Волчья дорога

Анна сидела на кровати, полусидя, откинув голову назад. Шевелились лишь руки — тонкие ладони, скользили вокруг, машинально разглаживая складки на простыне. Глаза скользили тоже — от трепещущего пламени к Рейнеке-юнкеру, разлегшемуся перед очагом. Парень так и не перекинулся обратно, лежал у огня в лохматом, зверином образе. Четыре мощные лапы, спокойно лежит на них вытянутая, лобастая голова. Серый хвост крутился туда-сюда, словно подметал пол. Иногда зверь шевелился — переводил взгляд с огня на сидящую Анну. Тогда Анна, не отрывая глаз, смотрела как играют и ходят волной мышцы по его загривку.

И раньше было так — в Мюльберге, когда они оставались вдвоём.

"Как будто он прячется так, за серой шкурой, — подумалось вдруг, — от меня."

Почему-то вдруг стало смешно. Огромный клыкастый зверь боится Анну, такую хрупкую, маленькую. Юнкер будто почувствовал, повернул лохматую голову к ней — уши торчком, добрые внимательные глаза посмотрели в глаза. Знакомый взгляд. Теперь она словно купалась в нем — теплом, надёжном, словно крепкие руки.

— Милый ангел, — прошептала она. Ладони пробежались вокруг, разгладили на простыне невидную складку.

— Милый ангел, что нам теперь делать? — подумалось вдруг. Зверь молчал. Мысли плыли, качались в ее голове.

— Не так. Милый ангел, что мне с тобой делать?

Анна качнула ногой, чуть пнула ножку кровати. Откинула голову, поморщилась — натер затылок дурацкий платок. Анна протянула руку, закинула назад. И огненной, рыжей волной растеклись по плечам сорвавшиеся с поводка волосы.

"Стой на месте, лапа, не ходи туда.

Может будет радость, может и беда.

Сердце пусть заткнется, мысли — ни о чем,

Не таятся тени за твоим плечом.

Не щебечут птицы, не звенит вода.

Только стой на месте, не ходи туда."

Старая считалка больше не помогала. Словно Рейнеке-юнкеру незачем больше держать себя на цепи. Долг куда-то спрятался, разум нашел нору, зарылся и просил больше не беспокоить. Внутри Рейнеке человек и зверь словно сговорившись, тянули голову от огня прочь. Налево, туда, где, откинувшись на кровати, сидела Анна. Сидела, слегка качая ногой, зелёная верхняя юбка, серая средняя и белая нижняя мерно шуршали и колыхались. Так, что звериная голова невольно покачивалась в такт. А глаза смотрели дальше и выше по девичьей фигурке. На талию, где вил кольца широкий алый пояс кушак. Завязан сбоку, расшитые концы свиваются и скользят вниз по крутому бедру. Лохматый хвост взвился в воздух, описал дугу, невольно следуя их прихотливым изгибам. Еще выше — белая рубашка, и — поверх неё — зеленый, шитый корсет, стянутый шнуровкой. В узел — бабочку на высокой груди. Пасть невольно дернулась, щелкнули острые зубы. Анна улыбнулась. Словно поманила. Рыжим, ласковым золотом — огонь в ее волосах.

Зверь протянулся. Сразу всеми четырьмя мощными, заросшими шерстью лапами.

"Если ты ошибся — так и будешь бегать на них до конца своих дней" — ожил вдруг разум. Подал голос вдруг, осторожно, из тихого убежища.

Зверь мотнул головой.

"Может будет радость, может и беда.... Но, не проверишь — не узнаешь..." .

Рейнеке— серый, пушистый зверь оттолкнулся и встал. Вмиг, резко, на все четыре лапы. Махнул в воздухе пушистый хвост, зверь развернулся на месте. Черные глаза застыли на уровне Анниных глаз. И утонули, захлебнулись в море огненного опала. А зверь, подошел, уткнулся лохматым лбом в протянутые навстречу ладони.

Руки накрыли голову, погладили. Тонкие пальцы утонули, зарывшись в шелковистую шерсть. Зверь заурчал, задрожжали на голове широкие треугольные уши. Анна, невольно почесала и их, улыбнувшись.

"И зачем тебе, бабушка, такие большие уши?" — вспомнилась старая сказка.

— и в самом деле, зачем? — улыбаясь проговорила она, игриво щелкнув зверя по уху. Пальцы взъерошили шерсть.

Хлестнул по ногам серый хвост — не больно, ласково пощекотав кожу. Зверь повернул голову, подставляя Анниным пальцам высокую холку. Анна чуть наклонилась. Узел шнуровки качнулся, задев чёрный нос. Оскалилась пасть, обнажив жёлтые клыки.

— И зубы, — улыбаясь, добавила она. Клыки лязгнули вдруг. Анна не успела испугаться — просто внезапно стало куда легче дышать. А тугой узел упал с груди, распоротый корсет задрожал, расходясь на две половинки. Зверь мотнул головой — уколола в нос купленная в Мюльберге ива.

"Эй, а он меня не съест? " — побежала запоздалая мысль по задворкам Анниного сознания. Февральский ветер взвыл за окном. Анна поежилась вдруг, поняв, до чего ей это сейчас неважно.

