Восемь дорог Желтого источника

— Здравствуй, дитя, — сказал он ей. — Ты готова сделать свой выбор? Что ты предпочтешь: идти дальше или родиться снова?

Лишь одно биение сердца она колебалась. Заманчиво, очень заманчиво. Но начав сначала, не совершит ли она прежние ошибки? Не придет ли туда, где стоит сейчас?

— Я хочу идти дальше, — ответила она, и тепло внутри нее подтвердило, что она выбрала правильно.

— Тогда тебе придется что-то отдать. Такова плата, — произнес Голос. — Ну-ка, подумаем, может, талант к музыке или…

Она не стала слушать дальше. Ответ давно вызрел в ней и ждал своего часа.

— Я отдам свою красоту. Забирай ее. Она не принесла мне счастья. Не хочу лишать воли слабых, — она усмехнулась, — и быть пешкой в руках сильных.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — произнес Голос, немного помолчав. Сейчас он казался ей задумчивым и слегка печальным, и ей вдруг захотелось его успокоить.

— Не бойся, я не пожалею о ней.

— Отважное дитя… — Теперь Голос звучал довольно. Ей стало совсем легко и тепло, словно ее гладят заботливые, нежные руки. Те самые, которые она целовала. — Иди же смелей.

Только теперь она заметила, что среди сотен дорог, разбегающихся во все стороны, одна светится ярче, так и манит за собой. Девушка улыбнулась, вздохнула глубоко и сделал по ней несколько небольших шагов. Свет окружил ее ласковым коконом, и она растворилась в нем так, что уже не понимала, где он, а где она. Ей было уютно, тепло и радостно, и все казалось — стоит посмотреть вверх — и она увидит над собой золотистые глаза, лучащиеся восхищением и любовью.

Глава 1.21

Господин Синь

Когда госпожа Дин ушла, он все никак не мог найти себе места. Его охватило смятение, невозможная смесь тревоги, тоски и безудержного, почти детского восторга. Хотелось идти, бежать, и смеяться, и плакать… Ноги сами понесли его куда-то, ему было не важно куда: оставаться на месте было совершенно немыслимо.

Он обнаружил себя стоящим напротив врат Великолепия. Сколько времени прошло, он не взялся бы сказать даже примерно. Острый уголок таблички впивался ладонь, но эта боль ощущалась ненастоящей, словно не ему принадлежала.

Яркие, полыхающие всеми оттенками алого и красного, врата показались ему напыщенными, даже угрожающими.

«Я могу уйти туда в любое мгновение», — подумал он отстранено. И не испытал при этом ни малейшей радости.

Великолепие… слава… Aлые флаги и ленты реяли, словно знамена. Все это куда больше подошло бы военному чину или тому, кто желает оставить память о себе в веках, а не обычному целителю. Целителю, который, стоит признать, и права-то не имеет больше так называться.

Господин Синь подошел чуть ближе, разглядывая отблески пламени на золоченых крышах, изображения карпов и ярко-красных пионов. И с каждым ударом сердца больше и больше убеждался, что вся эта роскошь бесконечно далека от него.

«Словно самый край неба. Нет, подарок моей госпожи слишком хорош для меня», — усмехнулся он, прижал ладонь с зажатой в ней табличкой к сердцу и направился обратно к Главному дворцу: может, остальные уже вернулись? Может, кому-то понадобится помощь?

Господин Рэн

Когда двое воркуют, лезть к ним не стоит — чтобы понять это не нужно быть ни советником, ни колдуном. Вот он и не лез. Даже отошел подальше на всякий случай. Правда ни Сяомин, ни блаженный целитель не оценили его стараний: они, кажется, ничего вокруг не видели, увлеченные друг другом, а потом и вовсе покинули дворец.

А вот сам он заметил странное. Сначала ему показалось, что в глазах троится от усталости и перенесенных волнений. Он даже удивился про себя: «Что, советник Тан, теряешь сноровку? Становишься изнеженным, словно девица?». А потом вдруг понял, что это вовсе не случайность.

Взгляд его, скользивший по стенам и колоннам, видел одновременно и другой зал — точно такой же, но прозрачный, словно наколдованный. Отличался он от «настоящего» лишь тем, что за одним из столиков сидел мужчина, очень похожий на господина Гэн и, задумчиво смотря перед собой, подносил к губам чашу с вином.

Рэн моргнул, но видение не исчезло, наоборот, стало лишь хуже — появился и третий зал, еще более прозрачный, зыбкий, похожий на неясное отражение в воде. В глубине его северянин разглядел два таких же обманчивых силуэта — в красном и в коричневом. Потом наваждения задрожали, задвигались, завертелись, как бывает, когда напьешься сверх всякой меры, так что закружилась голова, и пришлось зажмуриться. Слух уловил еле слышный звон, словно где-то неподалеку треснул хрустальный кубок.

А когда господин Рэн открыл глаза, то морок схлынул, видения пропали. А вот господа Гэн, Бин и Ву, наоборот, волшебным образом появились.

Несколько ударов сердца они смотрели друг на друга, желая убедиться, что им не кажется.

И если Его Величество выглядел, как всегда, невозмутимым, то вишневые глаза генерала Лу, чтоб его Небесная собака по темечку хвостом приложила, сверкали из-под бровей такой чистой, с трудом сдерживаемой яростью, что сразу становилось ясно: память к нему вернулась. К сожалению.

«Эх, — поморщился колдун мысленно, — а ведь казался почти славным парнем».

Славным… Вот слава-то ему и вышла боком. Воистину, прав был учитель: «Когда приходит слава, наступает смерть».

— Почтенный Ву, Гэн-гэ, рад видеть вас в добром здравии, — громко начал Рэн, желая ослабить повисшее в воздухе напряжение. — Бин-лан, с этой глефой в руке ты смотришься чересчур воинственно, ни дать-ни взять генерал…

— Не ерничай, колдун! — прервал его Бин… Или стоит уже называть его прежним именем? — Иначе придется укоротить тебе язык…

Рэн ухмыльнулся: «Ну-ну, мог бы — давно так бы и сделал», но озвучивать свою мысль не стал: сердить Лу Цуня еще больше не стоило — он и так похож был на слегка потрескивающую разрядами грозовую тучу. В полный неприязни взгляде, устремленном на господина Гэн, читался вызов.

— А вам, Ян Байлун — крылья и хвост. И желательно у самой шеи.

Его Величество встретил эти оскорбления совершенно хладнокровно: лишь слегка изогнулась соболиная бровь да едва уловимо шевельнулись тонкие ноздри. Однако, северянин знал его слишком хорошо и понимал, что Белый Дракон очень зол.

— Вы ответите за свои слова, генерал. Снова… — Очень спокойно, почти мягко произнес он, но щека Лу Цуня дернулась, а пальцы, сжимающие древко глефы, побелели. — Но позже. Сейчас неплохо бы понять положение, в котором мы пребываем.