Волчья дорога

"Посылать сына против отца — грех будет на мою душу, — угрюмо подумал Яков, — А их там и так... Да и солдатский залп, скорее всего, убьет обоих. Нет, надо думать дальше"

Тут Яков огляделся ещё раз, заметил все так же скалящегося майора Холле. Из за решётки — новый рев. Зверь еще здесь, затаился. Ждёт. Капитан поймал глазами майоров взгляд и тоже оскалил зубы:

— А вперёд мы чертова лиса пустим, — улыбка майора пропала враз. Зато улыбнулся Яков. В ответ.

— В конце — концов, чье начальство озверело, майор? Надо было беречь...

И тут новый голос хлестнул по ушам. Резко, хлыстом — по нервам.

— Отойдите все.

Яков перевёл глаза. Их светлость. Ну, конечно. Мир трясется, чудеса бегают, начальники звереют — и все это вдруг без неё?

— Откройте решетку и уберите людей, капитан, — их светлость прошла вперёд. Все так же невозмутимо. Только...

"Только голос у неё какой-то не такой" — подумал Яков. Половиной мозга, вторая судорожно искала вежливую форму к словам "а в уме ли вы?".

Из полутьмы прилетел новый рык, ударил, отразился эхом от стен, скользнул людям в уши. Кто-то в ряду суетливо дернулся — перекрестился. Запутался в руках. Жестью по камням прозвенела упавшая сошка. Сержант выругался — страшно, не выбирая слов.

— Я знаю, что делаю, — добавила графиня, не повернув головы. Только дрогнула лента на шляпке. Вдруг. А потом она обернулась и добавила:

— Пожалуйста.

Для Якова Лесли это слово в ее устах было странно, настолько, что капитан с трудом открыл рот. И выговорил краткое: "выполнять".

Лязгнул замок. Потом скрип — протяжный, выворачивающий душу скрип ржавого железа в петлях. По брусчатке — мелкой дробью шаги. И навстречу — рык и клацанье когтей. Зверь вышел ей навстречу. Показался людям во всей красе — огромный, заросший шерстью от ушей до хвоста с пышной метелкой. Под шерстью вьются узлами мощные мышцы. Красные, злые глаза. Клыки — кривые, кроатской саблей. Яков с удивлением услышал, как лязгнули зубы во рту. Его собственные, капитанские, зубы.

За спиной — короткий стук, лязг курка и осторожный шепот: "освободите прицел, капитан". Мушкетёр Ганс.

И тут же другой:

"что же ты так, — капитан вдруг понял, что говорила их светлость. Не говорила — шептала и ласково. Зверю, застывшему перед ней, — что же ты так. Смотри, как похудел"

— Капитан, освободите прицел, — Ганс за спиной уже не кричал — орал в голос. Яков остался стоять. На его глазах фигура их светлости подошла к замершему статуей зверю. Протянула руку. Тонкую, высохшую — веточкой на фоне дуба. Коснулась шерсти, погладила. Потрепала за ухом. Яков сморгнул — на миг показалось, что графиня собирается поцеловать зверя в нос. Нет, не показалось. Действительно поцеловала. И, под ее рукой поплыли, смялись на глазах контуры зверя. Яков на миг зажмурил глаза — не годится человеку видеть такое чудо.

— Как же так… как же так, — прошептал под ухом Рейнеке-юнкер. Парень смотрел на все это замерев и глаза у него были — ошалевшие даже больше капитанских.

— Как же...

— Не знаю, — прошептал ему Яков. Тряхнул головой, разгоняя из глаз муть и ошеломление. «Тяжелый сегодня день», — угрюмо подумал он. В оцепеневшей голове мысли ползли медленно. Устало, как пехота в снегу. Тяжелом и мокром в предчувствии лета.

— Не знаю. Жизнь длинная, парень, увидишь и не такие чудеса, — проговорил он еще раз, глядя на то, как Анна, жена Рейнеке протягивает свернутый плащ лежащему в снегу человеку. Вольфхарду, барону фон Ринген.

Постоял, посмотрел. Пожал плечами. Легонько толкнул парня в спину — иди, мол, туда. Разбирайся. Твоя семья, твое, теперь, дело. Семейное. С хвостом. А сам свистнул — легонько. Сержант подошел — сразу, будто команды ждал. Пара слов — и у решетки на всякий случай встал караул. Как бы случайно — с дымящимися фитилями и шпагами наголо.

