Волчья дорога

Из окна показалась женщина. Неумесно и странно выглядевшая здесь дама, вся в белом, с красивым, тонким лицом. Вздернувшемся при виде солдат в презрительной усмешке. Майор сразу, на полуфразе, потерял к гостю интерес, развернулся спиной, забыв о Якове и о манерах.

"Так и быть", — Сержант под ухом у Якова обиженно засопел. Капитан не обернулся — и так представил, как у старого волка сжимаются от обиды кулаки. "Завтра с утра" .

Яков было подумал обидеться, да вызвать майора на дуэль. Или просто дать в рожу, благо рожа у майора была тонкая, красивая, породистая — так и просила доброго кулака. Сзади прилетел медный звяк — по звуку, полка мушкета. Терпение теряли все, явно. Яков огляделся. Ветер встрепал плащ, завернул назад поля старой шляпы. Кроаты суетились вокруг, деловито таскали мешки — разгружали что — то. Вдали чёрнел лес. Яков усмехнулся. Вдруг, для своих совсем неожиданно.

— Делать нечего, сержант, ночуем в поле, — сказал он и, прежде чем тот успел издать протестующий крик ткнул пальцем назад, — разобьём лагерь вон там.

Сержант почесал бороду и вдруг усмехнулся тоже. Палец Якова описал в воздухе круг и показал прямо на дорогу из деревни. Чуть помедлил, дёрнулся. Перечеркнул её поперёк. Сержант кивнул.

— Ганс, — продолжил Яков, обращаясь уже к хмурому стрелку, — возьми десять человек, нарубите дров. Вон там.

Капитан ткнул пальцем ещё раз. В противоположную сторону. Туда, где скрывался за деревьями другой конец лесной дороги. Тащить оттуда дрова будет, конечно, очень неудобно, но...

Стрелок оскалился.

— И если дерево случайно упадёт не туда.... — протянул сержант

— То это не наша беда. Нам с вами, господа торопится некуда, — подхватил капитан, и оскалился. Довольно злобной улыбкой. Представил себе лицо кроатского майора, когда он выяснит, что пути из деревни перехвачены. Один — лагерем роты, другой — лесным завалом. Впрочем, пусть его. Если хочет, пусть возмущается, шумит, может даже на дуэль вызвать. Яков совсем не спешил. В отличие от наглого кроата.

Эти мысли Якова грели ещё пару часов — пока солдаты разбивали лагерь. Деловито, организованно, под чётким командованием сержанта. Линия постов — все при мушкетах и шпагах, ружья, на всякий случай, заряжены и фитили зажжены — растянулась через поле. Смыкаясь с такой же линией кроатских патрулей в лесу. Издалека донёсся треск и шум падающего дерева. Потом ещё и ещё. При этих звуках Яков хищно усмехнулся. Загорелись огни, захлопали на ветру полинявшие крылья палаток. Солнце закатывалось за горизонт, вверху, на холме чернела деревня. Из труб ползли вверх столбы белого дыма. Капитан огляделся, подумал, что на ночь глядя кроаты точно никуда не уйдут и можно поспать, пока есть время. Что он и сделал, под ставший привычным в роте шум — рядовой Майер опять поцапался со своей кудрявой.

— Что-то они сегодня громче обычного, — лениво подумал капитан, засыпая.

** **

— Убъю... Догоню — убъю суку... — рычал рядовой Ханс Майер, задыхаясь от быстрого бега. Ветка хватила по лицу, Нога в тяжёлом сапоге попала на наледь, поехала, сапог зарылся в снегу. Рядовой пошатнулся, но устоял. Тяжёлая ветка хватила его ещё раз — по затылку. Майер потряс головой. Вокруг тянулся лес — тёмный еловый лес, истоптанный сапогами во всех направлениях.

— Неа, не убъю, — прорычал он, встряхиваясь и втягивая носом морозный ночной воздух, — висеть потом за такую. На корявом суку. Но проучу на совесть, попадись только.

На лице рядового отливал лиловым роскошный синяк — след от прошлой попытки "проучить" упрямую Катаржину. Багровым, в пол-лица полукругом. Не то чтобы больно — за время службы рядовой Майер и не такое получал. Но обидно, до ужаса. И смеяться приятели будут. Опять. Лес молчал, лишь ветки шумели под ветром. Если и были в этом шуме следы беглянки — непонятно. Не разобрать. Рядовой шагнул вперёд, раздвигая кусты. Ещё одна ветка — длинный, тонкий ореховый прут хлестнул его по лицу. Тот зашипел и выругался— попало неудачно, как раз по синяку.

