Вольная

— Это я обезвредил заклинание Сабира-бея, мой тайфа, когда оно вышло из-под контроля и едва не убило Аизу, — сказал он, склонив голову. Особого уважения в этом жесте, впрочем, не было: высокий, массивный раб и в таком положении умудрялся смотреть на господина сверху вниз. — Я выхватил у чорваджи-баши свиток и разорвал.

Рашед нетерпеливо поинтересовался:

— И ты обратился ко мне, чтобы потребовать награду?

Кажется, если бы Малих сказал «да», то на него немедленно пролился бы дождь из прозрачных алмазов и темных изумрудов — просто ради того, чтобы тайфа смог, наконец, уйти по своим делам и не прослыть скупым хозяином. Но раб кивнул на меня и негромко признался:

— Аиза жива, мой тайфа, и это и есть лучшая награда для меня.

Я не сдержала растроганную и слегка смущенную улыбку. Рашед покосился на меня — и радоваться этакой экономии внезапно раздумал.

— Тогда чего ты хочешь? — с ленивым недовольством в голосе спросил он.

— Свиток разорвал я, — повторил Малих с нажимом, — хотя сидел на полу возле клетки. А ближе всех к чорваджи-баши стоял Нисаль-ага.

Улыбка сползла с моего лица. А Рашед-тайфа так изумился этому наушничеству, что, кажется, забыл разозлиться.

— Так ты обвиняешь моего придворного чародея в стремлении убить мою наложницу? — переспросил он, явно весьма позабавленный.

Малих молча склонил голову еще ниже, но в его исполнении это выглядело так, словно он только сильнее набычился, и тайфа быстро растерял все веселье.

— И в самом деле обвиняешь, — безо всякого выражения констатировал Рашед, и один из янычаров за его спиной превентивно потянулся к плети, свернутой в кольцо и прикрепленной к поясу. Тайфа не оборачивался, и страж замер, по-прежнему держа руку наизготовку. — А знаешь ли ты, что Нисаля-агу купил еще мой отец, и чародеем он стал при нем? Это самый преданный и самый дорогой из моих придворных, и он согласился тратить свое драгоценное время на твое, неразумный раб, обучение. И чем ты его отблагодарил?

Малих раздраженно поджал губы. Разговоры о неблагодарности преследовали его с пеленок и способствовали чему угодно, кроме смирения.

Но янычар с кнутом все еще бдел.

— В мастерской было достаточно людей, которые могли бы подтвердить мои слова, — упрямо сказал Малих, сжав и тут же снова расслабив огромные кулаки. — Если правдивость будет стоить мне гильдейского дозволения — так тому и быть. Но прошу, господин, не допустите, чтобы недоверие стоило вам Аизы.

Рашед заметно нахмурился. Предприимчивый янычар дернулся было вперед, схватившись за плеть, но тайфа остановил его жестом, не оборачиваясь, — словно у него были глаза на затылке.

— Оставьте нас, — коротко приказал он.

Янычары на мгновение растерянно замерли, но, впечатленные судьбой своих соратников, все же повиновались — и исчезли в лабиринтах тенистых галерей. Малих проводил их взглядом, но выпрямиться не рискнул: жилистый и невысокий, тайфа и без стражей как-то умудрялся внушать определенное уважение, если не страх, даже когда ничего не делал.

— Значит, ты так уверен в своей правоте, что смеешь указывать мне, — протянул Рашед — скорее задумчиво, чем рассерженно. — И все из-за того, что Нисаль растерялся и не успел разорвать поисковый свиток первым?

— Не только, — признался Малих и едва заметно расслабил плечи. — Еще тот свиток с частью «черного забвения», что он велел мне скопировать, чтобы было с чем сравнивать гильдейские записи, рисовала не Аиза.

Рашед оглянулся, и я неуверенно развела руками:

— Нисаль-ага велел мне использовать заклинание на Шади, — припомнила я. — А зарисовать его хотел сам, уже посмотрев на него в действии. Мне показалось, что в этом не было ничего особенного.

