Волчья дорога

— А ты ж мать твою ети, — от души выругался чубарый егерь час спустя. Поскользнулся, нога поехала по снегу. А под снегом — лёд и чёрная грязь, дырявый сапог хлюпнул. По ноге потекла ледяная вода — противной холодной струйкой. Лязгнуло ружьё на плече. Рядовой пошатнулся, но устоял. Огляделся — вокруг снег и лес, серая волна падает с неба, кружится, заметает следы. Пропаханное сапогом чёрное пятно затягивалось на глазах. Шумел лес. Сквозь деревья — черные пятна вдали. Валы бастионов, гранит в снегу, как в тёплой овчине. Белой, пушистой, мехом наружу. Издалека донёсся чуть слышный, тоскливый вой. От стен.

— Дожили, в лесу и то теперь спокойней, — выругался парень ещё раз, поправил ладонью пшеничный чуб и зашагал прочь. Хорошо хоть, унёс черт кроатов, теперь можно без опаски выходить. Вчера парень поставил в чаще силки — может попадётся что к ужину.

— Вот черт, — выругался он ещё раз, когда дошёл до знакомого по прежним выходам места. Ставил там парень силки вчера, поперек звериной тропки. Хорошо ставил, на совесть, добротно. Вот только... Рядовой повертел озадаченно повертел обрывок верёвки в руках.

— что за шутки? — прошептал он, морща лоб и оглядываясь. Петля срезана. Ровно, будто ножем. Если бы заяц вырвался — разрыв был бы другой, лохматый. А так, будто подшутил кто. Рядовой огляделся еще раз, словно пытаясь углядеть шутника между ёлок. С мягким шелестом осыпался снег. Задрожали, качнули иглами еловые ветви. И вдруг — ещё раз, тихим шорохом из-за спины. Парень вздрогнул — вдруг, холодный снег пробежал по позвоночнику тонкой струйкой. Обернулся — резко, на каблуках и облегчённо выдохнул, сдув с носа пшеничный чуб — показалось. Просто ветка под ветром дрожит и звенят — качаются намёрзшие на иглы ледышки. Вдруг в уши прокрался рык. Низкий, чуть слышный рык. Будто на мягких лапах. Парень вздрогнул и обернулся опять. Быстро — аж слетела с головы шапка. В углу глаза — движение и серая тень. И тут же — пара красных, горящих глаз. Рука потянулась, рванула ремень на плече. Приклад ударил по ногам, зазвенела, зацепившись за пояс, ружейная полка. Захрустел под лапами снег. Сверкнули клыки — жёлтые, кривые клыки в полумраке. На Рона шла серая тень, сминая снег и лёд кривыми когтями. Лохматая шерсть — на загривке дыбом. Волк. Огромный серый волк. Сердце пропустило удар. Приклад упёрся в плечо. Зверь мотнул головой, подбирая для прыжка лапы.

— Господи, помилуй, — прошептал рядовой. Лязгнув, откинулась на винтах ружейная полка. Кремень пошёл вниз. Зверь прыгнул. Вдруг, распластав в полете мощные лапы. Пальцы мягко потянули курок. И удар в грудь бросил рядового на землю. Рон упал, сжавшись и закрывая горло руками. Мягкий шлепок — рядом, полкой на грязь упало ружье. Извернулся кошкой — встал. Вначале — на колени. Зверь стоял рядом, в воздухе — флагом реял пушистый хвост. Но не нападал, лишь скалил в лицо клыки, как показалось Рону — насмешливо. Выбитое из рук ружье лежало рядом. Совсем. Протяни руку... Рон и протянул. Медленно, по долям дюйма. Зверь мотнул головой — справа налево, как человек. Оскалил пасть — не пытайся, мол, даже. Зря. Рон уже и сам понял, что зря — полка открыта, запал в снегу и грязи, слипся в кашу затравочный порох. А зверь встал на лапы и махнул головой ещё раз. Будто идти приглашал. Рон встал. Дрожала земля под ногой. Да нет — это ноги дрожали у рядового. Сделал шаг. Другой. Голова кружилась.

— Куда идти? — спросил он вдруг, неожиданно для сам для себя. Зверь зарычал, отпрыгнул, мотнул головой. Словно показал — куда. Во тьму, меж еловых стволов. Рон моргнул раз, другой. Вроде бы — да, там огонёк. Рыжий, тёплый огонь костра. И, у огня — словно белая тень. Сверкающе-белая, у рядового на миг заслезились глаза. Нет, рыжая — Рон увидел тонкий стан, плечи, красную шапку и сверкающие огненно-льдистым блеском в ночи волосы. Тень улыбнулась, протянула руки — к нему. Ладонями вверх.

— Здравствуй Рон. Есть будешь? — рядовой пошатнулся, схватился за ствол. Сморгнул раз, потом другой — узнал. Странно было увидеть её здесь, в лесу у огня. Неделю назад он вёл её на кухню. Растерянную, потерянно оглядывающуюся по сторонам. А сейчас... Анна улыбнулась ещё раз, приглашающе махнула рукой — садись, мол, парень. Поговорим. На огне — котелок, щекочут нос вкусные запахи. Анна протянула ему ложку. Вежливо, тонкой рукой. Серый зверь прошёл мимо, потянулся и лёг Анне у ног. Ложка так и осталась висеть. Рядовой застыл с протянутой рукой, оторопело смотря на то, как Анна ласкает и чешет огромного зверя за ухом.

