Восемь дорог Желтого источника

— Вы же знакомы всего один день! — госпожа Дин, наконец, вновь смогла говорить. От слов барышни Яо она впала в оцепенение. Они казались невозможными, слишком пугающими, чтобы быть правдой.

— Должно быть, я кажусь вам слишком легкомысленной, — печально улыбнулась девушка. — Один день — это так мало. Но у меня такое чувство, что я спала… всю жизнь свою спала и только сейчас проснулась. Он такой добрый и такой красивый… А красота, — она внимательно посмотрела в глаза госпожи Дин, — способна лишать воли слабых. Понимаете?

О да, она понимала.

— Пойдемте со мной, пожалуйста, — барышня вдруг оказалась совсем рядом, ее маленькая ладонь неожиданно сильно сжала пальцы. — С вами мне легче и спокойнее. Ну а если ничего не выйдет, мы обе посмеемся над еще одной глупой выходкой малышки Яо.

И госпожа Дин послушно отправилась за нею следом. Молча, не сопротивляясь, даже не спрашивая ни о чем. Она должна была отговорить взбалмошную девицу, разбудить служанок, послать за сановником, но она не сделала ничего: невидимые руки каменной тяжестью легли ей на плечи, колдовской туман заволок разум, и бороться с ним не было никакой возможности.

Вместе с барышней Яо они вышли двор. Свет нарождающейся луны, тусклый и ложный, не помогал глазам, а лишь подчеркивал густую шевелящуюся темноту в углах и у крепостной стены. Девушка огляделась и остановилась ровно в центре двора.

— Здесь, — шепнула она завороженно. — Пусть это будет здесь.

Потом распустила волосы, скинула нижний халат, показавшийся в темноте почти белым, и опустилась на колени.

Слова молитвы зазвучали низко, тревожно. Негромко, но госпоже Дин казалось, что звуки обступают ее, оглушают, обволакивают и, сгущаясь, твердеют, становятся плотными, сухими, царапают кожу жесткой шершавой поверхностью, оставляя на ней запах пыли, земли и камня…

— … камень небесного сада домой не вернется. Будет служить не богам он, а человеку. Пусть род Шэн У провожает удача. Мне же его благодарность платою станет.

Госпоже Дин стало страшно, хотелось крикнуть, остановить этот странный ритуал, но она не смела, не могла даже губами пошевелить.

Барышня Яо же, произнеся последние слова, замолчала, сникла, села на пятки, обхватила себя руками и прижалась лбом к коленями.

— Холодно, сестрица, укрой меня, — медленно, еле слышно прошептала она.

Госпожа Дин торопливо подхватила одежды девушки, набросила их на ее спину, подобно легкой накидке — и не удержалась, вскрикнула, когда легкий светло-серый шелк облепил фигурку девушки гладким ровным коконом. На глазах тот затвердевал, становился крепче, тяжелее. И скоро свет звезд отразился от гладких, будто полированных боков уже знакомого Камня.

Чары спали, и госпожа Дин, все еще трясясь от ужаса и не зная, что ей делать, закричала «Помогите».

Голос срывался, звучал сипло и беспомощно, но на звук его сбежались почти все обитатели крепости: и комендант, и господин Бин, и сановник Яо и даже старик Ву.

«Что случилось, госпожа?» — «Почему вы здесь?» — «На вас кто-то напал?» — спрашивали они

Она лишь смогла протянуть дрожащую руку в сторону Камня и пробормотать: «Барышня Яо… это барышня Яо».

Бин и дедушка Ву поняли все, стоило им увидеть знакомые очертания блестящий серой глыбы.

Зато сановник разволновался.

— Причем здесь моя дочь? Что с ней? Где она?

Ответ госпожи Дин он счел невразумительным. Из него он уяснил одно: девушка и ее новая знакомая вышли ночью во двор, а потом с первой что-то произошло. Слуги бросились искать барышню. Разумеется, тщетно. Только на земле кто-то нашел драгоценную шпильку из ее прически. И это лишь усилило всеобщее напряжение.

— Найдите мою дочь! Бросьте на поиски всех людей! — требовал разъяренный сановник от коменданта. — Клянусь Небом и самим богом войны: или я уеду отсюда с ней, или вернусь, но уже с войском!

Шэн У побледнел, пообещал сделать все возможное, хотя сановник уже его не слушал, а в гневе отправился лично на поиски дочери. Потом комендант приказал обыскать каждую комнату и закоулок в крепости. И снова это не принесло пользы.

Вся бессильная злость его обрушилась на камень.

«Кто притащил сюда этот булыжник? За что все эти беды обрушились на мою голову? И все из-за этой сумасбродной девицы, будь она неладна!» — то и дело восклицал он, в сердцах пиная светло-серые, почти молочные, бока.

Сердце госпожи Дин сжалось: на поверхности Камня проступили сверкающие алые капли, будто он плакал кровавыми слезами от обиды и боли. Она кинулась к нему, раскинула руки, желая обнять, согреть, пожалеть, чтобы человеческому сердцу, заключенному в грубые оковы, стало легче, чтобы не ожесточилось оно, не наслало на эту землю вместо удачи несчастья. Но стоило лишь коснуться теплой каменной кожи, как перед глазами все замелькало-закрутилось так, что пришлось зажмуриться крепко-крепко.

Когда же она осмелилась открыть глаза, то обнаружила себя в таком странном месте, что кровь стыла в жилах: небольшая комната из черного нефрита, совершенно пустая. Лишь на одной из стен висит огромное зеркало, тоже черное. И что-то клубится, шевелится в его недрах.

Госпожа Дин, страшась, приблизилась к нему, заглянула в темную глубину — и волосы зашевелились на ее голове: оттуда смотрела на нее она сама, обнаженная, с распущенными волосами, прекрасная и пугающая. Молочная кожа отражения сияла, словно белая лилия в лунном свете, волосы блестели, будто были покрыты лаком, алые губы казались выпачканы кровью. Но страшнее всего были глаза — бездонные, как сама Тьма, смотрящие с сытой, почти благодушной издевкой.

Существо в зеркале улыбнулось манко, провело руками по нежным плечикам, слега сжала грудь, дразнясь и завлекая, огладила бедра.

— Разве ты не хороша, Сяомин? — спросила она девушку, и давнее имя в устах этого создания прозвучало особенно гадко. — Ведь красота, действительно, может лишать воли, так пользуйся, почему нет?

С этими словами жуткая красавица протянула ей невесть как оказавшийся в руках черный мешочек, будто из воздуха вынула.

— Ну же, смелее, — засмеялась она и нижнюю губку прикусила, став еще привлекательнее, еще опаснее.

Госпожа Дин приблизилась, смотря лишь на плотную переливающуюся мглу в белых ладонях, запустила пальцы в ее недра и схватила один из холодных металлических слитков. Наугад, не думая, лишь бы только побыстрее оказаться от этого существа подальше.

Она не успела. Тонкие сильные пальцы вдруг ухватили одежду на ее груди, дернули на себя. Ярко-красные губы резко прижались к ее собственным, обжигая неживым холодом — и разлились-распались темно-золотым мерцающими потоком, как и вся фигура отражения вместе с зеркалом, комнатой и всем, что ее окружало. Этот поток подхватил ее и понес, словно щепку, во Тьму все дальше и дальше.

Она уже не боялась и совсем не мерзла. Даже с отстраненным любопытством осмотрела табличку.

«Великолепие».