В отличие от черных глаз. На вытянутой, клыкастой морде. Зверя, ласково урчащего под ее рукой.

— Не балуй, мне, — шутливо погрозила она. Погладила шерсть ещё раз. По пальцам — внезапной, острой волной пробежали знакомые искры. Анна вздрогнула. Ее руки застыли, обняв лохматую голову. Зверь зарычал, оскалив клыки ей в лицо. Но, на этот раз — неуверенно.

Словно хотел сказать: испугайся меня, если хочешь...

Анна улыбнулась вдруг. И покачала головой:

— Серый. Не рычи на меня.

Наклонилась, взяла лохматую голову в руки и поцеловала. Прямо в черный, шелковый нос. По рукам огнём пробежали знакомые уколы. Как уголья с костра. По запястьям, росыпью — мелкие, жадные искры. Анна вздрогнула, но рук не убрала. И глаз не закрыла, смотрела завороженно, как тает под пальцами серая шерсть, плавится, стекает с человеческого лица оскаленная волчья морда. Загривок под рукой стал шеей, когтистые лапы — руками. Нежными и горячими ладонями на плечах. Вот они потянулись, обняли, подхватили за плечи и талию. Его чёрные глаза смотрели на неё — и в их взгляде утонули ее, цвета огненного опала. Поцелуй обжег губы, дыхание перехватило на долгий, как вечность, миг. Мир в Анниных распахнутых глазах сузился, свернулся в точку. Завертелся вокруг, будто вселенная назначила ее своей осью сейчас. И ласково ткнулась в спину загодя расстеленная простыня.

— Я... — прошептал Рейнеке. Глаза в глаза. Зеленая, в цвет весенней травы юбка смялась и уползла вверх под его ладонью.

— ... тебя ... — Узел на поясе не выдержал, распустился, распались с шелестом вышитые концы.

— ... Люблю ... — его губы накрыли ее, впились, поцеловали. До звона в ушах, заглушившего треск нижней рубашки. Ненужная ткань выскользнула из под ее спины, улетела, смятая сильными руками. В сторону, прочь. Тряпки опали, комната схлопнулась вокруг неё. Мир померк, опал с шелестом выброшенной кожуры. Осталась она. Ее кожа — цвета утра и летнего дня. Ее запах — дым от костров, пот, мед и корица. И огонь, жгучее пламя. Там, где скользили его ладони. Медленно. Нежно. Воздух рванулся из ее груди прочь, сквозь алые, закушенные губы — коротким, резким выдохом. Почти стон. Еще раз, волшебной, для его ушей, музыкой. И еще. Все короче и чаще. Скользит по телу его ладонь. Медленно, кругами. От бедра, вверх по животу, к ложбинке меж высокой грудью. Острый сосок трепещет под его языком и губами. Ещё один стон. И ее руки вдруг поднялись, обвили его за шею, притянули к себе. Прямо меж двух, ждущих его коленей.

Короткий вскрик. Резкий — боли, не наслаждения. Капелька крови на закушенной губе. Рейнеке замер на миг, застыл. Наклонился, слизал каплю крови с ее губы. Прошептал ей на ухо: "Больше не будет". И мир пошёл качаться по новой. Вначале медленно. Осторожно. Пока стон не рванул небо опять — отрывистый хриплый стон. В такт. Рванул ввысь, ударил, пробил небосвод и вернулся назад — уже криком. Запрокинулась назад голова, рыжие кудри смялись и легли на лоб — короной червонного золота. Распахнутый алый рот, в линию — ровные, белые зубы. И пальцы, впившиеся в его плечи — истово, ногтями, до кровавых полос. Крик рванул небо опять. И еще. А потом она задрожжала под ним, вздрогнула — и замерла, обвив, стиснув его руками и коленями. Мир перевернулся в глазах. Один на двоих. Завертелся, схлопнулся на миг в одну горячую, рвущуюся жизнью точку. Одну, по имени Рейнеке и Анна. А потом развернулся вновь. И твердь отделилась от хляби, вселенная перестала кружится и плясать в их глазах. Небо и земля устало легли на свои законные места и кто-то, то ли на небесах, то ли пониже — хрипло, на выдохе — сказал, что это... Это хорошо.

— Я тебя люблю, — выдохнула Анна, медленно, откидываясь назад, на смятую подушку. Рейнеке не ответил. Просто лежал и смотрел. Как колышется грудь, поднимаясь в такт дыханию. В ложбинке — деревянный крестик. На белой коже — розовый след. И мелкие, блестящие и переливающиеся в полумраке огоньки. Капельки пота. Будто небо уронило ей звезды на грудь — щедро, пригоршней. А потом Рейнеке заснул. И Анна, его жена, заснула с ним рядом.

Рейнеке снилась старая сказка, про дракона, пещеру, сокровище. Во сне у дракона были четыре лапы, клыки и лохматый хвост метелкой. И сокровище — оно лежало рядом, положив тонкие ладони на грудь . Там, во сне — шла гроза, черные тучи накатывались — строем, грозные, как рыцари в вороненой броне. Зверь во сне почуял угрозу, оскалил хищную пасть Сверкнули клыки — грозо, как вызов хмурому небу. Зверь зарычал. Рейнеке проснулся.