Воровка. Ты не убежишь

Ветер в лицо, и я иду вперед,

За нами смело новый день придет.

Ты поверь, любовь моя сильна,

Ни один соперник не сумеет разлучить нас никогда».

Мир подходит ко мне, быстро натянув нижнее белье и штаны.

— Я знаю этот почерк. И я вспомнил, кто это сделал.

35

Аврора

Я соскальзываю с одноместной кровати, поправив одеяло на оголённом торсе Мирона. На носочках иду на кухню, боясь разбудить любимого. Ставлю чайник кипятиться, а сама подхожу к окну, за которым льёт дождь.

Здесь, в домике, который мы с Миром сняли на выходные, невероятно уютно. Хотя, я понимаю, что уют создаёт он. И наше счастье на двоих. Уже вечером нужно будет вернуться в академию, вновь погрузиться в учёбу с головой, но сейчас я не хочу думать ни о чём.

Как и не желаю вспоминать о том, кто чуть не лишил меня двух самых дорогих людей.

— Степа. Степан Фомин. Это его почерк, Аврора. Я вспомнил, что это он был в душевой.

— Стёпа? — я трясу головой. — Но он же безобидный. Он мухи не обидит.

— Сомнений не может быть, Аврора. Всё указывает на него. Ты вчитайся в смысл этих писем. Он… наказывал тех, кто тебя обидел. А во мне он увидел соперника.

— Но мы общались с ним только по учёбе. Ничего такого не было. Я не давала ему надежду. И я ничего не замечала.

— Всё. Не нужно снова брать вину на себя, — Мирон обхватывает моё лицо ладонями и целует в кончик носа, заставляя поморщиться от щекотки. — Пойдём. Нужно отдать декану.

И это решение оказалось верным. Степан даже отпираться не стал, когда его вызвали в кабинет ректора. Только смотрел на меня, пугая невменяемым взглядом, и говорил:

— Они все недостойны тебя, Аврора. Ты слишком добрая, а они пользуются тобой. Я бы любил тебя так, как никто другой. Я буду писать тебе письма. Каждый день.

Его задержали. И отчислили. Вместе с Миленой. Несмотря на громкий скандал и угрозы её отца разобрать академию по камушку. Слишком много было свидетелей тому, что девушка подвергала мою жизнь опасности.

Нам с Мироном пришла первая стипендия. Когда я узнала, сколько денег у меня на счету, не поверила.

— Я знаю, что ты специально завалила сочинение, — Мирон сводит брови вместе, когда смотрит на рейтинг, в котором он меня обгоняет. — Как и тест по английскому.

— Нет. Просто кто-то отвлекал меня своими поцелуями.

Целую его, а сама мысленно ликую. И горжусь им. Да, я лгу. Я специально делала всё наугад. Просто мне хотелось сделать так, чтобы он был лучше. Чтобы он почувствовал, что он умнее.

— О чём думаешь?

— О тебе, — отвечаю честно, оборачиваясь к нему. — Ох. Я приготовлю нам завтрак, — говорю хриплым голосом, который слишком сильно сел от открывшего вида.

Штаны Мирона низко сидят на идеальных бёдрах, тёмные волосы взъерошены и забавно торчат в разные стороны. Губы сохнут, а глаза становятся влажными от дикого смущения. Он настолько красивый, что хочется зажмурить глаза и спрятаться под одеялом. Столь сильные чувства к другому человеку пугают. Я так сильно привыкла держать со всеми дистанцию, отстраняться, когда чувства становятся слишком сильными, когда я привязываюсь.

Я торопливо отворачиваюсь к столу, начинаю нарезать хлеб, ветчину и сыр. Смотрю на свои руки, которые дрожат, как и всякий раз, когда мой любимый оказывается так близко.

Слышу тихие, приближающиеся шаги, переступаю с ноги на ногу, спиной чувствуя обжигающий жар любимого тела.

— Дрожишь, — шепчет Мирон мне в волосы, скользя руками от моих предплечий к рукам.

Мягко и ласково обхватывает мои запястья, большими пальцами поглаживает их, ловя мой заполошный пульс. Парень немного поворачивает голову и целует меня в висок, чтобы втянуть с жадностью мой запах. Громко сглатывает.

— Я хоть раз говорил тебе, как дурею от твоего запаха? — спрашивает тихо.

Вместо ответа из груди вырывается громкий стон. Молодой человек откладывает нож в сторону, возвращает руки на плечи, медленно расстёгивает пуговицы своей рубашки и крайне медленно начинает стягивать.

— Мирон, что ты делаешь? — шепчу срывающимся голосом.

Вместо ответа молодой человек опускается на колени передо мной, руками сжимает талию, цепочкой поцелуев покрывает спину.

.

— Ах! — выдыхаю со стоном, когда Мирон прикусывает кожу.

Всё тело покрывается мурашками, внизу живота разливается томление, грудь тяжелеет. Боже. Я вцепляюсь руками в столешницу, чтобы не упасть на пол.

Губы Мирона с нежностью скользят по позвоночнику, с трепетной нежностью. От этой ласки и трепетности у меня наворачиваются слёзы на глазах. В моей жизни было слишком мало тепла, тактильных прикосновений и такой нежности.

— Мирон мой, — я прижимаю руки к груди и медленно поворачиваюсь к любимому.

Смотрю в самые дорогие на свете карие глаза, которые смотрят на меня с таким обожанием, что слёзы всё же срываются с ресниц и капают прямо на лицо Мирона.

— Чего ты, звёздочка? — молодой человек вскидывает руку и стирает слёзы. — Что я сделал не так?

— Всё так, родной. Всё слишком волшебно. Никто и никогда не прикасался ко мне так. Это просто… от счастья. Прости, — большим пальцем провожу по его щеке, стирая собственные слёзы с его кожи.

Мирон улыбается уголком губ. Перехватывает мою руку и прижимается поцелуем к центру ладошки.

— Я знаю, малышка, — молодой человек улыбается печально. — Моя мать родила меня в восемнадцать. Как только она смогла вырваться на свободу из-под вечного контроля своей матери. Моей бабки, — злая улыбка трогает любимые губы. — Моя мать бросила меня, когда мне было четыре года. Оставила на попечительство бабушки, а сама уехала с очередным любовником в Грецию, где и осталась.

— Родной, — я качаю головой с сожалением, обхватываю руками его лицо.

Такое родное и любимое. Искажённое от грусти и боли, которую безумно сильно хочется стереть.

— Моя бабушка была балериной, — говорит с вымученной улыбкой Мирон. — Она была из бедной семьи, в которой едва сводили концы с концами, но увлечение дочери поддержали. Она добилась невероятных высот, была примой. До двадцати трёх лет она была звездой. Пока не попала в аварию, которая перечеркнула всё. Она переломала обе ноги. Правую собирали по косточкам, и бабушка осталась хромой на всю жизнь. Больше в балете ей не было места. Зато туда она попыталась запихнуть сначала мою мать, потом и меня. Бабушка… Она всегда была слишком строга. Излишне. Контролировала каждый мой шаг. Видимо, допустив ошибку в воспитании своей дочери и решив, что была недостаточно с ней строга, бабушка решила получить второй шанс.