Вольный каменщик

— Раз этот твой Ришар должен тебе двести франков, почему же он не отдал? Для нас сейчас дорога каждая копейка!

Попытка привлечь внимание Анны Пахомовны к сути дела. Малодушное раскаяние в том, что не удержал языка. Выяснившаяся необходимость договаривать до конца хотя бы и напрасно начатое. Толкование недавних политических событий в связи с охваченным пламенем автобусом. Определение рыночной ценности масонских тайн (в крайне популярном изложении). Справедливая реплика Анны Пахомовны: «Этот человек способен продать родную мать». Окольный подход к заключительному моменту: роль палки в живых событиях дня. Анна Пахомовна обнаруживает неспособность представить себе Егора Егоровича в одеждах Георгия Победоносца, попирающего змею. Несколько обидное предположение:

— Может быть, это он тебя ударил? Этот человек способен на всякую гадость!

Внезапная вспышка полного понимания со стороны Анны Пахомовны. Нужно сказать, что очень часто женщины поражают верностью своих психологических догадок. Именно таким и знала Анна Пахомовна этого Ришара: дерзким на словах и трусом на деле. Не стоит вспоминать, но однажды она имела случай в этом убедиться: наглец получил должное. Она не помнит точно, но, кажется, она также дала ему несколько пощёчин; во всяком случае, высказала все то, что, о нем всегда думала. Она не принадлежит к разряду тех женщин, с которыми можно обращаться вольно. Она не носит купальных костюмов, которых не видно на теле, и не мажется па пляжах всякой дрянью, чтобы казаться загорелой. Какое счастье, что ей вовремя удалось увезти оттуда Жоржа, неопытного мальчика, которого пытались развратить!

Егору Егоровичу остается утвердительно кивать: конечно, компания для Жоржа неподходящая. Человек, способный торговать тайнами общества, — подобная личность позорит человечество. И как все последовательно и ясно: два подлеца чего-то не поделили, и один послал анонимный донос на другого, а тот сам себя выдал. Какое бесстыдство и какая грязь! Нет, Егор Егорович ни в чем не кается: поступить иначе он не мог.

— И имей в виду, — добавляет от себя Анна Пахомовна, — что эта особа усиленно лезла ко мне со всякими любезностями, воображая, что я ничего не замечаю. Просто — полуголая самка с нахальным лицом. Только вы, мужчины, можете быть такими слепыми!

Взволнованная воспоминаниями, Анна Пахомовна запирается в спальне и, впервые после долгого воздержания, прибегает к наркотическому действию валериановых капель.

Некоторое время мысли обоих супругов опять развиваются в форме заголовков. Духовное одиночество вольного каменщика. Реминистенции Анны Пахомовны. Колонна мужская и колонна женская. Трость как орудие справедливости. Что такое героизм? Роль случая в нашей жизни. Чуткость обоняния соседских кошек. А все-таки — что будет дальше? Время — врач скорби. Возможно ли полное взаимное понимание?

Последний вопрос получает неожиданное разъяснение. Минут через десять Анна Пахомовна выходит из спальни преображённой и с заплаканными глазами. В её походке есть что-то грациозное и в высшей степени женственное. Прежде всего она без слов целует небольшую лысину задумчиво сидящего Егора Егоровича и лишь затем говорит:

— Гриша, я все, все отлично понимаю. Может быть, я была немного легкомысленна, но я ничем не нарушила… я ничего, ничего не сделала дурного.

И прежде чем Егор Егорович успел широко открыть рот, она прибавила:

— Я всегда знала, что ты меня любишь и смело встанешь на защиту чести женщины и твоей жены!

Последние слова смешались со счастливыми рыданиями.

За оградой храма

Оказывается, Жорж далеко не мальчик, а вполне солидный инженер, подающий большие надежды и необходимый Франции своими познаниями. И даже возможно, что Франция позовет Жоржа применить его знания в колониях. Мосье Жорж говорит об этом небрежно, но с чувством человека, готового исполнить свой долг. Анна Пахомовна, подлинная мать, совершенно применилась к тону Жоржа и тоже рассуждает об этом как о вещи очень естественной, и удивляется только такой неосновательный человек, как Егор Егорович. То есть он, конечно, готов радоваться такому явлению, но как-то не вполне уверен, что Франция действительно нуждается в Жорже. В нем самом, например, Франция окончательно не нуждается, а как раз наоборот: никакой нужды не имеет. Анна Пахомовна легко себе представляет, что вот Жорж будет там что-нибудь строить или даже кем-нибудь управлять, хотя в колониях много негров и комаров.

— Но тогда, Жорж, тебе придётся купить пробковый шлем? Я слышала, что без шлема совершенно невозможно.

