Волшебники Гора

— Первым, несомненно, — смущённо улыбнулась рабыня, — всё же я нечасто посещала общественные ванны и сильно сомневаюсь, что слухи о моей красоте могли бы появиться на улицах.

— Я бы не исключал такой возможности, — заметил я, окидывая взглядом её фигуру.

— Господин добр, — смутилась она.

— Продолжай, — велел я.

— Хотя господин мог бы расценить меня как испорченную, избалованную свободную женщину, и пусть даже это не было так уж неверно, — сказала Лавиния, — тем не менее, я была слишком застенчивой и поначалу не решалась даже приблизиться к такому мужчине, как Мило. В конце концов, я не сомневалась, что в Аре полно свободных женщин, которые богаче и красивее меня. Соответственно, первое время, я только издалека поклонялась ему. Я посещала его выступления. Я мечтала о нём. Но я не осмеливалась обратить на себя его внимание.

— В тот момент твоя реакция на Мило была скромной или уже рабской? — решил уточнить я.

— Да, Господин, — вздохнула женщина. — Я уже тогда, временами, мечтала ползать перед ним и, склонив голову, целовать его ноги.

— Продолжай, — кивнул я.

— Правда, та частица свободной женщины, что жила во мне почувствовала себя оскорбленной такими желаниями! Они были слишком женскими! Но я же не была рабыней!

— И Ты стала смелее? — предположил я.

Она только печально усмехнулась и продолжила:

— Хорошо, но возможно, не настолько смелее, как Вы могли подумать. Однако я начала останавливать в таких местах, где он мог бы пройти, как я уверяла себя, чтобы хотя бы мельком посмотреть на него в щель между занавесками моего паланкина.

— В действительности, — заметил я, — твои действия на этом этапе всё ещё оставались довольно застенчивыми.

— Да, — признала Лавиния, как мне показалось слегка раздражённо.

— Хм, похоже, Ты уже тогда почувствовала, что твоё место у ног такого мужчины, — сделал я логичный вывод.

— Возможно, — не стала отрицать она.

— Однако, на самом деле, твоё место у ног любого мужчины, — сообщил я ей.

— Да, Господин, — признала рабыня.

— Продолжай, — приказал я.

— Уверена, что вскоре он уже запомнил мой паланкин, — сказала она. — Ведь он достаточно часто оказывался на его пути, перед большим театром, на улицах, которые он чаще всего посещал, даже на некоторых рынках. Возможно, именно тогда он сообщил об этом Аппанию, а его агенты установили личность владельцы паланкина. Разумеется, в то время такие мысли просто не приходили мне в голову. Скорее я казнила себя за свою робость и, снова и снова, напоминала сама себе, что именно я из нас двоих была свободным человеком. Я была той, кто владел ситуацией, той, кто мог командовать, той, кто могла делать то, что захочется. Тогда я, как будто остановившись там по делам бизнеса, в ожидании некого знакомого, и, словно пожелав подышать свежим воздухом, стала отдёргивать занавески паланкина, внутри которого я могла продемонстрировать себя, в моих самых красивых одеждах и вуалях. Однажды я даже позволила себе дать ему перехватить мой взгляд, направленный на него, а затем быстро отвернула голову в сторону. Слишком быстро, как я теперь понимаю. Возможно, мне стоило бы вести себя так, как более подобает свободной женщине, и приказать ему подойти к моему паланкину и встать на колени, чтобы задавать ему вопросы как рабу. Несомненно, некоторые женщины так и делали, присвоив себе, поскольку свободные женщины вольны поступать так, как им заблагорассудится, прерогативы мужчин. Интересно было бы узнать, что они почувствовали, когда на них упала та сеть. По крайней мере, в тот момент я не была рабыней. Я могла идти куда захочу, могла привлечь к себе его внимание, потребовать то, что желала.

— У рабыни, — сказал я, — как Ты теперь должна знать, тоже есть много способов привлечь к себя внимание мужчины, но они тоньше, эффективнее, просительнее, уязвимее, беспомощнее и почтительнее.

Она заинтересованно посмотрела на меня.

— Вот тебе пример, сейчас ладони твоих рук смотрят вверх, — намекнул я.

— Ой! — смутилась женщина и, быстро перевернув их вниз ладонями, прижала к бёдрам.

Тряпка, которую она носила, учитывая положение коленей, широко разведённых согласно позе рабыни для удовольствий, высоко открывала бёдра рабыни. Пальцы её рук, лежавшие там, вцепились в ткань, словно пытаясь удержаться на ней. Получилось, что её руки наполовину зарылись в ткань, и наполовину прижимались к обнажённой коже. В результате её захвата потрёпанная кромка того, что было её одеждой, слегка вдавилась в её округлые соблазнительные бёдра. Получившийся контраст показался мне ничуть не менее привлекательным, чем у рабского шёлка на теле, или узкого шнурка удерживающего такой шёлк на плече, или у поблёскивающего металла рабских наручников сомкнувшегося на тонких, покрытых нежными волосками запястьях, или у веревки на талии, выше которой начинается аккуратный соблазнительно округлённый живот, или у ошейника на горле рабыни.

