Вольные повести и рассказы

Она сняла юбку сама, кофту и лифчик снял он. Они намертво слились друг с другом, катаясь по одеялу. Свидетелями были луна, сонмища звёзд, мост и стела. Стела стояла, как часовой, охраняя любовь врученных, может, впервые, как её установили в степи, она выполняла рациональную функцию. Вовсю свиристели сверчки, играя для них песню в составе степного оркестра. Они устали кататься. Она лежала на нем, и он лежал неподвижно. Они отдыхали.

– Люб, мне интересно… Как же ты ходишь?… Хо-хоу…

– Он такой при тебе, а без тебя он свернется, как мышка, и не мешает. Он тебя жаждет, он бешеный… В нём ума нет. Он не несёт ответственности за последствия. Голова у хозяина. Он и несёт, невзирая на тяжести…

– Тогда расплети мою косу!.. Мы его успокоим… Я тебе верю, ты не обманешь…

– С этого начинается… Я-то не обману, а как потом нам жениться? Устои, обряды…

– Знаю. Мама мне прожужжала… Языцы. Разве нельзя без этого?

– Постой. Ответь за меня.

– Нам нельзя, мы же язычники… целомудрие, простыни… Его хочется называть с заглавной буквы – Он…

– В точку. Язычники до сих пор убеждены, что Он есть подобие Бога Рода, и называют Его почтительно: Он, Его, Ему… Его образ под шапкой…

– Может, это и правда. Хорошенький мой!.. Хо-хоу… Помнишь, ты спросил, о чём ещё мы говорили с мамой. Я сказала, расскажу при случае. Случай таков, но мне стыдно…

– Тогда не рассказывай.

– Ты сразу. Это же про тебя.

– Тогда рассказывай. До сих пор ты меня удивляла откровениями, с чего вдруг стыд?

– Ну ладно, Люб. Ведь мы современные, правда? Не отставать же нам от родителей? Решилась. В тот вечер, когда мы доили корову… Мама стала шептать мне под животом коровы: «Боюсь я за тебя, девка, больно бойкая ты у меня.

Озорь. А тот, видала, бугай! Только расчувствуешься, он тебя мигом… Это дед на него возлагает, а я знаю, все они кобели. До свадьбы ему волю над собой не давай. А чтобы он присох к тебе, и чтобы самой не скучалось, ты целуйся с ним, обнимайся. А станет ревизию делать, давайся ему. И сама можешь проверить, какой у него. Кулачки кулачками, а убедиться не стыдно. Он начнет твою грудь целовать, ты у него тоже можешь поцеловать его „гордость“, погладить. Они это страсть как любят. Тело одно, что у тебя, что у него. Тело любимого без греха. Стесняйся, но не стыдись. Он к тебе и присохнет… А отца с дедом не слушай, пикаться начнёте со свадьбы, с возведения в закон. Тогда и жить будете по закону». Видишь, Люб, наука сошлась. Что ты говорил, то говорят и родители.

– А что такое пикаться?… – притворно спросил он, будто не знал этого местного слова.

– Ну, Люб, это секретное действие… хо-хоу… расскажу тебе прямо на свадьбе…

– Прямо сейчас!..

– Ну, если тебя не посвятил дед, придётся невесте… Это всё равно, что любавиться… хо-хоу…

– А как говорится в Языцах?

– Муж жену любомилует и любоимает, давая ей пить мёду; жена мужу даёт себя к любу и к любу, ибо любо поит его медовухой.

– Вот и жди, когда я тебя буду любоимать, и когда ты будешь давать мне себя любомиловать и любоимывать и любо поить меня медовухой, а сейчас только милуемся.

Долго они целовались и миловались. По науке… Они лежали, глядя на звёздное небо, то ли думая, то ли томясь.

– Мы словно стережём небо бессонных звёзд, чтобы они между собой не переженились. А? – Эти мечтательные слова изошли из опухших от поцелуев уст Любы.

– Погоди. Может, и так, что не мы стережём небо бессонных звёзд, а зоркие звёзды неба стерегут бессонных влюблённых, чтобы они раньше времени не позволялись… – Эти осторожно-консервативные слова, несомненно, принадлежали Любану.