А Яков с сержантом развернулись и пошли прочь — дела не ждали. Уже не семейные а их, роты, дела.

— Слушай, жалование найдем — что делать будешь? — спросил Яков, дергая за ручку тяжелую дверь внутренних покоев.

— Сапоги куплю. — Пробурчал сержант в бороду. Примерился, покачал головой, ударил с маха. Дверь дернулась и распахнулась. Сержант выругался, подогнул ногу и посмотрел на сапог. Так и есть, каблука больше нету,

— Сколько можно — трем королям служу и все в одних и тех же.**

Яков присвистнул, услышав эти слова:

— Да ладно, ты же не такой старый.

— Я — не старый. Это короли нынче дохлые.

(** Надеюсь Аарон Томас, моряк с HMS "Всплеск" не обидится на меня за покраденную из его мемуаров фразу.)

Эпилог 1 - Расстановка

Крепость засыпала. Медленно, натужно, под звон стали, стук сапог и протяжные крики караульных. Черные пушки, башни и серые камни бастионов смотрели на людей свысока — бегают, суетятся. И пусть, лишь бы посты занимали вовремя, согласно приказу. И в кабинете коменданта, подмигивая, горел огонек — олицетворением порядка. Служба идет. То, что за отсутствием генерала фон Рингена и майора Холле, посаженных под арест, кабинет занял капитан Яков Лесли — камням плевать. Солдатам, в общем, тоже. Власть есть, жалование выдано, или будет выдано вскорости — значит, служба идёт своим чередом. Будто сегодняшний безумный день всем приснился.

А в кабинете — полированный стол, тяжёлый подсвечник. Витой, игривый. Отлитая в меди виноградная гроздь. Чернильница рядом — тоже литая, массивная, тонкой работы. Строгие грани, четкие линии. Вензель мастера на боку. Господин барон, бывший комендант явно не любил себя ограничивать. Ну и бог с ним, придется этому великолепию ещё поработать. Яков вытянулся в кресле, протер слезящиеся глаза. Прокрутил ещё раз в голове сегодняшний день и все непростые разговоры. И улыбнулся — широко, во весь рот. Да, если бы мастера сержанта роты Пауля Мюллера не существовало — его стоило бы выдумать. Совершенная, в своём роде наглость — вежливо спросить их светлость, в каком направлении им с капитаном лучше бежать. С деньгами, разумеется.

— Что посоветуете, ваша милость? Куда честным воякам при добыче податься? До Турции аль до Московита? — вот так прямо и спросил, завалившись без стука к их светлости. В лоб. И лопату, ненароком прихваченную, в угол прислонил. Совершенно случайно. Свою роль намека железяка сыграла вполне. Графиня улыбнулась, будто ей рассказали анекдот и выложила на стол свои аргументы. Против железных — бумажные, хрустящие на сгибах, с печатями и закорючками вензелей. Сургуч печатей — багровым и алым. Приказы по армии. Бумаги ехали в сумке их светлости, очевидно в роли пряника для одного слишком умного капитана. "Интересно, что там ехало в качестве кнута?" — Яков потер затылок и решил, что лучше об этом не думать. Вместо этого достал бумаги, разложил и пробежал глазами ещё раз. Да, все правильно.

Первый лист. Приказ по армии. Подпись фельдмаршала Пикколомини, печать, дата.

Рота распускалась. С выплатой жалования, без претензий и на все четыре стороны.

Его, капитан Лесли пехотная рота.

Завитушка в конце — маршал благодарил капитана и его людей. Лично. Как будто было за что.

Второй лист. Тоже приказ, та же подпись, та же печать. Бумаги сшиты углами, суровой ниткой, чтобы не расцепились, не дай бог. Яков посмотрел на дату второго и улыбнулся. Намеренно, или ошибка писарей — но второй приказ на сутки раньше первого. Яков невольно улыбнулся. В самом деле — смешно. По бумагам битые сутки он, Яков Лесли, капитан был един в двух лицах. Капитан пехотной роты полка мушкетеров ОРейли. Распущенного теперь полка. И, одновременно, капитан отдельной роты при коменданте крепости Унгвар. (Ужгород теперь) Подъемные в размере… получить, роту сформировать, вооружить и представить на генеральский смотр не позднее осени. Подпись. Печать.