Волчья дорога

— Где этот Унгвар, интересно? — пробежала в голове ленивая мысль. И на что похож?

— Надеюсь, в тех краях для нас дело для нас найдётся, — подумал себе капитан, переворачивая лист. Ладно, как говорят еврейские менялы — будем смотреть. Крепость Унгвар — это восточная граница империи. С севера Польша, с востока Трансильвания и горы вокруг. Высокие, заросшие лесом. Горы, люди — люди в тех краях говорят на незнакомом языке, носят длинные усы, бараньи шапки и топоры за поясом. Снежные пики, зеленые долины. И турки. Эти приходят с юга, с дунайских равнин, неважно война или мир вокруг. Суровые ребята, говорят. Ладно, последние годы для Якова выродились в бесцельное хождение кругами по стране. Не армия, а вооруженный до зубов бродячий цирк в поисках жратвы и крыши. После такой круговерти — турки и горы даже радовали. Немного. Настоящее дело, как никак. Впрочем, их светлость прямо предупредила, что в новом качестве Яков будет подчинятся, не сколько коменданту, сколько ей. Что означало опять — неведомое и чудеса в ассортименте. Впрочем, тут Якову и его людям не привыкать. Лишь бы со снабжением не подвели, а чудо разное пусть само их боится.

Яков перевернул лист. Еще одна бумага. Третья по счету. Новый ротный лист, его еще предстояло заполнить. Ряды букв, колонки, ровные, почерченные пером линии. Должность слева, место для имени — справа. Яков обмакнул в чернила перо. Вывел свою фамилию, напротив графы «Капитан». Потом, ниже строчкой вахтмайстер — теперь рота у Якова уже не островная, придется старине Паулю переименовываться на старости лет. Солдат и капралов всего шесть десятков. Хорошо, случайных и молодых можно разогнать по домам, оставить отборных и тех, кому из армии некуда податься. Вроде стрелка Ганса и его жены. Может дом себе заведет, освоится. Офицеры в помощь Якову — два лейтенанта. Куда столько? Впрочем, резон в генеральской мысли есть. Солдат найти можно, а вот офицеров толковых — а так ветераны под рукой, не надо искать, если француз или турок опять полезет. Первым номером Яков не моргнув глазом вписал Ганса Флайберга, плевать, пусть ворчит и ругается хмурый стрелок. К должности прилагалось жалование и квартира. Магда этому добру применение найдет, сколько кочевать можно. Вторым — рука разогналась было вписать имя Рейнеке, барона Фон Ринген. И замерла. Их светлость вежливо попросила предоставить парню отпуск. По семейным обстоятельствам. И намекнула, что из отпуска парень уже не вернется. Черт. Перо в руке дрогнуло, клякса расплылась по бумаге. Некрасивым черным пятном. Черт.

Хоть и недолго ходил с ротой юнкер по кличке неЛис — но Яков успел привязаться к нескладному парню. Да и чудо ручное, как никак. Почти. Добрые глаза, серый хвост и зайцы на кухне.

— И вообще, — сурово подумал капитан, — что за дела? Как будто мастер в типографии напился. Взял две судьбы, как две книги и сшил в одну. Под один переплет ротного расписания. Перемешались страницы, переплелись, перепутались. И из двух историй сложилась третья, непохожая на первые две А теперь — заметили, вырвали лишнее. С мясом. Вот только люди не книги…

Яков обмакнул в чернильницу перо, стер лишнее и аккуратно вывел в пустой графе — второй лейтенант, Рейнеке, барон фон Ринген. Черт знает, как у серого сложатся его семейные дела — а должность его ждать будет. Нелишняя. Благо он женат, а Якову без него придется сидеть и жрать, что на кухне сготовят. А без Анны там все будет плохо. Совсем. Яков вздохнул, посыпал чернила песком и потянулся к новому листу.

— Капитан, поспите. Ночь на дворе, — оборвал его женский голос. От двери. Яков сморгнул раз, другой. Огонек свечи в глазах дрожал и двоился. В глазах — полосы света, фигура у двери — темная, почти черная, лишь полосы света — короной вокруг головы. Яков сморгнул раз, потом другой. Глаза привыкли, Яков узнал фигуру. Выдохнул — легко, убрал руку с ножа на поясе. Всего лишь Элиза, безумная с опаленными волосами. Как пристала к роте в Мюльберге, так никуда и не ушла. Бог его знает, где спала, что ела — но не уходила, упорно. Люди постепенно привыкли к ней, перестали замечать ее холодную, вечно закутанную в плащ безмолвную фигуру. Яков понял, что удивился не сколько ей, а сколько тому что она заговорила вдруг. А потом тому, что веки стали тяжелыми. Яков выронил перо и заснул. Прямо в кресле. Снились лето, зеленые горы, звенящие ручьи. Старый замок, развалины, какая-то бледная клыкастая морда. Если бы не сон — можно было бы испугаться. Но там, во сне Яков лишь улыбнулся и спросил сержанта: "Не знает ли он, почем сейчас такие клыки?".

Но это во сне, а в реальности он просто повернулся, вытянув уставшие за день ноги. И, не открывая глаз, чихнул — промерз за день. Чужая рука потянулась, осторожно прикрыла его одеялом.

Эпилог 2 - Интрига

Коридоры внутри тихи и и пустынны. Внутренний замок, господское крыло, беленые стены, сводчатые потолки, по углам — протеки воды тонкими грязными струйками. Чёрное на белом.

