Волчья дорога

Опять заскрипел снег. Подошла ещё одна группа. Западный патруль — тоже из леса. Такой же короткий, сжатый доклад охрипшим на морозе голосом.

— Все в порядке, герр капитан. Никого в лесу нет, только зверь ваш за зайцами гоняется.

Капитан кивнул. Восточный пост. Потом южный. Усталые люди, обветренные, красные с холода лица, короткие доклады. Все в порядке, не видели. Не слышали. Ничего. Только зверь в лесу крутится.

По земле пробежала серая тень. В небе шли тучи, толпой, затягивая пеленой края синего неба.

Яков кивнул солдату — благодарю, мол, свободен. Можешь идти. Рядовой — рыжий, длинный, как жердь, ирландец Донахью на миг замялся, переступив с ноги на ногу. Якову было не до него.

"Это наш Рейнеке, конечно, молодец, — плыла в капитанской голова мысль. Как и туча на небе, неспешно, — Не помешает. Только не загонял бы парень себя раньше времени. Все — таки от южного поста до северного далековато. А кругом, по лесу — тем более. Надо будет парня предупредить, чтобы не увлекался".

Заскрипел снег. Опять. Яков поднял голову — рыжий Донахью никуда не ушёл, стоял рядом, переминался. Потом спросил:

— Герр капитан, а с вашей собачкой все в порядке?

"Ничего себе собачка", — подумал Яков, пожал плечами, но вслух лишь сказал:

— Вроде, да.

Рядовой еще раз переступил с ноги на ногу, сказал протяжно.

— Тогда странно что-то. Зима на исходе, а линять она только сейчас собралась. Вчера ещё серая была, а сегодня мимо бежит, гляжу — уже зимний окрас.

— Какой окрас? О чем вы, рядовой?

— Белая. Словно полиняла за ночь...

— Благодарю вас, рядовой. Разберемся, — кивнул ему Яков и пошел. Разбираться. «Дожил на старости лет, мало того, что под командой — обалдуй, так еще и линяет. А как в генералы выйдет? Им же линять по уставу не положено», — озорной белкой прыгнула в голове мысль. Рванул кромку плаща зимний ветер. Рядовые о чем-то спорили у костра — лениво, разводя руками. Рыжий Донахью с приятелями.

— Белый весь, всклокоченный, зубищи — во, — говорил ирландец, широко разводя руки. Судя по размаху — клыки у зверя были длинные, навроде слоновьих.

— Да путаешь ты, серый у нас, — скалили зубы приятели. Донахью хлопал себя в грудь, горячась.

"Зачем спорить, узнаю сейчас", — подумал про себя капитан, сворачивая меж палаток, — щас юнкера поймаю, да спрошу, что к чему.

Небо закрыла серая хмарь, хрустел и крошился снег под ногами. Тоже серый, истоптанный снег. С елей вокруг посыпалась вниз трепещущая на ветру чёрная, зимняя хвоя. Луч солнца в глаза. И сверху хлестнул по ушам, внезапно, женский, встревоженный голос:

Магда, солдатская жена окликнула Якова с козёл тяжёлой повозки:

— Добрый день, капитан. Вы Анну с Рейнеке не видели?

***

Анна на сержантскую подначку не отреагировала. То есть, совсем.

— И в самом деле, — думала она, пробираясь в снегу между кустами подлеска, — не ее это дело, в конце концов. Коли захочет, то и заведет. Хоть целую псарню, — жалобно затрещала сухая ветка под каблуком. Потом ещё раз, в ладонях.

— Шелудивую, — ещё одна ветка в руках хрустнула, разлетевшись пополам.

— Но если в повозку мне блох принесет — ночевать в сугроб отправится, неважно, волк там или барон.

Тут Анна огляделась. Не принес пока, слава богу. Над головой шумел чёрными ветками лес, недалеко — Анна слышала приглушенные ветвями звуки — неторопливо сворачивался лагерь. Долго ещё ему сворачиваться, час, а то и два. А вокруг — поляна, под сенью чёрных ветвей. Сверкнуло солнце. Тонким искрящимся лучом пробилось сквозь хмарь и чёрную хвою. Вспыхнуло в ветвях, разлетелась красным огнем на искры. Рябина. Замерзшая, алые круглые ягоды над головой. Как брильянты в оправе — в тонком, прозрачном льду.

"Красота-то какая", — подумала Анна, осторожно протягивая руку. Прыгнул в глаза льдисто-алый солнечный зайчик. Колокольчиком прозвенели тонкие льдинки, хрустнула в пальцах промерзшая ветвь.

— Волшебство, прямо — невольно шепнула она, кладя гроздь в корзинку, — одно жаль, лед растает.

