Волк Спиркреста

И тут же испаряется, когда я подхожу к своей двери и вставляю ключ. Она уже не заперта. Я хмурюсь, глядя на замок. Я помню, что запирала ее, но я ушла так рано, и день был таким длинным. Неужели я забыла его запереть?

Сердцебиение учащается, и оно пульсирует у меня в горле. Я вдруг пожалела, что не попросила Санви остаться со мной на ночь или не попросила такси немного подождать, прежде чем уехать. Больше всего на свете я хочу, чтобы я не была одна.

Я открываю дверь. Я чувствую, что что-то не так, еще до того, как включаю свет.

Пальцы нащупывают выключатель и находят его. Ореол света мерцает по всей длине коридора. Сердце замирает, и я закрываю рот рукой.

Пол усыпан розами. Белые розы, в полном цвету, с лиственными стеблями. Они тянутся по всему полу коридора, исчезая в дверном проеме гостиной открытой планировки. Я не проверяю, как далеко они уходят, не ищу кремовый конверт, который, как я знаю, ждет меня где-то в квартире.

Я просто поворачиваюсь, ужас воет во мне, как сирена, и я бегу.

Полный отстой

Яков

От грохота сотрясается вся моя квартира. Я просыпаюсь от этого звука с жестокостью автокатастрофы.

Я перекатываюсь на спину на полу в гостиной и хрюкаю.

Черт возьми. Вот и входная дверь. Опять.

Шаги гулко разносятся по квартире, пронизывая мой череп волнами боли.

Хрипловатый голос произносит.

— Вставай, пацан.

Чертов Антон.

Моему отцу, должно быть, нужно сделать что-то важное, если он послал свою правую руку. Видеть Антона Левинова — это особый случай, как Рождество или Пасха. Я приоткрываю глаз. Он тоже не один. По бокам от него стоят двое головорезов с картофельными лицами. У обоих волосы сбриты под корень. Похоже, все мы, козлы, в итоге выглядим одинаково.

— Ты выглядишь дерьмово, — говорит Антон, окидывая меня и мою квартиру взглядом, полным отвращения.

Немного преувеличиваю. Квартиру нельзя назвать опрятной, но и грязной ее не назовешь. Просто она выглядит так, как и есть: логово бессонного животного. Полные пепельницы, груды чехлов от видеоигр, грязная одежда, пустые контейнеры из-под еды и кофейные чашки. Мое приближение к чужой концепции дома.

— Ты проделал весь этот путь, чтобы сказать как я выгляжу, dedushka? — спрашиваю я, садясь и упираясь руками в колени.

Мой голос охрип от сна, выпивки и курения, от рвоты и беззвучных криков в кошмарах.

— Уродов не исправить, — говорит Антон, закатывая глаза.

Он жестом приказывает своим головорезам открыть шторы. Дневной свет заливает комнату. Похоже, что сейчас полдень, но я не имею ни малейшего представления о времени и даже о том, какой сейчас день. Я моргаю от агрессивных солнечных лучей. Антон пересекает комнату, чтобы забрать мой телефон, который лежит лицом вниз в жирной коробке из-под пиццы.

— Ты не отвечаешь на звонки в последнее время, да? — спрашивает Антон, с гримасой вытирая мой телефон и вставляя его в зарядное устройство возле телевизора.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Работа, пацан. Что, думаешь, теперь ты выше этого?

— У меня перерыв.

— Это не тебе решать, — говорит Антон, скрещивая руки на груди.

Он чем-то похож на моего отца. Они оба коренастые мужчины, с серебристыми волосами, коротко подстриженными и зачесанными назад. У них одинаковые пустые черные глаза.

Два моих отца — зеркальные отражения друг друга. Один дал мне мой первый пистолет, а другой — первый сломанный нос. Один рассказал мне о сексе, другой — о моих кошмарах. Один пытается сохранить мне жизнь, другой хочет моей смерти.

Но оба они выглядят одинаково. Полный дурдом.

— Я спал, — говорю я Антону.

Он не улыбается. Он просто смотрит на меня.

— Пять дней?

— Может, на мне лежит проклятие?

— Ты не принцесса.

Я улыбаюсь. — Ты не узнаешь, пока не поцелуешь меня, dedushka.

— Перестань флиртовать со мной и оденься. Я пришел сюда не для того, чтобы смотреть на тощих голых блядей, от которых воняет мочой и блевотиной.

Закатив глаза, я встаю с дивана. Я не голый — на мне боксеры, — но я делаю то, что говорит Антон, потому что он не против вытащить меня из квартиры в боксерах.

Я беру из кучи одежды треники и футболку. Они оба пахнут потом и стиральным порошком. Раньше на спинке кресла лежала куча чистой одежды и куча поношенной, но они уже давно слились воедино.

— Собери и сумку, — говорит Антон. — Ты собираешься какое-то время побыть в Лондоне.

— Лондон? — повторяю я.

Мой отец редко отправляет меня по делам в Великобританию. Наверное, потому что там у него меньше юрисдикции. Меньше связей — меньше того, что ему может сойти с рук.

Возможно, именно поэтому он посылает меня.

Там есть пара журналистов, два маленьких засранца, которые пишут для "Часового". Они вставляют имя отца в статьи, где его не должно быть. Ходят слухи, что они работают над большим материалом о коррупции в российской политике. Антон сухо рассмеялся.

— Представь себе. Твой отец хочет, чтобы ты, — Антон делает неопределенный жест, — убедил их не лезть не в свое дело.

— Старик боится двух сплетников?

Антон снова закатил на меня глаза. — Нет. Твой отец — частное лицо, ему нужно защищать свою частную жизнь.

— То есть ему нужно, чтобы я защищал его личную жизнь.

Антон улыбается. — Не зря же ты его любимый сын.

Мы оба смеемся. У моего отца есть только один законный ребенок: его старший сын и наследник Андрей. Я не только далеко не самый любимый сын, он даже почти не признает, что я его сын.

Если бы он мог убить меня, чтобы сделать из моей кожи одеяло для Андрея, он бы непременно это сделал.

Возможно, в конце концов, он так и сделает.

Я протискиваюсь мимо одного из головорезов с картофельным лицом, чтобы взять из раковины зубную щетку, бритву и лосьон после бритья. Я бросаю их в сумку вместе с одеждой, боксерскими обмотками, перочинным ножом и экземпляром "Республики Платона", который Закари одолжил мне в прошлый раз, когда мы с ним виделись.