Волчья дорога

— Корвин я буду, вахтмайстер тутошний, — а Анна это имя слышала. Вот только где? Потом вспомнила...

— Ой, а мне о Вас рассказывали, — выпалила она, не подумав.

— Интересно, — протянул новый гость, сверкнув на Анну цепкими, черными, как уголь, глазами. — А кто, если не секрет?

— Да в роте нашей. То есть моей бывшей. Пауль Мюллер, майстер-сержант.

— Да? И что же он про меня говорил?

А вот тут Анна замерла. Сержант действительно упоминал это имя, когда, под звон тарелок и ложек, трепался на Мюльбергской кухне о былых делах и старых приятелях. И имя Корвина в его рассказах звучало иногда. Вот только иначе чем "старым козлом" он нынешнего вахтмейстера крепости не называл. Говорить такое прямо в эти внимательные чёрные глаза было страшно. Но и наврать тоже — решила Анна и сказала, как есть. Сердце забилось — птичкой о прутья, но Корвин засмеялся в усы и сказал:

— Вижу, не врешь. Встретитесь — передавай привет. Ну и "сам козёл" тоже. Последнее — обязательно. А сюда как попала?

Анна рассказала. Ветеран щелкнул костяшками, проговорил под нос, протяжно, задумчиво:

— Ну и дела, — Анна замерла. Замерло все, даже тараканы под полом. А вахтмейстер огладил усы, махнул рукой.

— Ладно. Раз такое дело — от моих беды не жди, — и слегка стукнул кулаком по столу, — а вот господ опасайся. Дела тут творятся, ой дела... — Махнул он напоследок рукой, встал и вышел.

От сердца слегка отлегло. Да и остальные, включая господина управляющего выглядили довольными. Видимо, известен был в крепости этот черноглазый старик. Впрочем, абы о ком ротный сержант не трепался бы долго. А кухня после солдатского наряда заблестела — любо дорого взглянуть. Даже капитана кормить не стыдно. Даже Рейнеке. Анна пригорюнилась, вспомнив, что кормить тут придётся совсем не их. Но грустные мысли прервал шум со двора и короткие возгласы.

— Слав тебе господи, обоз приехал, — окликнула Анну кухарка, — с провизией. Помоги проследить, а?

Анна кивнула, накинула на голову платок, завязала потуже и пошла во двор вслед за толстой Доротеей.

Крепостной двор встретил ее ударом ветра в лицо, людским гамом и сыростью. Ногу повело, подошва скользнула по мокрому камню. Анна схватилась за стену, чтобы не упасть, и развернулась. По двору бежали люди — мимо нее, за угол, к воротам. Кто-то крикнул, потом — лязг копыт, мат и ругань. Анна замерла. В глаза бросилась вспененная конская морда, всадник в алой накидке. Кроаты вернулись. Их кони столкнулись в воротах с обозом. Майор Холле, мать его, впереди — с плеткой в руках прокладывает своим путь, орет на обозных, ругаясь, требуя посторониться. Чёрный конь под ним плясал и бил копытами, высекая искры из мостовой. Сердце ударило раз, другой. Перед глазами плыли лошадиные морды, усталые лица, опущенные усы. И еще кони: один, два, три... без всадников, в поводу. Серые тюки поперёк седел. Анна пересчитала взглядом кроатов. Потом взглянула на майора ещё раз. У того голова вниз и плечи опущены. Сердце рванулось из груди прочь — беззвучным радостным воплем.

— Не взяли! — Анна прикусила губу, чтобы не прокричать это вслух, во все горло. Кинуть клич вверх, ввысь, туда, где над тучами плещется синее небо, — не взяли.

Кроат как почувствовал Аннин взгляд, дернулся, махнул плетью — наугад, слепо. Кто-то закричал.Стук в ушах. Сердитый, требовательный. Анна вздрогнула. Нет, не показалось. На крыльцо вышел господин барон. Это его трость, белая, с волчьей головой сердито ударила в камень. Анну дернули за рукав. Кухарка, причитая, потащила ее прочь, от баронского взгляда подальше. Она шла медленно, на заплетающихся ногах, а сердце в груди звенело и билось в такт — не взяли...