— Сам дурак, — прошипел он, потирая больное место.

Лес шумел ветками над головой, издеваясь. Рядовой выругался ещё раз, сплюнул и решительно зашагал вперёд, вертя головой и вглядываясь в стелющиеся по земле тени.

— Чёрт, куда же она подевалась? — шипел Майер под нос, проламывая себе путь. По тропе, что шла через лес от их лагеря к стоянке кроатов.

— Вот угораздило же, — шипела, тоже под нос Катаржина, унося ноги от своего благоверного. Ноги у неё были быстрые, стук сапог и ругательства оставались далеко позади. Лес шумел, скрадывая звуки.

— Говорили же дураку, не лезь, когда у меня руки заняты, — думала она на бегу, ловко проскальзывая под очередной веткой, — вот и получил.

Захрустела ветка под ногой. Донеслись до ушей ругательства — сзади, из за спины. Корявый сук хватил по голове. Лесная стена перед глазами разорвалась, Катаржина вылетела на поляну. Сделала по инерции несколько шагов, не смотря по сторонам. За спиной забухали сапоги, донеслись ругательства и тяжёлое дыхание — Майер догонял.

— Угораздило же его под утюг подвернуться, — выругалась Катаржина ещё раз, прибавляя ходу.

— Стой, кто идёт, — чужой окрик хлестнул по ушам. Гортанный, переливчатый голос. Катаржина вздрогнула, обернулась. Ударил в глаза плащ — алым, кровавым отблеском. Кроатский часовой. Сизым, холодным огнем плеснула луна на стали ружейного дула. Шевельнулись вислые усы на лице.

Катаржина замерла, с лёгким удивлением услышав, как лязгнули во рту её собственные зубы.

— Мама, — прошептала она. Ногу повело, она пошатнулась. Осела на снег, прошептала, беспомощно шевельнув губами, — мама... Опять...

Запах ударил в нос. Немыслимый, невозможный здесь — лета и свежего сена. Дыма, огня и соленой крови. Треск у ушах. Зацепилась за корень, затрещала по шву длинная юбка. Как тогда, три года назад. В ночь, когда такие же, как и этот часовой, усачи украли её из родной деревни.

Кроат оскалился. Дёрнулся на голове длинный, пшеничного цвета чуб, лязгнули зубы — по волчьи.

— Помогите, — прошептала Катаржина, твердо зная, что бесполезно. Тогда никто не помог.

Затрещали кусты за спиной. Кроат обернулся, в его руках глухо лязгнул, взлетая к плечу, короткий кавалерийский карабин. На поляну, стуча сапогами и ругаясь почём свет стоит вылетел Ханс Майер. Кроат увидел бегущего, дернулся, спустил курок. Выстрел прокатился громом по зимнему лесу. Пуля свистнула, рванув Майеру клок волос с головы. Рядовой пошатнулся, взревел и прыгнул, сбив кроата с ног. Одним ударом, прежде чем тот успел опустить ствол. Поднялись и упали сложенные вместе кулаки. Майер встал, наклонился над телом. Потом выпрямился, мотая из стороны в сторону тяжёлой головой. Развел руки, обернулся, посмотрел вдруг на замершую Катаржину — прямо в глаза, смешно сморщив лоб. Будто что-то забыл и пытается вспомнить. И внезапно упал, как подкошенный. Кровь — под ноги, бьющейся алой струей. И только потом, сухим треском рванул в уши ружейный залп. Кроатский вахмистр услышал крик и послал на поляну патруль — проверить. Катаржина медленно, как во сне повернула голову, увидела в кустах их дымящиеся стволы, высокие шапки и усатые лица. Старший шагнул вперёд...

Новый выстрел.

Кроат дернулся и упал с дырой во лбу.

Френк Донахью опустил к ноге дымящийся ствол, сорвал с пояса новый заряд, скусил патрон, скрипнув белыми зубами. Его старый приятель, Ханс Майер, валялся убитый у него на глазах, кровь текла по земле, словно просила поторопиться.

Кроаты ответили залпом — вслепую, наугад, в сторону мелькнувшей вспышки. Пули пропели в воздухе, звякнули, сшибая на землю снег и ветки с кустов. И Катаржину Майер. Свинцовая оса слегка чиркнула ее по кудрявой голове. Сорвала с виска чёрную прядь. И бросила на колени, вниз, ничком на тело мужа.