Волчья хватка. Волчья хватка?2 (сборник)

Человек обязан был хотя бы раз в день поесть, то есть найти топливо и бросить его в свой ненасытный котел. Внутренние органы, и особенно желудок с кишечником, от бесконечной работы изнашивались, в лучшем случае в течение одного века, и человек погибал раньше собственного тела. Всякое теплокровное существо в первую очередь искало пищу, для того чтобы продлить жизнь, но она, эта пища, разрушала само существо и прекращала жизнь. Сухая жила и костяк, единожды развившись с помощью сырых жил, существовали малой толикой, которую можно было легко получать из воды, от солнца и воздуха, не прикладывая изнуряющего труда.

Мало кто знал, сколько жили бренки, рассказывали, что по двести и триста лет, но если говорить о бессмертном существовании человека, то это возможно было лишь в такой плоти, где уже нечему изнашиваться, болеть и выходить из строя.

Любопытство Ражного не осталось незамеченным, бренка оперся на высокий посох, прямо посмотрел на яркое солнце и улыбнулся, показывая беззубые, детские десны.

– Да! – бодро сказал он. – К этому надо привыкнуть.

Несмотря на худобу, лицо у него было живое, подвижное и по-старчески розоватое, а желтоватая от седины недлинная борода аккуратно подстрижена и ухожена.

Никакого особого обряда для такого случая Ражный не знал, потому лишь склонил голову, как положено перед старостью:

– Здравствуй, бренка. Воин Полка Засадного… – И не удержался, на мгновение взлетел нетопырем, закружившись над седой головой старца: он источал розовый и длинный язык пламени с зеленоватыми протуберанцами, что означало невероятное спокойствие и самоуверенность.

– Погоди, – оборвал его старец и вскинул голову, глядя над собой – почувствовал! – Кто там летает?

– Я, – признался Ражный.

Бренка выгнул брови к калику, стоявшему поодаль:

– Ты зачем привел его?

– По суду Ослаба! – доложил тот со скрытой опаской. – Этот аракс утратил Ярое Сердце…

– Утратил? – изумился старец. – Да ты посмотри, как он глядит!

– Упертый он, бренка, поперечный – страсть! – нажаловался сирый.

– Да у него взор волчий! Ты говоришь, утратил…

– Это не я сказал – Ослаб!

– Ему, конечно, виднее, – заворчал бренка, никак не выдавая чувств. – Но отрока этого в пору хоть на цепь сажать…

– У Ражных вся порода такая! – подыграл сирый.

– Не возьму я его на послушание! – Старец капризно отошел и сел на замороженный голый камень. – Так и будет кружиться над моей головой…

– Что же мне делать-то, бренка? – засуетился калик. – Куда я теперь с ним? И что Ослабу сказать? Он ведь спросит!

– Следует помиловать отрока и отпустить. Нечего ему делать в Сиром! Сколько народу вы наводили сюда? Куда их всех определить? В калики? Но какой из этого аракса калик?.. Посадить рубахи да пояса шить вместе с ослабками?

– Нельзя! – со знанием дела сказал сирый.

– В том-то и дело! Все, этого я не принимаю!

И тут калик осмелел, подошел и, склонившись к уху, зашептал – лицо бренки не отражало никаких чувств. Выслушав, он утвердительно качнул головой:

– Ну, добро…

Сирый и вовсе воспрял духом, приобнял старца и теперь зашептал в другое ухо, отбивая некий такт своим словам вытянутым указательным пальцем. Вероятно, кроме официального приговора, существовали некие тайные инструкции Ослаба либо его пожелания, и потому бренка слушал внимательно и брови его слегка выровнялись. Он изредка кивал, но когда калик оторвался от уха, сурово мотнул головой, встал, издав едва слышный костяной стук:

– Он единственный аракс в роду Ражных?

– Единственный…

– И холостой?

– Холостой. И жениться не хочет!

– А если захочет?..

Калик ухмыльнулся:

– Да на ком тут? Ну если только на сороке…

Бренка взломал свою бровь, и сирого словно выключили.

– Я тебе сейчас покажу сороку! И не уговаривай! Не возьму я его. У меня тридцать два послушника, не успеваю! Какое это послушание – сами себе предоставлены, живут как хотят. Обойти всех за неделю не так-то просто! Вот и передай Ослабу мое слово.

Сирый снова прильнул к уху бренки и минут пять что-то шептал, вращая глазами. И вроде бы опять убедил.

– Что с ним делать-то? – спросил тот растерянно. – Куда приставить? Без дела-то он станет по лесам болтаться, как Сыч.

– Давай покажем ему Урочище? – уже панибратски предложил калик. – Пусть сам посмотрит, может, что и понравится.

Старец прищурился:

– На экскурсию сводить?

– Что-то вроде этого… Показать ему тех, кто на ветру стоит.

– Ты его в санаторий доставил? Или на казнь?

Калик дернулся было к его уху, но тот отстранился.

– У тебя-то какой интерес хлопотать за него? – спросил старец.

– Да никакого, – заюлил сирый. – Какой у нас интерес, бренка? Все ради воинства… Я блюду интересы Ослаба.

– Вижу, ты что-то хочешь. Говори!

– Ну, добро, есть, конечно, интерес. Что тут скрывать? – нехотя признался сирый. – Хотелось бы получить кое-что от Ражного.

– Ступай себе, калик…

– Как же так, старче? По обычаю, сень его знаний должна пасть и на меня. Пусть всего одна двести семьдесят третья часть, но положено. А знаешь, сколько в нем набито всяких тайных премудростей? Я же не прошу его научить волчьей хватке! Мне это даром…

– У тебя есть, что он просит? – вдруг устало спросил бренка.

– Нет, – отозвался Ражный.

– Как нет? – уцепился калик. – Ты сейчас только взлетал и кружил над головой старца. Он почувствовал! Ты же кем-то оборачивался? Значит, можешь и волком!

– Можешь? – спросил старец.

– Я могу входить в раж, оборачивать свои чувства. Это не то, что он хочет.

– Ладно, снимай с него свою добычу и ступай! – поморщился от назойливости сирого бренка и махнул посохом.

Калик с сожалением подступил к Ражному:

– Давай пояс. Что с тебя еще взять?

– Пояс? – отступил тот.

– И рубаху бы с тебя снял, да рваная она, – ухмыльнулся сирый. – Сам донашивай. А пояс мне по закону положен. Тебе-то на что он в Сиром?

Ражный положил руку на пряжки и глянул на бренку.

– Сними с него пояс! – прикрикнул старец. – Некогда мне…

– Извини, – повинился калик. – Правило такое… Ты ж военный человек, знаешь. Даже на губу сажают, и то без ремня. А тут в Сирое… – Он расстегнул пряжки, снял пояс и тут же, расстегнув пальто, подпоясался сам. – Моя добыча…