– Хо-хоу. Может, кого стерегут, а нас-то зачем, у нас свой сторож, твердее тверди, куда до него звёздам… – Зараза! Каково слушать парню такие слова, когда он без слов на стреме. Ей-то что. Зная характер Любана и задачу родителей обольстить Любана, для неё – это прямой путь завладеть им навсегда, несмотря на указание о первой ночи после формальностей…

– Ох, девушка! Завлекай глазом, а не соблазном, – нашёл он слова мужества.

– Девушка без соблазна, что любовь без оргазма…

Он поперхнулся. Вот тебе и кастинг. У этой мужество – перебороть его мужество, а может, и интеллект. Но тут бы заметить, что девушки многих, если не всех народов, защищённые нравственной силой, физической силой или неотвратимой силой закона, ведут себя беспечно и смело, играют, а ближе, дразнят невинностью. Повела себя так Любава, так ведут себя много-много других и они остаются целыми. Девушки, не защищённые никакой гарантией, кроме романтики, ведут себя так же доверчиво и наивно, но с ними никто не считается, через пару минут им в наследство остаётся горькое воспоминание о нечестности, вероломстве и пресловутой романтике. Пойдёт ли в урок замечание?

– Ну, я вижу, ты у меня знаешь больше меня. Встаём! Одеваемся! В конце концов, язычник, тебе, не железный Феликс… Доиграешься ты у меня, голубка… в своё время. – Что с этого взять? Он, и языческий закон, составляли как бы некое целое. Во всяком случае, закон был тем предметом, по которому у Любана всегда была оценка «отлично». Почти холодно он повернул свою девушку лицом к её Дымовке, а сам, мимо космической стелы, крутой рысцой побежал в свою Покровку. Мозг начинающего писателя, даже на бегу, искал те слова, в которых будет описано произошедшее свидание жениха и невесты в уголке большого холста, обещанного им себе и любителям девичьих образов.

… Я забрался в кормовик. Последний раз ночевали здесь. Вот-вот холода явятся. Я думал, мои друзья дрыхнут, а они:

– И-га-га… Заявился жених! А мы тут его поджидаем…

– Да уж, поди, только от титек оторвались…

– И-га-га…

– Ой, подсевать бы… Так есть хочется… А, р'eбя?

– Держи, жених! Тебе берегли. Мосол. Дед сказал, что ты мослы глодать любишь. Говорит, позднему гостю – кости, а любимому внуку – мосол.

– Дед знает, где сила, на самой кости. Умм. Хороший мосолик. Что у вас новенького?

– До новенького не дошло, после кастинга жмутся до свадьбы…

– Не кастинг, а ручения. Невежи.

– И-га-га…

У молодых все темы похожие. Так было и после фараонов, и до фараонов…

Мистика Рассказ

В этот приезд домой ничего неожиданного не предвещалось. Если бы не возвращение со службы младшего брата Родима, можно было бы подождать до следующего воскресенья, до новоселья. Зато друзья не пропускали ни одной субботы. Званые женихи наших сестёр. Парни рослые и красивые. Наш род тоже товарный. И на один портрет, различимый причёсками и одёжкой. Меньше двух метров нет. Силы немереной. Живём долго. Похожие на дельфинов крупных пород. Служим Отечеству верно и все, как один, – старшинами. Женщины ладные, с глубокими талиями, у всех косы: у девушек по одной, у женщин по две. Супружеской неверности не отмечено. Ментальность у всех старорусская, языческая.

Ладно, коль приехал, отдал отцу Родиму с матерью Родимой денег со своих летних подработок. Не забыл одарить прадеда Ждана с прабабкой Жданой. На лекарства. У прадеда на сто седьмом году стали побаливать зубы. Жуют зубы. Зубной скрежет, так бы назвать эту болезнь. Причину никто не знает. Сто лет было в норме, на седьмом году «новой эры» – прикус. Прадеду резали веточек дуба или других твёрдых пород и преподносили подарком в спичечном коробке, рубчики-зубокуски. Жуй, дедушка…

Не обошёл деда Любана с его бабкой Любавой. Обоим девятый десяток. Дед мастер присядок в плясках. Наш пастырь. Сестрам – всем по серьге. Не обделил братьев Ждана и дембельного «красноармейца» Родю. Готовился большой «стол» и большие пельмени.