Волчья дорога

— Человек пятьдесят теперь вокруг того стола крутится. А как на такую прорву сготовить — ума не приложу, — добавляла кухарка, охая и всплёскивая руками. Булькал забытый на плите котелок. Зашипела, переливаясь через край, пена. Кухарка кинулась туда.

Анна вспомнила Мюльберг и улыбнулась. Забытый солдат походя получил по шее от поварихи — нечего здесь ошиваться, мол. Пошел медленно к выходу. Лицо у паренька вытянулось и вид был столь жалобный, что Анна не удержалась, стащила кус хлеба со стола. И, когда парень проходил мимо — поймала, украдкой сунула в карман. Тот кивнул.

— Это что ещё такое? — заревел кто-то под ухом. Анна обернулась — что за беду принесло ещё на её голову. Опять. В виде господина, до того толстого и краснолицего, что Анна невольно вспомнила родную деревню. Вроде не к ночи будь помянутого трактирщика тип. Не он, но похож до ужаса. В другое время Анна с удовольствием испугалась бы, но сейчас часть души ответственная за страхи видимо ушла спать и просила больше не беспокоить. Так что Анна спокойно поймала глазами взгляд кричавшего господина и чётко произнесла: «господин барон приказал». А мысленно пожелала Рейнеке приятного аппетита опять. Краснолицый заткнулся. Анна подумала и решила, что того стоит и пожалеть и мысленно сменила желания — пусть краснолицый лучше с рядовым Майером встретится. Пьяным, на тёмной улочке. Тут от плиты оторвалась повариха, поймала господина за рукав и сердито спросила — а не сошёл ли он с ума... Дальнейший разговор у них проходил в углу, тихо и шёпотом. Но косились на Анну выразительно. Настолько, что Анна напряглась и ухватила-таки их слова краем уха:

— Ты что, господин управляющий, совсем из ума выжил? Должность есть — ума не надо? Не слышал, что кричали во дворе? — сердито шептала повариха, тыкая красномордого в грудь толстым пальцем. Тот терпел, видимо лапа у поварихи была цепкая. А та продолжала:

— Больно нам надо в господскую драку лезть. Щас молодой старого порвёт, или хуже — возьмут они, да помирятся? Отец с сыном, как никак. А потом сын спустится сюда, возьмёт тебя за шкирку и спросит за полюбовницу?

«Если бы», — угрюмо подумала Анна. Но не кидаться же к этим двоим с разъяснениями. Тем более, что господин управляющий проникся, да так, что побледнел и даже поклонился Анне украдкой.

«Так-то лучше», — и Анна даже улыбнулась в ответ. Показать, что зла не держит. Повариха меж тем итог подвела:

— Пусть поживёт пока. Так мы и приказ выполним и не обидим. Господа разбираются, наше дело сторона. Да и помощь мне тут ой, как надобна.

Тут варево опять убежало из котла, огонь зашипел. Повариха кинулась туда, отпустив господина управляющего на покаяние. Тот, поклонившись, сбежал и Анна, впервые за день, осталась одна. Надо было встать, предложить помощь — но картину перед глазами вдруг повело, ложка, обиженно звякнув, выпала из руки, и Анна заснула. Прямо сидя, уронив голову на руки.

4-4

Западня

Проснулась Анна резко и вдруг. Болела голова, противно ныло в затылке, перетекая в затекшую шею. Рядом кто-то плакал. Жалобно так. "Майер, урод, опять свою обидел, — подумала Анна сквозь ломоту и сонную одурь, — Ой, напляшется он у меня". Потом вспомнила, где она, а где теперь рота, урод-Майер и его кудрявая остались. Сон мигом слетел. Анна распанула глаза, повела головой, стряхивая одурь с сознания. Боль куда-то ушла, забилась в уголок испуганной мышкой. По кухне плыл чад, тлели багровым угли в огромной, отслужившей на сегодня свое печке. Темнела ночь за окном. В углу разговаривали. Несколько человек, тихо, сбившись в тесный кружок. Давешний краснолицый — господин управляющий. Даже похож на человека сейчас. Уже не громогласный, уверенный и наглый господин, а человек — испуганный и как будто в чем-то виноватый. Разговаривает с девушкой — куда ниже себя, в чёрном, глухом платье горничной. Чепец сполз с головы, волосы разметались. Слёзы текут из глаз в три ручья — вниз по курносому, шмыгающему носу.

— Не пойду. Вот как хотите, не пойду больше... Страшно, — шептала девица, утирая передником поток из глаз.

— Ну Мари, ну... — управляющий пытался дать платок. Неумело, неловко, но бережно. Странно было видеть нежность на лице этого громогласного недавно господина.

От попытки утешить слезы пошли ещё пуще. Анна пригляделась — вроде, они похожи. Отец и дочка? А девушка молодая совсем, даже моложе Анны. И напугана всерьёз, вон, как глазами хлопает. Почти как Анна с полгода назад, очнувшись в лагере.

