Волчья дорога

— Быстрее, девка, — рык барона отозвался звоном в ушах. Далёким и нестрашным, как звон надоедливой мухи. Зверь кивнул ей, медленно. Поднял голову, посмотрел в глаза. Подмигнул. Словно хотел сказать — давай, ты можешь. Анна решилась. Шагнула вперёд, присела, погладила серую шерсть. Замерла, обняв руками звериную шею. "А дальше что? "— подумала было она. Под ладонями — дрожь мощных мышц. Ребра ходят в груди тяжело, дыхание обожгло шею. Тяжёлое, хриплое дыхание. "Бедный, ему же больно, — подумала Анна, удерживая эту голову в руках, — превратись, пожалуйста, я ж не знаю, как тебя лечить в таком виде" . Капнула слеза — с её щеки на чёрный нос. По лохматой шерсти прошла дрожь — мелкая острая дрожь волной, отозвалась в ладонях уколом иголки. Похоже, это оно, Анна закрыла глаза, прикусила губу и, усилием воли, заставила себя не разжимать рук. Кольнуло в носу. Мягкая шерсть ручьём вытекла из ладоней. И шёпот в уши — ласково:

— Все хорошо. Спасибо, — Анна открыла глаза. Рейнеке в руках. Уже человек. Живой. Уши на месте. Она почему-то протянулась ладонью к его голове — проверить.

Уколола пальцы о ёжик волос и улыбнулась.

— Все хорошо, — повторил он. И глухим, яростным стуком в ушах — удар по полу баронской трости.

— Холле, отдайте щенку свой плащ. Прикрыться. И уведите... — Анна обернулась, глядя в белые от бешенства глаза старого барона, — уведите её...

Анну опять рванули за плечо. Люто, не жалея, аж потемнело в глазах. Рейнеке рванулся было за ней. Барон преградил ему путь. В глазах колесом — серые стены и глухие окна. Чёрная дверь впереди. Два голоса, больше похожих на рык — сзади. Анна услышала своё имя в одной из фраз, рванулась из чужих рук — истово. Кроатский майор не ожидал такого рывка, покачнулся, выпустил её. Она обернулась, сделала пару шагов назад, глядя во все глаза на разыгрывавшуюся сцену. Отец с сыном — друг напротив друга, глаза в глаза. Казалось, сейчас вцепятся в глотку друг другу.

— Хорош, хорош, — рычал сыну в лицо старый барон. Трость в руках, пыльный луч света пляшет на бороде и седой, всклокоченной гриве.

— Я не верил, хоть и говорили. Не верил глазам. Отдать власть над собой... Какой-то, — барон рычал, с трудом выталкивая слова из горла, — отдать власть ...

"Какую власть?" — подумала Анна, на миг споткнувшись. Пальцы Холле вновь схватили её плечо. Она не заметила.

— Отдать власть, — хрипел барон впереди, — обозной шлюхе...

Холле рванул её за плечо. Анна даже не обернулась. Впереди, на её глазах Рейнеке молча шагнул вперёд, повернулся и выбросил руку. Сжатый до белизны в костяшках кулак ударил барона в лицо. В челюсть, под вздёрнутую бородку. Старого бросило назад — только стена за спиной удержала его от падения. Ответный удар — тростью наотмашь. Тоже в лицо. Рейнеке упал — навзничь. Потом встал, глухо рыча. Пошатнулся. Кровавая полоса растекалась по лицу — через щеку, от виска — к подбородку.

Холле схватил Анну опять, потянул. Старый барон засмеялся — по-птичьи, клёкотом то-ли орла то-ли сытой вороны.

— Давай, щенок, топчи свою честь. Привыкай, теперь тапочки за ней носить будешь.

Рейнеке утёр с лица кровь, выругался — по-солдатски грязно. Барон дёрнул лицом — ответ ударил его как стеком — наотмаш:

— Почему бы и не принести. Если есть, кому...

— Может, ещё и женишься? Барон фон Ринген, волк, рыцарь, потомок крестоносцев — на обозной шлюхе?

Рейнеке засмеялся отцу в лицо. Вдруг. Анна замерла, даже чужие пальцы на плече — застыли. Парень утёр кровь с уголка губ, дёрнул кадыком — вверх-вниз, резко, и выдохнул

— Не могу. Уже... — сердце в её груди замерло, пропуская удар. Мир в глазах Анны посерел, сузился в точку. Малую, по размеру губ Рейнеке-юнкера. Эти губы разошлись и выпустили на волю два слова:

— Уже женат.

И мир почернел, перевернулся и упал. С звоном в ушах, как небо — на землю.