А за ее спиной их милость господин барон Вольфхарт фон Ринген выслушал доклад, кивнул, оскалив жёлтые зубы:

— Как сквозь землю провалился, говорите? — и майору в лицо оскалилась хищная пасть на оголовье трости. Тот лишь кивнул:

— Да, экселенц.

— Хорошо, майор, хорошо, — задумчиво проговорил барон, провожая взглядом тянувшиеся по мостовой повозки обоза, — хорошо.

И замер на миг, втянув носом воздух. Ноздри его раздулись, затрепетали. Стукнула трость в руках.

— Идите за мной.

— Но, ваша милость, кони...

Барон в гневе махнул тростью. Куда-то попал, за спиной вскрикнул кто-то. Барон не обернулся — посмотреть, кто. Просто махнул ещё раз и шагнул вперёд, увлекая за собой майора. По плацу, за угол, от парадного входа — к заднему. Туда, где ругаясь и лязгая крючьями, возчики разгружали провиантский обоз. Стучали о камень дубовые обручи, глухо шмякались в грязь ветхие мешки. Хлопотала, разводя руками, кухарка.

— Все обнюхали, говорите, господин майор? — барон раздул ноздри. От повозок тянуло запахом резким и противным. Даже для людей, для таких как барон — и подавно.

— А глазами посмотреть? Пощупать? По-моему... По-моему, Холле, вы идиот, — рявкнул барон и ткнул тростью вперёд. Туда, где из-под повозки выпал вдруг грязный меховой клубок. На руки девушки. На руки Анны, замершей было от радости, когда серый, лохматый зверь ткнулся мордой ей в ладони. Стук трости в ушах. Радость умерла — вмиг, с коротким вскриком. Рейнеке развернулся, загораживая ее. Лапы его подгибались, свалялась и сбилась клоками серая шерсть. Кровавым клоком — оборванное ухо. Барон усмехнулся. Рейнеке ощерил клыки. И чёрными, пустыми глазами им в лицо уставились дула коротких кроатских ружей.

— Возьмите их, — приказал барон. Холле взял под козырёк. Анна вскрикнула, проклиная себя. Так некстати дрогнули и подогнулись колени.

4-5

трансформа

Их привели в залу на третьем этаже замка, в господском крыле. Анну — под руки. Вначале грубо, потом Рейнеке обернулся и коротко рявкнул майору Холле в лицо. Тот дернулся, слегка разжал хватку..

— Боится, даже сейчас, — подумала Анна, глядя, как ходит вверх-вниз чёрная лента галстука на майорской шее. Болело плечо, стиснутое чужими пальцами. Рейнеке шёл рядом, шатаясь. Подгибаются, хромают мощные лапы, на боку — шрам. Кровавая каша вместо левого уха. Один из кроатов хотел взять его за шкирку и едва успел одёрнуть руку. Так быстро клацнули у запястья клыки. Холле дёрнул Анну — больно, до вскрика. Зверь поник.

— Боишься, — прошипела Анна, выплёскивая боль и страх майору в лицо, — боишься. Правильно делаешь...

Майор замер, дёрнул лицом. Всем, от жил на лбу до точёного подбородка. Стукнула трость в баронских руках — сердито, негодующе. Нашли, дескать, время. Их втолкнули в зал, барон вошёл следом, оглянулся — прислуга бросилась врассыпную от его взгляда. Глаза под кустистыми бровями обежали взглядом каменную коробку. Потом — команда, короткая как лай собаки:

— Все вон. Двери запереть. Майор Холле, останьтесь. И ... — тут барон замер, трость в его руках описала в воздухе петлю. Набалдашник с волчьей головой уставился Анне в лицо костяными, незрячими глазами.

— Преврати его...

Барон молчал, сверля Анну злым взглядом из под бровей. Молчала и Анна.

"Превратить ... Его — это Рейнеке. Вон, еле на лапах держится, но как? Я же не могу... "

— Быстрее, девка. Мой сын не может оставаться в таком виде.

"Я же не..." — мелькнула мысль. Мелькнула и умерла. Зверь дрогнул и осел на бок — лапы его не держали больше. Вдобавок к оторванному уху — рана в плече, шерсть на боку свалялась и набухла алым.

"Он же умрёт, если сейчас не обернётся"