Волчья дорога

Распорядился майор Холле быстро — просто втолкнул Анну в дверь, рявкнул на караульного солдата — проводи, мол, и исчез. Анна мысленно пожелала Рейнеке приятного аппетита ещё раз и огляделась. Потёрла плечо. Болело оно после майоровых пальцев немилосердно. Потом выдохнула и высказала пару слов в пустоту. Не стесняясь, благо вокруг сплошной камень и никого. Щедро так высказала, на весь арсенал подслушанных у лагерных костров выражений. Про уродов и козлов в форме и сапогах с грязными голенищами. Грязными по самую шапку. Ибо слезать с коня в кусты — это господам кроатам некогда, надо честных девушек хватать, пугать, да тащить куда ни попадя. На душе стало легче, хоть и немного. Даже чуть прочистилась голова. Караульный в углу довольно присвистнул:

— Ну ты даёшь...

Анна огляделась — вокруг тёмный, сводчатый коридор. Пятна на стенах, свет — тусклый, откуда-то сверху. Капает вода. Вокруг, слава богу, никого. Только караульный, которому её с рук на руки чёртов кроат. Совсем парнишка ещё, смешной пшеничный чуб падает на глаза из-под рваной шляпы. Парень скосился на неё и спросил. Тихо и даже уважительно:

— Из каких будешь? По одёжке не поймёшь, а ругаешься, вроде, на армейский манер, по-нашему. Душевно так...

— Полгода по лагерям. Рота Лесли... — когда выговаривала — кольнуло сердце. Даже дымом повеяло вдруг. Нет, показалось.

— Рота Лесли? Он жив ещё? — удивился солдат. Анна кивнула.

Солдат сдвинул шляпу на лоб и, для верности, тоже выругался.

— Совсем кроаты охамели, у своих воровать... А на обозную ты непохожа... Солдатка, офицерша?

Тут Анна даже не нашла что ответить. Не говорить же прямо — трофей. Да и, если начистоту — это сейчас она трофей, хоть голову над камином вешай. А там... Анна выдохнула и, больше чтоб скрыть смущение, огрызнулась на солдата:

— Ружье бы лучше вычистил, чем языком махать. И вообще — тебе сказали вести, так веди. Может накормят, — последнее Анна сказала уже не вслух.

— Ладно, как скажешь, — солдатик перекинул с руки на руку старенькое ружье. Сдул с носа чуб, пожал плечами, замялся. Но любопытство пересилило, спросил опять.

— А Рейнеке этот — он кто?

Анна хлопнула глазами от удивления, скосилась на дверь. Солдат улыбнулся.

— Да не боись, тут во дворе не слышно. Если, как господин барон изволит, не орать во всю дурь, — солдат улыбнулся. Ухо у него было запачкано рыжим. Ржавчина, что-ли? Видать, в замочную скважину подслушивал, как ругаются во дворе господа. Анна невольно улыбнулась в ответ:

— Юнкер наш. В смысле нашей роты юнкер...

На этих словах солдат вздрогнул. Выпрямился, опустил глаза.

— Ой... Прощенья прошу тогда. Сказали бы сразу...

— Чего — сразу? — Анна не поняла, солдат ещё больше замялся.

— Что офицерша, в смысле госпожа. А то я всё по простому — ты, да ты...

Смутился парень столь искренно, что Анна невольно улыбнулась и махнула рукой.

— Сейчас — и не поймёшь. Ладно, пошли, раз приказали

— Пошли, — солдатик открыл ей дверь, пробурчав что-то под нос. Что-то вроде: "Совсем озверели лошадники"...

