Волшебница-самозванка

Ворота, прежде запертые на тяжелый засов, сейчас были приоткрыты, и через них сновали вездесущие ребятишки с корзинками ягод и грибов, так что путь был открыт.

Заезжей ведьме селяне обрадовались, как старая дева возвращению блудного кота, не чаявшая увидеть его когда-либо еще. Я сразу поняла, что легко отделаться не получится. А когда мне выделили отдельную светелку в крайней избе и народ выстроился дисциплинированной цепочкой за воротами, пути к отступлению были перекрыты.

– На что жалуетесь? – вежливо интересовалась я, отправив предыдущего посетителя восвояси.

А жаловались деревенские на все. На холодные ночи и обилие комаров в лесу, на тещу и на действующего короля, на резь в животе и неурожай лука, на невнимание супруга и золотые косы соперницы, на хворого коня и на бессонницу.

Кому-то я вручала красивые бутылочки Рокси – их вид действовал на просителей, как на Эллочку-людоедку – чайное ситечко. И они уходили счастливыми, прижимая к груди заветный флакончик с панацеей от всех бед.

Над кем-то водила руками, изображая активную колдовскую деятельность. Дай бог, эффекта плацебо хватит до того, как мы покинем Мухоморы, а на обратном пути постараемся миновать деревню ночью. Или сменю личину с помощью амулета Рокси, а Ив пусть отдувается как хочет. В конце концов, рыцарь не несет ответственности за ошибки своей госпожи!

Кому-то я отказала. В самом деле, я волшебница, а не Бог, чтобы поворачивать время вспять (кузнецу взбрело в голову, что жена – корень всех его бед, и, будучи в пьяном угаре по случаю загубленной жизни, тот потребовал «вертать его обратно», на двадцать лет назад в канун свадьбы) или ставить на ноги парализованных.

А кого-то пришлось и пристыдить, пригрозив сурово наказать за крамольные мысли об избавлении от тещи.

Наконец, в избу вошел последний посетитель – коренастый мужичонка. Неловко потоптался в дверях, поймал мой вопросительный взор и нерешительно отступил в сени.

– Куда же вы, уважаемый?

– Так ведь вот дело какое, – робко пробормотал мужик, возвращаясь к порогу. – Дочка у меня...

– Больна, влюблена, беременна? – перечислила я самые распространенные жалобы отцов на девиц.

– Не, – решительно замотал он головой. – Бог миловал! Но только она не такая...

– Не какая? – Слова из мужика приходилось вытаскивать щипцами.

– Не как раньше, – туманно пояснил проситель.

Издевается, что ли?! Я уж собралась выставить его за дверь и закончить прием, как мужик выдал такое, что я мигом изменила свои планы и возобновила допрос.

– Как подменили!

– То есть ваша дочь – не ваша дочь? – заинтересовалась я.

– Да не, она это, Даничка, разве ж я свою кровинушку от чужой не отличу? Да только сама не своя. Раньше веселая была, бойкая, в лес ходила по ягоды, на праздниках до утра отплясывала, такой заводилой была! – с гордостью поведал он. – А сейчас – словно тень ходит, грустная, печальная, как будто горе у нее горькое. С подружками не гуляет, песни у костра не поет. Боюсь, не сглазили ли?

– Ничего сказать не могу. Пока не увижу дочку, – обнадежила я поникшего мужичка. – Ведите к больной!

Дания оказалась бледной девочкой лет пятнадцати с мягкими невыразительными чертами лица. Такие лица расцветают вместе с улыбкой, когда в глазах зажигаются озорные огоньки, в уголках губ распускаются очаровательные ямочки, а на щеках вспыхивает румянец. Веселая и жизнерадостная, она вполне могла казаться красавицей, сейчас же она была обыкновенной простушкой с выражением трагической печати на непримечательной мордашке.

– Ну и кто тут у нас чахнет от тоски целыми днями и веселиться не желает? – вместо приветствия грянула я.

Дания даже не улыбнулась. Лишь равнодушно глянула на меня и продолжила медленно водить иглой по поверхности льна. Бог мой, что она там вышивала! Голубые цветочки с зелеными лепесточками – любимый узор моей покойной прабабушки Анфисы Захаровны.

Салфеточками с этими незатейливыми лютиками старушка сперва заполонила все столики и шкафчики в своей квартире, а затем с усердием ткацкого станка принялась снабжать рукодельными изделиями всех родственников – начиная от ближайших и заканчивая самыми дальними.

Но что позволительно моей любимой восьмидесятилетней прабабке, то категорически противопоказано девице в расцвете лет и буйства гормонов!

– Дания, я хочу тебе помочь, – мягко сказала я.

– А разве мне нужна помощь? – лишенным эмоций голосом нехотя произнесла вышивальщица.

Ее отец, набравшись смелости, наконец-то вошел в избу и, как школьник, схлопотавший двойку, присел на краешек скамьи, робко поглядывая на нас.

– А разве тебе нравится такая жизнь?

– Какая жизнь?

– Без прогулок в лес, без деревенских праздников, без танцев,– терпеливо, как упрямому малышу, перечислила я.

Игла подпрыгнула в руках, уколов палец до крови, но внешне Дания не выдала своего волнения.

– Я была маленькой и глупой, – объяснила она. – А теперь я повзрослела.

Умница, придумала себе разумную причину и сама ей утешается.

– И когда это произошло? – Я постаралась приглушить в голосе иронию.

– Когда я повзрослела? – Казалось, девушку удивил этот вопрос.

Она призадумалась и уверенно ответила:

– После того, как побывала на ярмарке в Брисе в начале весны.

Брис – столица королевства и финальный пункт нашего назначения, где мы должны предстать пред светлые очи королевской четы и отчитаться в проделанной работе.

– И что там произошло?

– Ничего. – Дания пожала плечами, критически оглядела законченный цветок и перекусила нитку. – Просто я вдруг поняла, что вся эта суета мне опостылела, что на свете есть более интересные вещи, чем игры у костра и танцы до упаду.

– Вышивание, например? – хмыкнула я.

– Да, вышивание, – строго ответила она тоном монашки со стажем.

– А в Брисе с тобой не случилось ничего необычного? Может быть, понесла лошадь или ...

– ...не ударялась ли я головой, это вы хотите спросить? Не смущайтесь, этот вопрос я слышала от всех своих подруг, так что меня это уже не обижает. Нет, я не падала и память не теряла, – предупреждая мой следующий вопрос, добавила она.

– Может быть, ты встречала там кого-то необычного? – предприняла я последнюю попытку.