Волшебная ферма попаданки, или завещание с подвохом

Он подошёл и, не говоря ни слова, просто взял мою руку и поднёс к губам. Лёгкое, почти невесомое прикосновение к моим костяшкам. А меня будто молнией ударило.

— Доброе утро, Элара, — сказал он, и его голос был хриплым и низким.

— Доброе, Кейден, — выдохнула я, понимая, что краснею, как девчонка.

Так, Соколова, соберись! — мысленно взмолилась я. — Веди себя прилично! Ты взрослый, ответственный менеджер, а не героиня любовного романа! Хотя… кого я обманываю?

Завтрак прошёл в какой-то счастливой, идиотской дымке. Он улыбался. Улыбался! Настоящей, тёплой улыбкой, от которой в уголках его глаз собирались морщинки. Он сказал, что моя каша «на удивление съедобна». Это был высший комплимент из его уст. Элина смотрела то на меня, то на него, и её личико сияло. Кажется, она была счастливее нас обоих.

Мы были… семьёй. Странной, нелепой, состоящей из дракона, попаданки, маленькой ведьмочки и ворчливого гнома. Но семьёй.

Я впервые за всё это время почувствовала себя дома. По-настоящему. И я позволила себе расслабиться. Поверить, что всё будет хорошо.

Какая же я была дура.

Беда пришла, как всегда, внезапно. Её принесла Элина. Она побежала утром в сарай, чтобы проведать Зорьку, и через минуту оттуда донёсся её отчаянный, полный ужаса крик.

Мы с Кейденом бросились туда.

Зорька лежала на сене. Она не просто лежала. Она… угасала. Её бока тяжело вздымались, глаза, ещё вчера ясные и благодарные, затянуло мутной плёнкой. А её шкура… на ней проступали серые, пыльные пятна. Словно её жизненные соки кто-то выпивал изнутри.

— Серая хворь! — выдохнул Кейден, и его лицо превратилось в ледяную маску ярости. — Они посмели. Они посмели дотронуться до неё.

Элина рыдала, обнимая корову за шею. А я… я закрыла глаза и посмотрела .

Я увидела жизненную силу Зорьки — тонкую, зелёную ниточку света. И я увидела, как в эту ниточку вцепились десятки мерзких, ядовито-зелёных паразитов, которые жадно высасывали из неё жизнь. Это была магия врага. Он не смог пробиться через наши щиты. И он нашёл другой путь. Он послал свою отраву по ветру, как споры чумы. Он ударил не по нам. Он ударил по самому беззащитному. По тому, что мы полюбили.

— Мы должны что-то делать! — крикнула я, чувствуя, как отчаяние ледяной рукой сжимает моё горло.

Мы пробовали всё. Элина пела свои самые сильные, исцеляющие песни. Но хворь была слишком сильной. Её песня лишь немного замедляла распространение серых пятен.

Кейден попытался выжечь заразу своим огнём. Он приложил ладонь к боку коровы, и я увидела, как он пытается тончайшим лучом своей силы испепелить зелёных паразитов. Но они были слишком тесно сплетены с жизненной силой Зорьки. Уничтожая их, он уничтожал и её. Он отдёрнул руку, и на его лице было выражение бессильной ярости.

Тогда попробовала я. Я попыталась своей структурной магией отделить нити жизни от нитей болезни. Разобрать этот узел. Но это было всё равно что пытаться отделить капли чернил, растворённые в воде. Я не могла.

Мы были бессильны.

Мы просидели в сарае весь день. Мы смотрели, как угасает наша корова. И я видела, как вместе с ней угасает и надежда в глазах Элины.

— Это из-за меня, — сказал Кейден глухо. Он сидел на полу, прислонившись к стене, и смотрел на Зорьку. В его глазах была та самая древняя боль, которую я видела вчера. Боль того, кто снова не смог защитить. — Это они мстят мне. Через тебя. Через то, что тебе дорого. Они показывают, что моя защита — ничто. Что я приношу лишь смерть.

— Не смей! — прошипела я, подсаживаясь к нему. — Не смей так говорить! Это не твоя вина! Это война! А на войне бывают потери.

— Я не хочу больше терять! — прорычал он.

Я снова обратилась к дневнику. Это была наша последняя надежда. Я листала страницы, ища хоть что-то. Хоть какой-то намёк.

И я нашла. В разделе «Проклятия и хвори». Страница была почти вырвана. Запись сделана торопливо, с кляксами.

«Серая хворь, пущенная в живое существо. Почти необратима. Яд проникает в саму суть, в структуру жизни. Единственная надежда — противоядие. Чистая жизнь, рождённая из абсолютной смерти. Лунный Лотос. Легенда. Говорят, он растёт лишь в самом сердце Гнилых топей, в месте, где тёмная магия так сильна, что сама порождает своё исцеление. Но никто оттуда не возвращался. Найти его — чистое самоубийство. Но другого пути нет».

Самоубийство. Другого пути нет.

Я медленно закрыла книгу. Всё было ясно. У нас был только один, призрачный шанс. Отправиться в самое сердце вражеской территории. В логово тех, кто наслал на нас эту чуму.

Зорька тяжело вздохнула. Элина всхлипнула.

Кейден поднялся. Его лицо было решительным и страшным. — Я пойду, — сказал он. — Один.

— Нет, — сказала я, вставая напротив него.

— Элара, это не обсуждается! — он схватил меня за плечи. — Я не позволю тебе идти на верную смерть! Я не для того… — он осёкся, но я поняла, что он хотел сказать. «Я не для того тебя нашёл, чтобы потерять».

— А я не позволю тебе идти одному! — крикнула я ему в лицо. — Что ты будешь делать там со своей силой? Выжжешь все болота? Тебе нужна моя магия, чтобы отличить лекарство от яда! Тебе нужна моя точность! Тебе нужна Элина, чтобы её гармония защищала нас от безумия этих мест!

Мы стояли, вцепившись друг в друга, и яростно смотрели друг другу в глаза.

— Ты забыл? — прошипела я. — Мы теперь партнёры. В горе, и в радости, и в идиотских самоубийственных походах в логово врага! Мы идём вместе. Или не идёт никто.

Он смотрел на меня. И я видела, как в его глазах ярость борется со страхом за меня. А потом он сдался.

— Ты самый упрямый, самый невыносимый, самый безумный сорняк во всех мирах, — выдохнул он.

— А вы — самый самонадеянный, самый властный и самый несносный дракон, — тут же ответила я.

Он притянул меня к себе и поцеловал. Жёстко, отчаянно, зло. Это был поцелуй-ссора, поцелуй-протест, поцелуй-клятва.

— Хорошо, — сказал он, когда мы наконец смогли дышать. — Мы пойдём вместе.

Он посмотрел на умирающую корову. На плачущую Элину. На меня. — Собирайся, Ваше Величество, — сказала я, пытаясь улыбнуться, но губы меня не слушались. — Нас ждут великие дела. И, надеюсь, в Гнилых топях есть хотя бы резиновые сапоги.

Наше хрупкое счастье было разрушено. Наш тихий дом снова стал военным штабом. Начиналось самое опасное из наших приключений. И я знала, что у нас очень мало шансов вернуться из него живыми. Но мы пойдём. Потому что теперь мы сражались не только за себя. Мы сражались за нашу семью.