам. Но пару полезных идей из общего шума все-таки выловила.

В итоге суп вместо репы и гороха в котел отправилась свекла с капустой. Суп получился ядреного красного цвета и, на фоне немецкого — жидковат. Катаржина, глядя на то, что получилась, ворчала, поминая солдатским загибом чубарых уродов... Зато остальным понравилось, похоже. Даже сержанту. Тот забрел на запах, слопал тарелку из особого капитанского котла, похвалил. Сержант был в хорошем настроении, смотрел ласково, трепался долго. Все больше о старых днях, войнах, да боевых приятелях. Улыбался, чесал бороду, сыпал ворохом имен и кличек. Незнакомых Анне совсем, вроде майора Даггерти или капитана Аллатристе. Раньше Анна о них не слышала, зачем они ей не знала, но слушала, внимательно, временами подливая сарджу в тарелку. Ветерану такое внимание чуть, но льстило. Распелся, под звон ложек, соловьем. А Анна, улучив минутку, спросила — почему в ротном табеле ответственного за кухню нету. Вот за все, включая выгребную яму есть, а за кухню нету. В ответ сержант огладил бороду, хмыкнул и выдал длинный, занимательный, но абсолютно непечатный рассказ о скорых на дурацкие новины французах. Это по их милости в казармах одна большая кухня на полк, вместо сотни маленьких — на семью. А чего с этой громадой делать — никто не знал. Устав на такой случай ещё не придумали.

Потом зашёл Рейнеке, и слушатели у сержанта резко закончились. Заодно показал дно и капитанский котел.

"Хорошо, что я на офицерскую долю их два поставила. Предусмотрительно", — подумала Анна, но тут прибежал посыльный с вестью, что Яков обедает в городе, и второй котел постигла судьба первого. Рейнеке церемонно сказал "спасибо" и исчез. Обед кончился, Анна разогнала всех — убираться. Кто-то из Мюльбергских попытался было возмущаться. И так, мол, сойдет. Но Анна это все решительно пресекла, оглядела свое, ставшее за пару дней, родным и знакомым хозяйство. Все на местах, чистота и порядок. " А я молодец", — подумала Анна, обругала себя за неуместную гордость и огляделась еще раз. Что-то забыла. В углу махала тряпкой Катаржина, угрюмо матерясь при каждом махе. Чем-то ей запомнился хорватский легкоконный, нехорошо запомнился, до стиснутых зубов. Так, что ругательства лились сплошным потоком. Ой, и икалось же сейчас чубарым усачам в ментиках. Анна выглянула в окно. Внизу, по плацу шёл юнкер. Высокий, прямой, но взъерошен больше обычного. "Все они козлы" — проворчала Катаржина под ухом. Анна невольно улыбнулась, вспомнив вчерашний день — не длинную, до звенящего ужаса ночь, а утро — светлое, солнечное. Развернулась, прихватила разошедшуюся Катаржину за рукав и спросила:

— Так, а в вашем Мюльберге иголку с ниткой видел кто? Или только мужиков крыть умеете? матом?

— Ну я, а что такое? — машинально ответила та, выпрямляясь и оторопело хлопая глазами.

— Тогда бросай все и пошли. Дело есть, — усмехнулась Анна и в двух словах разъяснила — какое.

— Бесплатно, что ли? — протянула недоверчиво Катаржина.

— Два дня без кухни, — нашлась Анна, вспомнив сержанта.

— Идёт, — кивнула кудрявая, и они с Анной пошли с кухни прочь, перешептываясь не хуже иных заговорщиков.