Воля небес
Шрифт:
Усадьба подьячего издалека дала о себе знать частой стрельбой.
Впрочем, побратимов эти звуки ничуть не встревожили – догадывались они, кто порох жжет, не жалеючи. И, понятно, оказались правы: мальчики из сиротского приюта, подобно белкам, скачущие по вантам «Веселой невесты», палили с высоты из пистолетов и коротких пищалей по расставленным на удалении в две сотни саженей снежным бабам.
– А ну, кривоглазые, нешто кулебяки никто сегодня не хочет?! – Веселый голос датчанина Карста Роде было невозможно перепутать ни с одним другим. – Холопы лучше вас стреляют, дармоеды! Кто ни разу не попадет, одну репу сегодня на ужин жрать будет, попомните мое слово! Федька, не мухлюй, я все
Мальчишка лет двенадцати, остановившись на вантах на высоте второй реи с тяжелой полупищалью в руках, пропустил ногу меж петель веревочной лестницы, вцепился в оружие двумя руками, неожиданно откинулся вниз головой – шапка свалилась с его головы, покатилась вниз по вантам, подпрыгивая со ступени на ступеньку. В солнечных лучах засветились рыжие кудряшки. Из такого неудобного положения паренек приладил полупищаль к плечу. Грохнул выстрел, одна из снежных баб вздрогнула и покосилась набок.
– Рыжик сегодня с кулебякой! – громогласно объявил Роде. – Можешь прыгать и на санки!
– Дозволь еще стрельнуть, адмирал! – извернувшись, вернулся в нормальное положение паренек.
– Ты на брюхо свое посмотри, Рыжик! Два пирога в него не влезут!
– А я про запас возьму! – весело парировал мальчишка.
– Коли так, слазь и заряжай!
– Интересно, моего он уже учит или еще рано? – задумчиво произнес Илья Булданин, натягивая поводья.
– А мне интересно, шею кто-нибудь уже свернул али еще нет? – мрачно вопросил боярин Заболоцкий.
Басарга не ответил. Его куда больше заинтересовали зрители сего безумного урока. Возле коновязи перед воротами усадьбы стояли несколько женщин. И среди них – Матрена и Мирослава, бок о бок, одна в просторном кафтане, другая в облегающей черкеске, но обе в цветастых платках.
Рыжик поднялся к макушке мачты, перебежал на соседнюю, за что-то уцепился, скользнул вниз, перехватил веревку, толкнулся, пронесся над камышами возле борта и спрыгнул на высокий берег.
Одна из баб возле коновязи торопливо перекрестилась.
А вместо мальчишки по веревочной лестнице стал карабкаться другой паренек.
– Ярослав, левая баба твоя! – крикнул датчанин.
От этих слов мальчишка неожиданно провалился меж ступеней, откинулся…
Матрена охнула и неожиданно вцепилась обеими руками Мирославе в локоть. Хотя, насколько помнил подьячий, Ярослав был сыном именно Шуйской. Может быть, поэтому княжна и не заметила вольности простолюдинки.
Паренек, покачавшись в столь неудобном положении, вскинул оружие, выстрелил. Левая снежная баба разлетелась посередине; ее голова, уронив морковку, покатилась по склону вниз. Стрелок радостно вскрикнул, поднялся, вскарабкался по вантам, перебежал меж мачтами, спустился, перехватился, перемахнул на берег. А по лесенке уже забирался следующий.
Матрена отпустила княжну, торопливо перекрестилась. Мирослава повернула голову, что-то сурово сказала. После чего обе, неожиданно для Басарги, рассмеялись.
Подьячий тоже с облегчением перекрестился и тронул коня, направляясь к усадьбе.
– Боярин вернулся! – наконец-то заметили их с того берега Леди.
Дворня забегала, все бабы, кроме Мирославы и Матрены, шустро шмыгнули в ворота. Мальчишки тоже отвлеклись было, но датчанин тут же привел их в чувство:
– Кто урок забыл, за убитого сочту! Сиречь без ужина! Тимофей, зарядил? Рысью наверх, с тебя упражнение три!