** **

— Я бы все-таки хотела поговорить со своим крестником, — этот вопрос оказался для капитана Якова Лесли очень не вовремя. Как и все в последние дни. Колонна растянулась, звенели оружием и ругались первые ряды, в хвосте — тарахтели и скрипели осями повозки. Шли к крепости, по следам кроатов — загнанным, мёртвым коням на обочине, расстрелянным зарядным ящикам, брошенным сумкам, окровавленным тряпкам в придорожных кустах. Раненные в обозе кричали и ругались на чем свет стоит. Капитан забегался весь, по десятку раз в час проходя с головы в хвост колонны и обратно — следил, подгонял, ругался — на Московитский манер, страшно, истово. Времени на разговоры у него не было. Совсем. Даже для их светлости, графини Амалии.

— Так где мой крестник, капитан? — графиня почему-то была уверена в обратном. Яков хотел было выругаться, но передумал. Снял шляпу, обмахнул запотевшее лицо и ответил.

— Прошу прощения, ваша светлость, но он на задании. Я же говорил.

— да... — графиня сделала вид, что удивилась. Как будто слышала эту фразу в первый, а не в десятый раз

— И что за задание, можно полюбопытствовать?

— Крепость взять, об исполнении доложить, — коротко бросил капитан. Уже через плечо срываясь с места. В обозе опять гам, крик — две повозки сцепились осями. Яков побежал туда. Утихла ругань, пара коротких команд — повозки растащили, порядок восстановился. Колонна продолжала путь. Яков вернулся к их светлости — вытирая на ходу руки. Скрипели и хлюпали по снегу разбитые сапоги. Графиня встретила его как всегда, невозмутимой улыбкой и вопросом:

— Целая крепость на одного маленького Рейнеке? Не многовато ли?

— И его рыжую. Итого двое, не забывайте, — не поворачиваясь ответил капитан, и лишь потом вспомнил о манерах.

— Простите, Ваша светлость. Но сейчас мне, действительно, не до разговоров. Рота...

— Понимаю. Кстати, а где ваш сержант? Гляжу, вы бегаете за двоих сразу.

Капитан развел руками и сердито вздохнул:

— Да уж, есть человек — не замечаешь, а стоит отлучится — хоть караул. Занят он.

— Тоже на задании? — спросила графиня улыбнувшись — лукаво, будто понимающе.

— Нет, свидание у него, — бросил Яков через плечо и побежал разнимать очередной затор. Не обернулся, а зря — в первый раз за жизнь увидел бы их светлость графиню Амалию в недоумении.

**

Корвин, вахтмейстер крепости Гаунау тоже пребывал в недоумении. Полном. "Эх судьба, шлюха старая, пошутила на старости лет, — сердито ворчал под нос ветеран, шаркая ногами по серому камню. — Нашла, понимаешь для юмора объект. Или над кем шутить, если попросту. Вначале в крепость загнала, в мешок каменный засунула и веревкой привязала. Потом их милость генерала послала — вовек бы той милости не видать. И ведь действительно — не видать. Уже с неделю как, аккурат после той шутки с приблудной девчонкой и ее милым дружком из каземата". Тут Корвин невольно улыбнулся в усы. Дернулся болью шрам на лице — улыбка получилась злая, волчья. Хорошо его достал тогда господин комендант. Тростью, на площади. Хорошо. И даже не обернулся посмотреть, кого ударил. Вот и Корвин — ночью, когда беглецы уносили ноги — он тоже взял и не посмотрел. Ибо...Весёлая, словом, получилась шутка — усмехнулся вахтмистр ещё раз. Вот только господина коменданта после неё никто не видел. И внутренний двор закрыт на ключ, ржавеет в снегу заклепанная наглухо решетка. Стражу солдатскую сняли, кроатов поставили, внутрь запретили заходить. И воет там что — то ночами, как волк на луну. Глухо, яростно. Так, что крестятся и бледнеют не только новички но и бывалые ветераны. Корвин, от греха подальше внутреннюю стражу вообще убрал, пехота днем жалась к стенам и обходила внутренний двор десятой дорогой. А ночью вообще... Хорошо хоть стены каменные, да решётки стальные. И то, пока заснешь — десять раз перекрестишься. А вчера чёрт опять обоих Холле обратно принёс. Битых — у старого Корвина на такое взгляд наметанный — но от этого вдвое надменных и злых. Начальство на его голову. И жрать нечего....

Тут старый вахтмейстер обернулся. Узкие коридоры, камень вокруг, тишина да вода со сводов каплет. Медленно, мерзко так. Никого. Впереди — тусклый свет. Очередной пост. Хриплый кашель — от сырости болели лёгкие. Пахнуло серой — вдруг. Вахтмайстер поморщился — нет показалось. Память о давних днях. Фландрия, Бреда, подкоп. Еретики тогда достать не смогли — так сейчас крепость доконает. В бойнице — длинная серая тень. Северо-западный бастион, горжа. Пока все обойдешь — а обойти надо, на то Корвин здесь и вахтмайстер — главный по патрулям и прочей страже. Положено. И все равно — пока обойдешь — в животе кишки такое спляшут... А обойти надо, на то он и вахтмайстер тут. Даже не ради генерала или Холле — прорвались они пропадом — а просто, чтобы себя потом уважать. Ибо...

— Когда обойду — как раз Рон вернётся, — бурчал под нос ветеран, проходя очередную стражу, — парень справный, чего-нить да принесёт. И делится обучен...

Угол, пост, поворот. Камень вокруг — рыж и кроваво— красен. Серая известка, чёрная вода — полосами. Огонёк фонаря в руке колышется, бросает рыжие пятна. Все в порядке. Вроде. Коридор изгибается, уходит налево углом. И оттуда — голоса и негромкий шелест.

Вахтмайстер подобрался, отставил фонарь и — мягким шагом, тихо, скользнул вперёд, положив руки на эфесы клинков — шпаги и старой испанской даги. Голоса впереди стали четче, уверенней. Один он узнал. Рон, егерь, чубарый смешной паренек. Кто с ним? И Какого черта он вернулся?