— Не было, — с неестественным спокойствием подтвердил тайфа, — за исключением того, что я приказывал сначала создать свиток, а уж потом заниматься мальчишкой. Нисаль-ага уже не молод и мог упустить что-то при черчении — в конце концов, он видел заклинание всего один раз, и то не полностью… но существенно это ни на что не влияет: сейчас мы все равно можем только сличать плетения на глаз и надеяться на лучшее. И уж точно все это не является поводом обвинять хранителя моих покоев и придворного чародея невесть в чем! — Рашед раздраженно постучал носком сапога по мраморной плитке пола и тут же жестом прервал Малиха, явно собравшегося высказаться: — Нет уж, помолчи, не то я позову стражу обратно. Я услышал, о чем ты хотел мне сказать, и еще немного того, что ты собирался хранить в секрете, и этого довольно. Надеюсь, тебе хватило ума не показывать свои подозрения Нисалю?

Малих отчего-то залился краской, исподлобья покосился на меня и сознался:

— Я старался сделать вид, что все в порядке, насколько хватило моих скромных талантов.

Я невольно усмехнулась: в актерском мастерстве Малих преуспел еще в детстве, а уж в игре в невиновного дурачка равных ему не было. Сколько раз за его проказы влетало мне — не упомнить!

— Прекрасно. — Рашед зачем-то тоже покосился на меня и снова повернулся к Малиху. — Тогда возвращайся с улыбкой и говори, что я пообещал тебе золотое перо за твое проворство. Проследи, чтобы все свитки, которые сличает с «черным забвением» сам Нисаль-ага, были отложены от остальных, и принеси их в мои покои после захода луны. Надеюсь, тебе удастся сделать это незаметно, и ты не попадешься мне посреди сада, как в тот раз, когда пытался пробраться в мой гарем, — припечатал он, снисходительно ухмыльнувшись.

Малих оскорбленно насупился, но промолчал.

— Иди в мастерскую, — отмахнулся от него Рашед. — А ты, Аиза, иди за мной. И молчи, ради всего святого!

Увы, вся моя выдержка осталась за закрытыми дверями мастерской, и молчала я только до тех пор, пока не убедилась, что вокруг не было никого, кто мог бы подслушать разговор.

— Малих действительно получит золотое перо в награду за свое проворство? — прагматично полюбопытствовала я.

Тайфа драматически закатил глаза.

— Есть у тебя хоть что-то святое, женщина?!

Я скромно пожала плечами, и он с обреченным вздохом подтолкнул меня к широкой мраморной лестнице на третий этаж, где располагались покои высших чиновников — и самого тайфы.

— Разве тебе не полагается дрожать от ужаса, а не переживать о мошне? — ворчливо поинтересовался он — кажется, больше из принципа, потому как уже успел понять, что я начинаю безудержно болтать, стоит мне хоть немного занервничать.

А уж поводов для нервов у меня хватало.

— Мошна — тоже неплохой повод для переживаний, — отметила я, — особенно в силу того, что я все-таки осталась жива. Мой господин правда думает?.. — я запнулась, не зная, как спросить о возможном предательстве Нисаля-аги, и тайфа не упустил момента:

— Твой господин правда думает, — торжественно подтвердил он и умолк: мы как раз поднялись к широкому коридору, что вел к господским покоям, и все слуги, что сновали от вельмож до кухни и обратно, выстроились вдоль стены, не столько давая дорогу тайфе, сколько грея уши.

Двери перед Рашедом распахнули нарочито неспешно, словно надеясь, что он потеряет бдительность и продолжит разговор, невольно объяснив заинтересованным слушателям, как наложница (будь она хоть тысячу раз фаворитка!) оказалась на мужской половине средь бела дня, да еще без сопровождения. Но тайфа держался молодцом — и не только молчал до победного, но еще и сразу бессердечно утащил меня на террасу, лишая возможности подслушивать даже удачно расставленных янычаров.

Глава 10.1. Важные вопросы и великие проблемы

Мы промолчали, когда он вошел, так он и осла привел.

— арабская поговорка

В покоях тайфы царил непривычный, какой-то лощеный порядок. Только когда за нами закрылись тяжелые деревянные двери, я сообразила, что впервые попала сюда сразу после уборки, когда Рашед еще не успел придать комнатам хоть сколько-нибудь обжитой вид.

Значит, вот что он видит каждый раз, возвращаясь в свои покои?