— Что случилось? — спросила она осторожно. Поток слов в ответ. Бессвязный, прерываемый то и дело всхлипываниями. И осторожные комментарии господина управляющего. Девица — его дочка, оказывается. А заодно горничная здесь, в крепости. Недавно приехали, вместе с бароном. И попали — место оказалось гиблое, а уехать — не выедешь уже. На дорогах волки, снег и кроаты, неизвестно, что хуже. А в самой крепости поначалу было ещё ничего, а потом к барону приехали гости. Высокие гости. И один из таких гостей Мари, дочку управляющего пугал до ужаса. Точнее — одна из гостей. Фрау Холле. Анна вздрогнула, услышав знакомую фамилию. Кроатский майор и ее пугал. Но — Мари была чуть младше, и на ее простом круглом лице плескался такой ужас, что Анна предложила раньше, чем подумала:

— Давайте я схожу вместо вас...

На неё уставились четыре удивленных глаза, два совсем юных, широко распахнутых. С надеждой. И два взрослых, мужских — с недоверием. Анна подумала. И махнула рукой:

— Мне-то уже нечего бояться. Все худшее со мной уже случилось, — впрочем, тут она вспомнила, что уже говорила это однажды. Полгода назад, очнувшись в лагере роты. Ошиблась, как выяснилось потом. Анна заколебалась было, но тут на неё налетели с такими благодарностями, что передумывать стало неловко. Так что через час, переодевшись и убрав потуже волосы под чепец, Анна бодро шагала по темному замковому коридору. Бодро — это на вид. Сердце в груди билось и стучало о ребра. Казалось, сейчас проломит корсет. Одежка на теле — не своя. Платье чёрное, глухое. Сидит — как на пугале.

— И слава богу, — подумала Анна мельком, вспомнив сальный взгляд кроатского майора. Нужная дверь — по коридору вперёд. Третий этаж замка, господское крыло, здесь ходы широкие. Но темно, плещутся в углах тяжелые тени. Глухо лязгнула медная ручка. Анна вошла, огляделась. Комната и комната, ничего особенного. Господская, богатая, с узорными коврами на стенах. Кровать за пологом, в углу, напротив — широкий стол с резными ящиками. Ящиков много, целая горка. Стул рядом. Змеиным манером извиваются ножки, золотая вязь на коврах. У Анны на миг заболела голова от сплетения этих узоров. По ногам полоснул холодной рукой сквозняк, налетел, дернул тяжелые чёрные юбки.

"Фрау Холле, — подумала Анна, вспомнив кроатского майора ещё раз, — интересно, кто она майору? Жена, мать?" На одной из стен, на коврах— картина. Портрет. Парадный, в золоченой раме. Яркие краски, солнце, улыбка во весь рот. Мальчишка в нарядном камзоле, кормит с руки белую лису и улыбается. Анна пригляделась, подумала: "Наверное, мать все-таки, — тут она вспомнила кроата и поежилась ещё раз, — эх, а мальчишкой хорошеньким был. Как из него такое только выросло?"

За спиной глухо захлопнулась дверь. Резануло холодом по ногам и горлу. Сквозняк, ледяной ветер тянул сквозь щели на окне. Анна вздрогнула. Встряхнулась, приказала себе собраться.

— Это всего лишь уборка, — напомнила она себе, шагнув в угол, к занавешенной пологом кровати. Подушки разобрать, перины взбить. Раньше начнёшь, раньше закончишь, и пусть им всем кошмары приснятся на тех перинах. За спиной — глухое ворчанье. Резко и вдруг. Скрежет — противный, до дрожи в ушах лязг кости по камню. Анна вздрогнула и, подавив в груди вскрик, обернулась. Лиса. Огромная белая лиса, сидит, скаля на Анну острые зубы. Шагнула вперед. Проскрежетала когтями по камню пола. Острыми, кривыми. Скрежет пробирал до костей. Да уж, бедной Мари, дочке управляющего, было чего пугаться. Ощерилась пасть, полная желтых клыков. Один, верхний,обломан до середины.. Ещё один шаг. Белый хвост вверх — трубой. Анна прискусила губу. Застыла, скосила глаза на окно — высокое стрельчатое окно в деревянной раме. Вроде, то самое из которого утром окликнули майора Холле. "Совсем оборотни охамели, и не прячутся даже, — думала Анна, стараясь держаться ровно, — а чего им бояться, они здесь власть". Зверь меж тем подошёл вплотную, замер, раздувая ноздри. Хлестнул по ногам белый хвост. Задрожал. Пополз по лодыжке, вверх, щекоча кожу. Анна закусила губу, изо всех сил пытаясь думать о чем-нибудь хорошем. Например о том, что Рейнеке "в образе" куда зубастей и выше в холке. Если наглый кроат пошел в маму ростом — пусть и дальше боится, правильно делает.