Волчья ягода

Огромный! Голову откусит и не подавится!

Волк спружинил на земле, прыгнул куда-то вверх, словно бы собрался кувыркнуться на месте, и тут же превратился в знакомого уже мне мужчину с серыми глазами и шрамами. Я взвизгнула еще раз, но коротко.

— Тихо, девка! — ругнулся черноволосый. — И так уже уши от визгов заложило. Дрей, пустая башка...

— Сам виноват! — с вызовом хрипло ответил сероглазый. «Дрей», как я поняла. — Куда смотрел, когда несся? Не почуял медвежат? Или нос отшибло?

— Я с подветренной стороны бежал, тупица!

— Как твою башку отгрызу, загляну, посмотрю, что у тебя там... Мне, кажется, дерьмо. Тебе уши на что? А эта что здесь?

Обратившийся из волка, кивнул на меня. Я неслышно стояла, наблюдая за огрызающимися Волками, как деревце — ни живая, ни мертвая, тихая-тихая.

— За наказанием пришла, хапунья, — презрительно объяснил за меня черноволосый. — Сидела мышью в траве. И поднялась перед носом, аж запнулся об нее.

Он посмотрел на меня неодобрительно, совершенно без жалости. На губах же сероглазого мужчины расцвела многообещающая улыбка.

— А, за наказанием? Отлично. Накажем? — он заинтересованно наклонил голову, показывая подбритый висок, и, широко расставив ноги, потянулся к поясу серых штанов.

Я взвизгнула еще раз, отступая.

— Мне к старейшинам надо! — выпалила, поспешно роясь в мешке. — У меня письмо! Я с ними буду говорить.

Оба Волка хохотнули, даже не пытаясь взять письмо.

— Больно нужна... Мараться только, — небрежно проговорил черноволосый, сбрасывая улыбку. Нож он опустил точно в ножны на поясе. — За нами топай, хлебушек. В город доведем. И не отставай, ждать не будем и не посмотрим, если кто надкусает.

«Хлебушек?!»

Ощущая смешанную с облегчением обиду за «хапунью» и «мараться», молча пошла за двумя мужскими спинами. Шли они быстро, даже стремительно, мне приходилось почти бежать, перепрыгивая через корни, ямы, уворачиваясь от бьющих в лицо веток. Хорошо, что по лесу мне бегать было не привыкать.

Держа дистанцию с великородными шагов в пятнадцать, я старалась подмечать дорогу.

«Ветка в лицо. Ручей бежит по ходу движения. Солнце за спиной. Мох мокрый — север...»

Мужчины со мной не говорили, не оборачивались, общались только друг с другом.

— Что было с людьми, которые нарушали границу, а Таор? Помнишь? — донесся до меня голос.

«Таор». Значит так звали злого черноволосого. Второго — «Дрей», я помнила еще с первой встречи.

— Хм, — Таор на секунду задумался. — Да ничего особенного. Помню, одному сломали по ребру с каждой стороны, всего-то. Пообещали в следующий раз сломать ноги. Жаль, больше не приходил. Видно хватило.

Говорили они подчеркнуто громко. Я поежилась, невольно прижимая руку к боку. Ребра мне были дороги.

— ...интереснее было с теми, кто охотился на нашей территории. Помню, нашу белку добыл. Так скормили ему ее вместе с шерстью. Надо сказать, жрал медленно. Я устал ждать.

— Этот, видать, уже сытый был.

Прислушиваясь к смеху, угрюмо брела сзади.

— А блевать отправили на землю людей, — Таор продолжил. Ухитрялся говорить он негромко, но звучный голос его легко разносился по воздуху. — Как он бежал... Люди, оказалось, могут неплохо бегать.

— То не он бежал, а белка в его животе.

— А если б он, не белку добыл, а корни выкопал... — черноволосый сделал длинную паузу.

Понимая, что они меня специально пугают, я все равно навострила уши. Таор легко договорил:

— ...вкрутили бы эти корни во все доступные отверстия.

Щеки запылали от гнева и грубой мужской пошлости. Стерпеть это я не могла.

— Никакая я не хапунья, не брала я ваши корни! — выпалила. — Даже не возвращалась на то место! Это правда! Не брала! Не возвращалась!

Мужчина не обернулись, будто меня тут нет, продолжая разговор. Даже лица показать не соизволили, и мне оставалось только лицезреть, как покачивается длинный хвост собранных на макушке пепельных волос у одного, да арбалет на спине другого.

— С теми, кто врет, я бы меньше нежничал, — неторопливо заметил Дрей. — Язык подрезать можно на первый раз...

— Я б ее язык иначе использовал.

Прислушиваясь к ответу, невольно напряглась.

— И как же?

— Подошвы ботинок можно было бы вылизать. А ты о чем подумал?

Мужчины снова разгоготались. Я прикусила язык, понимая, что доказывать что-то Волкам невозможно. Они же как наши сельские: или насмехаются или сердятся. Не верят ни слову!

Опасаясь пререкаться, решила больше ничего не говорить, но внутренне обеспокоилась.

«Неужели и со старейшинами так же будет?»

***

В волчий город мы вошли неожиданно. Первые дома будто вынырнули из-за деревьев, без всякого промежутка в виде поля. Такое для меня было в новинку.

Как так, без поля?

Но у Волков имелся только лес. И город — в нем же, в лесу. Тропинка под ногами постепенно сменилась на булыжную дорогу. Я молча восхитилась: у нас в селе дороги были обычными, земляными. А дома, что возвышались между деревьями, аккуратные, основательные. Первые этажи — из серого камня, а вторые — из темного дерева. И крыши темные. Я слышала течение реки все время, пока мы шли.

Постепенно на пути начали встречаться другие великородные. По большей части суровые мужчины с тушками пойманной дичи, пристегнутыми на поясе. Некоторых сопровождали огромные волки, из-за которых я предпочла сократить расстояние между своими провожатыми до пяти шагов.

Диалог со встречными повторялся до мелочей. После обмена рукопожатиями, подошедший немедленно косился на меня и уточнял:

— Это кто?

На вопрос грубый Таор каждый раз давал разный ответ, и каждый был оскорбительным. Он называл меня визжащим недоразумением, охотницей за чужим, помехой под ногами.

В очередной раз он ответил ещё более изощрённо:

— Человеческая самка крота, — лениво ответствовал, за что удостоился очередного моего ненавидящего взгляда. Взглядов этих было уже по меньшей мере с десяток, но Волка они не трогали. Если сероглазый Дрей больше помалкивал, то Таору как будто доставляло удовольствие посильнее меня задеть.

— Я не выкапывала корни! — ещё раз гневно ответила, идентифицируя происхождение озвученного прозвища. — И меня зовут Аса!

— Никого не интересует имя воровки, — констатировал Таор, не оборачиваясь, он вообще на меня не смотрел. Дрей глянул со снисходительным недоверием.