— Довел крепость господин тесть. Генерал, а в доме крыша, что решето, — ворчала себе Анна. Под нос, вполголоса, чтобы юнкер не услышал. Сердито огляделась вокруг. Коридоры пусты. Те самые коридоры господского крыла, по которым они с Рейнеке в ту ночь уносили ноги. Справа — распахнутая дверь, на полу вещи в беспорядке, опрокинутый — крышкой на пол — комод, желтыми блестками — осколки зеркала. Фрау Холле бежала. В последний миг, говорят — посты видели белый хвост в снегу на поле.

— Ну, пусть побегает, — сказала Анна и обернулась. Рейнеке рядом, сосредоточенный, хмурый. Да уж. Вымотались все, а парень особенно. До сих пор не может отойти. Анна едва вытащила его в эту вылазку — осмотреть заброшенное по милости бывшего коменданта крыло. Может чего ценное попадется Анне под руку, точнее в сумку на плече. Да и комнату надо заранее забить, пока остальные не прочухались. Так они и шли по опустевшим коридорам. Она и Рейнеке. Парень смотрел больше под ноги, кривил губы, что — то шептал иногда. Анна прислушалась — ругательства. Грубые, солдатские ругательства, странные для его уст. Поворот. Неподвижная фигура в тенях впереди. Рейнеке не обернулся. Анна вздрогнула, схватила его за руку. Потом выдохнула — тень впереди не человек, лишь пустые доспехи. Тот самый рыцарь с мечом. То есть уже без меча — вырванный из железных рук клинок сиротливо валялся на полу. Царапины на полу — длинные борозды в камне. Свежие. Анна невольно поежилась.

— Тише, это всего лишь статуя, — шепнул ей Рейнеке. Осторожно, боясь спугнуть тишину.

Анна кивнула. Схватила юнкера за руку. И вздрогнула опять. Рука под ладонью — камень и лед, будто вымороженная зимой перчатка.

— Что с тобой? — спросила она. Осторожно. Парень сам не свой с утра. Рейнеке дернул лицом. Собрал морщины на лице в мраморную холодную маску. То есть попытался. Анна даже испугалась на миг — того, что у него получится. Не получилось, прорвало — бессильными, злыми словами:

— Ничего. Поздравляю, милая. Достался тебе сукин сын, юнкер, без жалования, папа — изменник и так далее. Из роты переводят — как пса нашкодившего, за шкирку. Даже не сказали — куда. Не сочли нужным. Зато, уверен, шпионов их светлости там будет больше, чем людей. И сегодняшняя сцена вдобавок. Ты видела достаточно, понимаешь, что значило это все?

Анна выдохнула: "Так вот он о чем. Эх, серый, серый..."

— Что у меня неожиданно образовалась куча родственников. Титулованных, знатных, со скверным характером и — судя по утреннему представлению — кровных. Но если ты стесняешся меня в таком обществе...

Рейнеке дернулся. Будто она ударила его. Замотал головой:

— Я — тебя? Нет... — прошептал он тихо, одними губами, — нет...

— Тогда не дури... — она улыбнулась. Хотела добавить ласковое, — все остальное можно пережить". Не добавила. Не успела.

В уши скользнули шаги. И сухой, отрывистый лязг. Железо о сталь. Так возводятся курки рейтарского, длинного пистолета.

— Добрый вечер, мадмуазель.

Анна обернулась. Медленно, как во сне. Черное дуло пистолета — прямо в лицо. На рукояти — рука в тонкой перчатке. Маленькая фигура, лицо скрыто в тенях. Но голос она узнала. Месье ДЭрбле, хитрый аббат, старший из французов.

"Откуда он здесь? Солдаты же обыскали. Все.." — забилась мысль в голове, выброшенной на песок рыбкой. Истово, разбрасывая золотые блестки чешуи. Поздно и глупо да ужаса.

Рейнеке шагнул вперёд, загородив ее плечом. Задвинул Анну за спину в одно движение. Из горла рванул глухой, лютый рык. Пистолет в руке француза дрогнул, чуть опускаясь. Глаза под щегольской французской шляпой — спокойные и насмешливые. Чуть. И холодные, как ночь перед расстрелом. Не промахнется. Рейнеке сделал ещё шаг. Медленно, опустив руку в карман. Вытянулись скулы, поплыло, "меняясь" лицо. Дрогнул, пополз вниз медный орёл на курке пистолета.

Анна вздрогнула, схватила Рейнеке за руку. По пальцам — знакомый укол. Но рычание стало чуть тише.

— Добрый вечер, мадмуазель, — второй из французов тоже шагнул из тьмы вперёд. Дорожкой света — клинок шпаги в руке. Улыбнулся, шагнул еще раз — вбок, заходя с фланга. Мертвенным лунным огнём вспыхнули завитки на эфесе. А улыбка на лице — добрая, будто и впрямь рад их видеть.

— Мадам, — огрызнулась Анна невольно, крепко держа юнкера за рукав. Против двоих — у Рейнеке нет шансов. Или есть? Нет, скорее в итоге будут три трупа. И ее пистолет с головой турка на рукояти — в сумке, далеко, не достать. Рейнеке замер, переводя глаза с одного из французов на другого. Замер, завис над полкой тяжёлый курок. Раскинув медные крылья.