У самой Анны Пахомовны завелось в последнее время множество забот, каких раньше не было. Прежде всего — большое количество всякой починки; каким-то образом все стало быстро рваться и изнашиваться, особенно белье. Затем Анне Пахомовне пришлось вспомнить, что в юности, то есть сравнительно не так давно, она сама себя умела обшивать; конечно, простенькие фасоны, юбка и кофточка, труднее всего ворот, но можно пришивать воротничок из органди или галстучек из той же самой материи, что и кофточка. Дважды в неделю базар, каждодневно стряпня и дважды мыть посуду — самое неприятное. Невероятно быстро стала всюду скопляться пыль, даже какими-то хлопьями и кусочками, так что Жанна д'Арк и Достоевский задыхаются и чихают друг на друга. Главное — строжайшая, во всем вынужденная экономия. С Егором Егоровичем вместе высчитали, что могли бы прожить ещё полгода без особенных лишений, но во всех прихотях себя урезывая и при условии, что Жорж найдет скоро хоть какой-нибудь заработок. А затем? А затем, очевидно, крайняя нужда, даже нищета. Если даже продать земельный участок…

И вот тут начинался спор. Анна Пахомовна стояла за продажу, хотя найти покупщика и нелегко; все-таки можно будет ещё продержаться, пока Егор Егорович как-нибудь устроится. Егор Егорович, во всем уступчивый, единственно в этом никак согласиться не мог. Именно в своём участке и в доме все спасенье —: на случай чёрных дней, уж если, понимаешь, но совсем — г ложись и помирай. Как-нибудь отеплить дом, чтобы и зимой было можно жить. Нет, все что угодно, а домик сохранить! Огородик развести, капуста там, лук, помидоры, салат. «Это совершенно вздор, Гриша, потому что никогда не прокормиться. И если поселиться там, то уж ты никогда не найдешь работы в Париже. Во всяком случае, я не согласна доить корову». — «Коровы не будет, а вот я все думаю: кролики…» — «И ешь сам эту гадость! И почему ты думаешь, что не найдешь работы здесь?» — «Да нет, я только на случай, потому что ведь неизвестно…»

Анна Пахомовна не старуха и не желает окончательно лишать себя последних культурных условий жизни. Уж лучше немедленно переехать в две комнатки… Оставаясь одна дома, Анна Пахомовна даже плачет, вспоминая время, когда в Казани она была юной неопытной девушкой и мечтала о счастье, которого, конечно, так и не дождалась. И вот она вынуждена дважды в день мыть тарелки. Жорж — добрый мальчик и жалеет свою мать, а Егору Егоровичу совершенно безразлично, ему дороги только его масонские приятели. Этому человеку она отдала свою жизнь и была ему верна, отказавшись от тысячи возможностей, гордо отвергнув все, все, что бросали к её ногам. И вот — вся жизнь разбита, и её хотят заставить доить коров и кроликов!

— Если ты получишь место в колониях, я поеду с тобой, Жорж.

Жорж отвечает просто:

— Qui, maman [111] .

И действительно, Жоржу необходимо будет завести своё хозяйство. Это гораздо экономнее и гораздо солиднее. Жорж благоразумен, практичен, и ему, на русский счёт, приблизительно сто шестьдесят пять лет. В школе Жорж позволял себе некоторую ветреность, теперь у него круг серьёзных и полезных знакомств. Жорж нужен Франции, Франция нужна Жоржу.

111

— Да, мама (фр).

Собственно, единственное, что смущает Анну Пахомовну, это пробковый шлем. Бывают ли дамские пробковые шлемы? Анна Пахомовна едет на верблюде в пробковом шлеме, окружённом розовым газом. Негры в страхе разбегаются. Анна Пахомовна отдыхает под пальмой, на которой растут бананы и финики. На Анну Пахомовну, погруженную в свои думы, нападает разъярённая жирафа, но её спасает вождь племени, богатейший индейский магараджа; он убивает жирафу и поливает одеколоном потерявшую сознание Анну Пахомовну. «Ах, кто это?» В награду за спасенье магараджа просит Анну снять на минуту пробковый шлем — и золото волос рассыпается по плечам. Дома, в своём вигваме (род тамошней гарсоньерки), Анна лежит, раскинувшись на шкуре убитой жирафы, то есть пантеры, и немного мечтает о магарадже, который в это время ветром скачет по пустыне, безнадёжно стараясь победить внезапно вспыхнувшую в нем страсть к белой женщине. Но придётся бедняге успокоиться: Анне довольно её европейских приключений! Стиснув зубы, бедная женщина роняет слезы в пробковый шлем.