— На самом деле, — улыбнулся я её реакции, — у рабынь с их тонкими, чувственными, беспомощными способами, их мольбами, скромностью, почтительностью, и самой сутью и полнотой их статуса, имеется куда больше лучших способов привлечь к себе к внимание мужчин, чем у свободных женщин.

— Но в то время я этого ещё не понимала, — вздохнула Лавиния.

— Я тоже так думаю, — кивнул я.

— Свободные женщины, — усмехнулась она, — вряд ли будут скулить и облизывать щиколотки понравившихся мужчин.

— Они начинают делать это достаточно быстро, практически сразу после того, как становятся невольницами, — пожал я плечами, — стоит им только испытать пробуждение в них рабыни, понять свои потребности, свою беспомощность и свою зависимость от рабовладельца.

— Да, Господин, — согласилась женщина. — Я тоже ощущаю в себе начало таких эмоций.

— Так, что Ты стала делать дальше? — вернул я её к прежней истории.

— Фактически, — улыбнулась она. — Мне уже ничего не нужно было делать. Теперь у меня почти не осталось сомнений, что к тому моменту Мило и Аппаний уже обсудили меня. Мило сам подошёл к моему паланкину. Как раз в тот момент, я раздвинула занавески. Он попросил у меня прощения за приближение ко мне, предположив даже, что я могла бы приказать своим людям избить его за его смелость. Актёр объяснил, что не смог ничего поделать с собой, что в течение многих дней он боролся с этим, но теперь, ему уже всё равно какие скорбные последствия могли бы его ожидать, пусть его даже бросят голодному слину. Ещё Мило говорил что-то про то, что он сам того не желая подошёл ко мне, что его непреодолимо тянуло ко мне, словно на цепи за тарларионом. Потом он со слезами на глазах, умолял о чести всего лишь поприветствовать мою красоту, а затем поспешно уйти полностью удовлетворённым.

— Ты была полностью скрыта под вуалью? — уточнил я.

— Я была разодета в мои самые красивые одежды и вуали, — уклончиво ответила женщина.

— Судя по всему, в тот раз Ты не надела свою уличную вуаль, — усмехнулся я.

— Да, — признала мою правоту рабыня, — не надела.

— Значит, — заключил я, — через твою вуаль вполне можно было бы различить черты твоего лица, хотя, возможно, и с некоторым трудом.

— Да! — гордо вскинула голову она.

— Какой рабыней Ты была! — рассмеялся Марк.

— И есть! — заявила женщина.

— Да, не только была, но и есть! — не переставая смеяться, признал он.

Пожалуй теперь прекрасную Лавинию, больше не будут трогать вопросы относительно того какую вуаль ей надеть. Она стала рабыней. Кому, в конце концов, придёт в голову напяливать вуаль на тарскоматку, или слиниху?

— И каким же образом, он поприветствовал твою красоту? — спросил я.

— Красивым жестом, — ответила она.

— Неужели тебе не приходило в голову, что в доме Аппания его ждали полчища маленьких фигуристых шлюх, готовых на животе ползать вокруг него, облизывать и целовать его ноги, умоляя, чтобы он позволил услужить ему любым способом, какого он только мог бы пожелать?

— Тогда я не думала об этом, — вздохнула женщина.

— И после этого он немедленно ушёл? — осведомился я.

— Да, — кивнула Лавиния. — Казалось, что он был почти до ужаса испуган своей собственной наглостью. По крайней мере, я тогда так думала.

— А что Ты ему сказала? — поинтересовался я.

— Ничего, — покачала она головой. — У меня в тот момент язык к нёбу прилип, как у новообращённой рабыни, впервые брошенной перед своим господином.

— Понятно, — усмехнулся я.

— Позже, когда он уже исчез, я разозлилась на саму себя! Я ругала себя за то, что не остановила его, не дала ему понять, что я ничуть не была им оскорблена. Мне так хотелось успокоить его! Поощрить его вернуться! Я горела желанием видеть его снова! В конечном итоге я отправила Мило письмо, в котором сообщала, что я разрешаю ему говорить со мной.

— И что произошло дальше?

— Следующие два дня Мило не появлялся, — продолжила она, — а когда всё же пришёл, то покаянно признался, что ему, столь недостойному, не хватало храбрости, вновь приблизиться к такой как я, такой высокородной и свободной. Так слово за слово он даже начал утверждать, что в душе и по праву он был моим рабом, а не Аппания, которому актёр принадлежал юридически. Я была покорена. Не думаю, что нашлась бы такая свободная женщина, которая не жаждала подобного льстящего внимания, пусть даже в глубине её сердца она знает, что именно она является той, кому природой отведено пресмыкаться у ног мужчины. О да, признаю, что я оказалась хорошенькой маленькой вуло, которая сама готова сунуть голову в петлю. У Мило нашлась специальная комната, в которой мы договорились встретиться.