**

— Очнулась, — проскрежетал в голове чужой голос. Анна открыла глаза. С трудом, не хотели они открываться. Давило на грудь, воздух с трудом протискивался в лёгкие. Корсет, не свой, да ещё затянула его Анна с утра потуже.

"Немудрено, что свалилась", — оглядываясь, подумала она. Болело плечо, голова кружилась и шла ходуном, немилосердно ныли затёкшие ноги. Вокруг — полутьма и кирпичные стены сходятся над головой аркой. Солдат впереди, стоит, опираясь на ружье. Незнакомый, вроде. Посмотрел на Анну, усмехнулся так, что дёрнулись длинные усы и повторил:

— Ты как, очнулась?

— Да, — кивнула Анна в ответ, — долго я здесь?

— Не знаю, — пожал плечами солдат, — часов тут не слышно. Но солнце уже к вечеру идёт. Кроат тебя притащил да бросил. А зачем — не сказал ни черта, — проворчал солдат, помянув вполголоса "грязные голенища".

Теперь Анна огляделась ясней. Все то же господское крыло вокруг, дверь зала, где Рейнеке разговаривал с отцом — вон она, совсем рядом. А угол, где она валяется — каморка для часовых под лестницей. Майору Холле приказали убрать её с глаз, вот он и убрал. Как ненужную вещь, в первый же тёмный угол. Под пальцами — грубая ткань. Солдатский плащ, мятый весь и с прорехами.

— Извиняюсь. Я прикрыл, а то на камнях холодно, — кивнул ей солдат.

— Спасибо, — Анна встала, собралась. Ноги уже почти не дрожали.

— А парня увели, под охраной. Кроатской, нам не доверили. Руки за спиной, — проворчал солдат. Кивнул Анне, будто сочувственно, помялся, потом добавил, — а парень не местный. Твой, что — ли?

Опять трудно дышать. Чертов корсет

— Нет. Муж чей-то, — огрызнулась Анна, вскакивая на ноги.

— Куда ты? — окликнул ее солдат.

"Если бы знать, — подумала Анна, уходя, — просто подальше отсюда". На лестнице вниз — голоса. Незнакомый, гортанный говор. Кроаты. Анна развернулась. В другую сторону. Ещё одна лестница за углом. Витая, узкая. Уже вверх, а не вниз. Там было тихо, и Анна пошла туда — наверх, оскальзываясь на стёртых годами камнях и судорожно хватаясь рукой за перила. Так поднялась на этаж, огляделась — все тот же камень вокруг, холодный да серый, неприветливый. А справа по коридору знакомая дверь. Фрау Холле.

"Нет, мне сюда не надо" — кольнула мысль. Анна дёрнулась, поспешно свернула за угол. Серый свет струится сквозь окна, чёрные двери и глухая стена впереди. Тупик. Снизу — опять голоса и шорох шагов по ступеням. Сердце забилось в груди. Рванулась вперёд — без мысли, на голом инстинкте. Так ищет лёжку раненный зверь. Одна дверь, вторая. Заперта, заперта. Открыта. Скользнула отполированная медная ручка, заскрипело дерево. Захлопнулось за спиной. Ногу повело, рука, не найдя опоры, провалилась в пустоту.

— Нет, когда мне на руки падают прекрасные незнакомки — это, конечно, хорошо. Но почему в полумертвом виде? — это было сказано по-французски. Анна ничего не поняла. Просто почувствовала, что упасть не дали. Подхватили — опять за плечо, больно. Анна невольно вскрикнула. Незнакомец убрал руку и что-то произнёс, опять на незнакомом языке. Извинился, судя по тону. Потом Анну аккуратно усадили. В кресло. Мягкое. Сразу загудели, заныли ноги, уставшие за день вконец. Анна встряхнула головой, перевела дух и огляделась.

Комната, куда её занесло, была большая, светлая, убранная по-господски. С мебелью и коврами на стенах. На коврах — шпаги и пистолеты, россыпи книг на столах. Две кровати. И два владельца — большой и маленький. Знакомые — Анна пригляделась — знакомые по Мюльбергу французы. Большой и маленький. Беседуют друг с другом на своём журчащем наречии. Большой шумит, горячится. Анна расслышала "Мюльберг", потом фамилию Холле, а дальше жест, столь выразительный, что Анна мигом простила французу все грехи, включая любовь к лягушкам на кухне. Второй отвечал тихо, примирительно. По его лицу — не поймёшь, согласен он с гигантом или нет. Закололо ногу, Анна дёрнулась, садясь поудобнее. Маленький уловил ее движение, кивнул гиганту и слегка поклонился. Анне, вежливо. Это было странно, по меньшей мере.