Коридоры, коридоры крепости, серые, похожие один на другой. Низкие своды, крошащаяся извёстка, камень вокруг и кирпич — красный, выщербленный. Поначалу Анна ещё считала повороты, потом устала — все пути были похожи один на другой. Чертов лабиринт. Солдат впереди стучал сапогами, пыхтел и ругался под нос. Тоскливо, муторно, хорошо хоть негромко — слов не разобрать. Поднялись по лестнице наверх — здесь ходы были пошире, вода не капала, в стенах — окна. Неяркий, приятный для глаза свет. И можно идти не гуськом, дыша в спину сопровождающему. Откуда-то повеяло дымом — знакомым и вкусным запахом кухни. Солдат щёлкнул зубами, выругался опять. Лицо его вытянулось. "Он что, голодный? " — подумала Анна мельком. Спросила — больше чтоб поддержать разговор.

— Как служится тут, в крепости?

Солдат выругался в голос. Длинно, заливисто. Махнул рукой на окно — Анна взглянула невольно. Из окна открывался крепостной двор — не внутренний, где она уже побывала, а внешний. Крепостная стена, заросшая мхом, два луча звезды — крепостных бастиона. Узких, вытянутых. Лес вдали, чёрной полосой у горизонта. Анна мысленно пожелала Рейнеке быть поосторожней с кроатами, а если не получится — то приятного аппетита ещё раз. Опустила глаза. Внизу, под стеной — виселица. Длинная, потемневшая, большой буквой П. И три тела на перекладине, ветер раскачивает и треплет обрывки одежды. Чёрный ворон захлопал крыльями, взлетел с одной из голов. До ушей Анны долетел скрип. Тонкий, чуть слышный скрип рассохшегося дерева. Анна вздрогнула, сделала шаг назад, поёжилась.

Солдат пояснил:

— Господин барон приказал. А были наши, с фузильерской роты парни. У кроатов коня увели.

— Зачем?

Солдат не ответил, лишь выругался ещё раз. Махнул рукой. Ещё пара шагов, подальше от окна с печальной картиной. Дверь впереди, знакомый запах кипящего варева сочится сквозь доски.

— Пришли, — махнул рукой солдат и почему-то добавил, — извини. Если что — рядом буду.

Кухня встретила Анну потоком вкусного, тёплого воздуха в лицо, чадом, гомоном, тысячью запахов, от которых моментально скрутило живот. Сколько она уже не ела? Со вчерашнего дня? Похоже на то. Голова закружилась.

На пороге Анна пошатнулась и, чтобы не упасть, вцепилась в дверной косяк намертво. Солдат протиснулся мимо, нырнул внутрь, прямо в середину чадного облака над плитой. И через секунду вылетел оттуда кубарем. А вслед за ним вышла тётка в переднике. Аннин глаз устало скользнул по ней — тётка и тётка, толстая, простоволосая. "Непорядок", — подумалось мельком. Но вокруг были не Мюльбергские казармы, и строгий выговор Анна оставила при себе. А тётка всплеснула руками, охнула, проворчала: "ну слава богу, совсем зашилась уже". Потом Анну ухватили за рукав, сказали что-то ласковое. Усадили. Слава богу, а то ноги не держали совсем.

Под нос шлёпнулась дымящаяся тарелка. И ложка. Немытая. Непорядок опять. Зато варево в тарелке вкусное, или это так Анне показалось, после голодного дня. С третьей ложки голова закружилась, повело в сон. Ложка мелко дрожала в руках. Повариха трещала что-то своё, ласково, громко, как сорока — не умолкая. Тянуло чадом от забытой плиты, слова упорно скользили мимо сознания. Из их потока Анна выхватила только "бедная" и «да не бойся».

— Господин барон — он не злой, иногда. Я в их семье уже сколько лет кашеварю.

С этого момента Анна встряхнула головой и, усилием воли, вернула уши в положение "на макушке". То есть начала слушать и очень внимательно. Но из потока кухаркиной болтовни узнать ничего нового не удалось. Почти. Ну кроме того, что звать толстую тётку Доротеей, что она на семью фон Рингенов работает уже много лет и её дочка тоже тут — горничной. Что Рейнеке мальчик славный, жаль что уехал, не сказав куда. А потом радость случилась, господина барона при дворе отметить изволили, замок под начало дали. Теперь надо ему стол держать, да господ кормить всяческих.