Бояре, подъехав, спешились. Обе женщины, оставшиеся у коновязи, направились к ним, заставив сердце Басарги ухнуть в пятки… Однако Матрена,
остановившись в трех шагах, низко поклонилась:– Здрав будь, боярин.
Мирослава, понятно, была куда смелее, коснулась щеки подьячего губами:
– Наконец-то ты вернулся, милый! – После чего тем же движением поцеловала Илью, а затем Тимофея, поприветствовав похожим тоном: – Давно не виделись, боярин! Давно не виделись!
Басарга, боясь, что Матрена все поймет, не отрывал взгляда от ее лица – но женщина все поняла по-своему, коротко стрельнула глазами, смущенно улыбнулась, потупила взор и попросилась:
– Дозволь удалиться, боярин. В лавке дел изрядно. У тебя же гостей, вижу, много… – Она опять многозначительно стрельнула глазами.
– Куда же так быстро? Пир я желаю в честь возвращения устроить, воспитателей из приюта также позвать. Похвалить, наградить, узнать, каковы без меня дела творятся?
– Так воспитателей, боярин, и без меня много, расскажут все в подробностях. Мне же, прости, с хозяйством управляться надо… – Она еще раз поклонилась и отправилась в сторону приюта.
– Умная какая баба, Басарга, – проводила ее взглядом княжна, – хоть и простолюдинка. В хитростях счета лучше меня разбирается, в письме и иных науках тоже хороша. Спокойна, настойчива и старательна на диво. Прямо не знаю, как наградить ее за старания? Детям нашим половина ума от нее достается, можешь не сомневаться.
– Я обещал ее сыновей боярскими детьми сделать, – ответил подьячий.
– Тогда понятно, – кивнула Шуйская.
Илья Булданин внезапно закашлялся, туго и надрывно, закрыв лицо рукой. Тимофей Заболоцкий со всей щедростью хлопнул его ладонью по спине:
– Друже, ты чего?!
– Дык… Мухи, похоже, отогрелись… Сглотнул.
– Чего-то Софония не видно… – поспешил перевести тему разговора Басарга.
– Опять он себе на уме, – отмахнулась Мирослава. – С чаровницей своей в поместье наградное за Двину отправился. Опасается, будто узнает ее тут кто… Верно, мыслит, лешие лесные всех княгинь наперечет в лица ведают и на весь мир о них трубят.
– То не страшно, на него сыска не будет, – покачал головой подьячий. – Намеки мне всяческие Гришка Скуратов делал, но я побожился, что Софоний еще год назад из Новгорода от заговорщиков бежал и более их не касался. Вроде как рукой на него сыскари махнули. Да и покончено ныне с заговором-то…
– Ох, милый, пугает меня, когда ты о разговорах дворцовых с такой легкостью поминаешь, – моментом насторожилась Мирослава. – Завсегда сии беседы оборотными супротив задуманных оказываются.
– Иоанн сказывал, ты, как царицына кравчая, ему более всех прочих по душе пришлась, и посему он тебя в свите постоянно видеть желает, – припомнил другой разговор подьячий. – Сии слова каким образом понимать следует?
– Правда?! – пунцово вспыхнула княжна, подскочила, обхватила за шею и прильнула, целуя в губы. На этот раз горячо, по-настоящему.
К счастью, скрывшаяся в воротах приюта Матрена сего поцелуя уже не увидела…
В этот раз баня в усадьбе оказалась не выстуженной, а потому была протоплена быстро, и все пошло по привычному, издавна заведенному обычаю: перекусить с дороги, хорошенько попариться, потом собраться за пиршественным столом, богатым и на еду, и на хмель. Здесь Басарга увидел и ученого фряга, скуластого и тощего, словно его не кормили никогда в жизни, и трех румяных упитанных нянек, что занимались в приюте с малышами, и седого дядьку из Суздаля, который учил детей с лошадьми и рогатиной управляться, и датчанина, что ради своего адмиральского звания перестал заплетать на бороде косички и носил теперь короткую, но ухоженную «лопатку».