Воровка. Ты не убежишь

Я гулко сглатываю. Божечки! Ну, почему этот парень таким странным образом действует на меня? Что в нём такого, что снова заставляет сердце колотиться в горле?

Ты зла на него, Аврора! Он разбил твой фотоаппарат.

Я вновь и вновь твержу себе это, глядя на приближающегося ко мне Мирона. Он переоделся, и только влажные волосы напоминают о том, что он побывал в фонтане. Закрываю глаза и со всей яростью выдаю:

— Как же ты меня достал. Ты следишь за мной?

Вместо ответа Мирон подходит вплотную, ставит обе ладони на стол, заключает меня в ловушку из своих крепких рук. Кончик ножа упирается в его грудную клетку, и мне не остаётся ничего другого, как торопливо отшвырнуть его на стол. Практика подсказала, что лезвие хорошо заточено, а я играть с судьбой не желаю.

— Ты в курсе, что за проникновение на кухню тебя ждёт выговор и неделя исправительных работ в саду? — молодой человек склоняет голову к моему уху, дыханием шевелит волосы, выбившиеся из небрежного хвоста.

— Мне плевать. Мой обед сожрал один рогатый козёл, — со всей злостью выдыхаю я.

Вместо того чтобы разозлиться, молодой человек начинает неприлично громко ржать.

— Заткнись! — вскидываю руку и кладу на его рот. — Ты из ума выжил? Твоё ржание сейчас услышат! Сюда придут!

— И? — сквозь зажатую ладонь интересуется Мирон, выгибая бровь. — Не хочешь со мной цветочки высаживать?

— С тобой я вообще ничего не хочу, — я брезгливо морщу нос. — Я с тобой рассчиталась. Деньги тебе вернула. Отвали, слышишь?

Мирон опускает длинные чёрные ресницы вниз, скрывая от меня взгляд. Я замечаю, что кровью испачкала кожу вокруг его рта. Собираюсь убрать ладонь, но молодой человек чувствует это, перехватывает руку за запястье и… И срывает с моих губ стон, когда языком проводит по порезу.

Мне должно быть больно, но неприятные ощущения отходят на второй план. Мирон смотрит мне прямо в глаза. Своими потемневшими глазами, радужка в которых кажется мне тягучим горьким шоколадом. Соблазняющим и влекущим. Как заворожённая, я смотрю на кончик его языка, который вновь и вновь проходится по ранке. Сегодня он уже делал нечто похожее и порочное, но тогда мы были не одни. Тогда толпа людей не давала забыться в чувствах и ощущениях. Тогда я ещё помнила, что на нас могут смотреть.

Сейчас же… Сейчас в оглушающей тишине кухни, где нет никого, кроме нас двоих, где стоит тишина, нарушаемая лишь нашим частым дыханием, ничто не способно отрезвить меня.

Губы Мирона становятся красными от моей крови, а у меня сердце в груди застывает. Это ненормально, нездорово, но мне кажется, что он проводит какой-то ритуал на крови, соединяющий нас. Или это его чёрные зрачки гипнотизируют меня и заставляют сердце сбиваться с привычного ритма?

Я без понятия. Всему происходящему нет объяснения. Мирон подаётся вперёд, стремительно приближает губы к моему приоткрытому рту. И я закрываю глаза, ожидая неминуемого прикосновения. Но сердце отсчитывает секунды, мгновения, а поцелуя так и не происходит. Вместо этого я чувствую, как порезанный палец чем-то обматывают.

Открываю глаза и смотрю в сосредоточенное лицо Мирона, который «бинтует» мой палец при помощи бумажных полотенец. На его лице начинает подсыхать моя кровь. Мои мысли расплавились от близости молодого человека, от интимного полумрака, от приятного запаха корицы, исходящего от кожи Мирона. Иначе как объяснить, почему я не отталкиваю его. Почему не вырываю руку из горячих и как-то слишком бережных пальцев, прикасающихся к коже.

Тусклый свет рисует причудливые тени на лице Мирона. Я смотрю на длинные чёрные ресницы, пушистые кончики которых вызывают странное умиление. Я скольжу взглядом по бровям, густые волосинки которых заломались и забавно торчат вверх, по ровному носу, с золотистыми крапинками веснушек, и замираю на слишком пухлых и чувственных для парня губах.

Я поднимаю руку и начинаю стирать следы крови с кожи и абриса губ. Пальцы Мирона замирают и перестают обматывать рану. Парень вскидывает на меня глаза, я чувствую, как он внимательно изучает моё лицо. Я тушуюсь, краснею, убираю ладонь и прячу за спиной.

Чувствую, что Мирон продолжает сверлить взглядом моё красное лицо, как будто пытается прочитать мои сбивчивые мысли.

Я отрываю взгляд от подбородка Мирона и сталкиваюсь с его карими глазами в безмолвном разговоре.

Взгляд парня становится мягче, он едва заметно улыбается уголком губ, словно пытаясь успокоить меня. Медленно и аккуратно он возвращается к бинтованию моего пальца, его руки двигаются уверенно, но бережно, как будто он боится причинить мне боль.

Чёрт возьми! Я ведь должна на него злиться, должна оттолкнуть, но я покорно стою и наблюдаю за уверенными движениями молодого человека. Сердце стучит в грудной клетке с такой силой, что я уверена — Мирон слышит этот стук.

Мой взгляд снова скользит по его лицу, я замечаю, как свет играет на его скуле, отбрасывая тень под подбородком. Мысли путаются, и я не могу решить, что делать дальше.

Сказать что-то резкое? Нарушить этот странный момент единения и взаимопонимания?

Я ощущаю, как огненные змеи пробегают под кожей, когда Мирон, закончив, нежно прикасается к моему запястью. Он будто нехотя убирает пальцы с моего пульса.

— Тебе не больно? — спрашивает Мирон тихо, его голос звучит мягко и заботливо.

Я отрицательно мотаю головой, не в силах вымолвить ни единого слова.

Мы молчим несколько минут, застыв, как два сурка, и не двигаясь. Тишину кухни нарушает лишь дыхание. Синхронное. Частое. Взволнованное.

Тишину разрушает жалобное урчание моего живота. Я тянусь к сэндвичу, который сиротливо лежит на разделочной доске, и с огромным наслаждением откусываю. Когда еда попадает в желудок, я жмурюсь от удовольствия. Как же сильно я проголодалась!

Я чувствую тёплое дыхание на своём лице. Распахиваю глаза и давлюсь куском сэндвича от возмущения. Мирон откусывает мой поздний ужин с другой стороны.

— Что ты себе позволяешь? — покраснев от злости, выпаливаю я.

Мирон, как ни в чём не бывало, откусывает ещё один кусок сэндвича, жмурясь при этом, как объевшийся сметаной кот.

— Да, ладно тебе, — улыбается он, прожёвывая еду, — я тоже проголодался. Может, и мне сделаешь один?

Склоняет голову к плечу и внимательно рассматривает меня. Ему нравится надо мной насмехаться.

— Хочешь есть, сделаешь сам! — я морщу нос и начинаю торопливо запихивать сэндвич в рот, чтобы парню ничего не досталось.

Молодой человек хмыкает. Отрезает себе кусок хлеба, сыра и ветчины. Ест свой сэндвич, морщится.

— Твой был вкуснее! — криво улыбается.

— Конечно, как и всё, что есть у меня, — фыркаю.

— Да. Ты права, — молодой человек делает голос ниже.

— Ой, всё. Отойди! — смутившись ещё сильнее, чем до этого, давлю ладошками на плечи молодого человека.