Анна встала, осторожно собирая с веток искрящиеся рубином грозди. Вечером можно будет сесть у костра, взять иглу и нить покрепче, нанизать ягоды одну к другой, плотно. Бусы сделать. Как раз хватит на три ряда. Три ряда алых и рубиновых капель на белом фоне сорочки. Жаль, лед растает, было бы красиво. Солнечный свет играл и переливался в острых, ледяных гранях.

За спиной затрещали, ломаясь, сухие ветки. Анна вздрогнула, обернулась — на месте, вдруг, алая гроздь выпала из руки и прокатилась по снегу.

— Ой, — выдохнула она и улыбнулась, — ты меня напугал. Привет, Рейнеке. — Треснула ветвь ещё раз. Под огромной шерстистой лапой. Лохматый зверь шагнул на поляну. Замер на миг.

— Ой, — холодок белкой пробежал по спине. Зверь сделал ещё шаг. Вперёд, к ней, затрещали под лапами ветки

"А это не Рейнеке", — поняла она, замерев и опустив руки. Огромный, куда больше юнкера, взъерошенный зверь. Шерсть на загривке — комками и лохмами. Грязно-белая шерсть. Зверь зарычал. Хвост взрыхлил снег — роскошный белый хвост с кисточкой на конце. Невольно вспомнилось, как ругался на "Лиса" Рейнеке. Шаг вперёд. Анна замерла, лишь руки нырнули вниз, в складки юбки. Опять треск ветвей под когтистой лапой. Девичья ладонь нащупала холодную рукоять — обрезанную рукоять подаренного Рейнеке пистолета. Спиленный почти по полку ствол полез вверх. Осторожно, по доле дюйма. Зверь мотнул головой.

И прыгнул. Мигом, беззвучно. Орленый курок зацепился крылом за узел на кушаке, затрещала, расходясь по шву, юбка. Анна рванула застрявшую рукоять. Истово, уже понимая, что не успеет.

Удар. Тьма. Ослепительная, до черноты, тьма в глазах. И алым звенящим дождем разлетелись по снегу гроздья рябины.

***

— Командир, пора выступать, — окликнул сержант капитана Якова Лесли. Потом ещё раз, нетерпеливо. Яков молчал. Тёмный лес молчал в ответ, ветер стих, лишь кое-где осыпался тонкий серебристый снежок с чёрных веток.

— Пора, капитан, — сержант осторожно коснулся его руки.

— Рейнеке вернулся? — бросил в ответ Яков, не отрывая глаз от чёрного леса.

— Нет.

— А Анна? — сержант промолчал. С козел повозки замотала головой Магда, солдатская жена — не видели, мол. Молчал тёмный лес. Капитан набрал воздуха в грудь и коротко рявкнул:

— Отставить!

4-2

Погоня

Анна приходила в себя. Долго, мучительно. Противный соляной вкус на губах, в глазах — огненные круги, мир вокруг — трясется и подпрыгивает, как на ухабах. Открывать глаза было больно, почти до слез. И получилось не сразу. Но получилось — искристая пелена разорвалась. А мир вокруг продолжил качаться, как карета на полном ходу. Огляделась — это не мир, это и впрямь карета. Аляповатая, простая обивка, широкие окна, дверь рядом ... На полном ходу Анна побоялась проверить, закрыта она или нет. Повернула голову, подняла взгляд. Напротив сидел человек. Один. Высокий, беловолосый. Точнее, седой, совершенно седой, белые волосы клубились гривой надо лбом и спадали на плечи. Тяжелое лицо с массивной, грубо выступающей вперёд челюстью. Борода — короткой, хищной, торчащей вперёд эспаньолкой. Тонкий нос. Незнакомец заметил, что Анна его разглядывает, дернул подбородком, но ничего не сказал. Будто так и надо. Молчала и Анна, опустив глаза. Карету трясло и раскачивало, в голове плыла боль. Острыми всплесками, от затылка к вискам, в такт дергающейся на ухабах повозке. Замутило на миг. Анна невольно сглотнула. Расплылся по рту кислый, противный до ужаса привкус. Незнакомец напротив дернул челюстью ещё раз, проговорил — не изменив позы, равнодушно:

— Вздумаешь блевать — выкину. На полном скаку, — кривая ветка хлестнула по стеклу наотмашь.

Анна сглотнула. Потом ещё раз. Тошнота унялась, девушка подняла глаза и спросила:

— Кто вы? — конец фразы смазался. Анна сглотнула опять. Незнакомец отвернул голову. Медленно.

— Я уж думал, что произошло чудо, и мой сын нашёл женщину, которая умеет молчать. Я ошибся.

— Ваш... сын? — даже пропала куда-то тошнота. Анна нагнулась вперёд, напряженно вглядываясь в сидящего напротив человека. И вправду. Такое же круглое лицо, нос, как и у юнкера, с горбинкой. Только у Рейнеке челюсть не такая страшная.