Восемь дорог Желтого источника
Шрифт:
Она привела их к живописному дворику, посреди которого стоял домик, похожий на большую беседку с треугольной крышей, только со стенами из красного и розового камня. Над входом висела табличка: «павильон Розовой яшмы». Двери этого чудесного домика были гостеприимно открыты.
— Не опасно ли это? — с тревогой спросила госпожа И.
Ей все еще было не по себе. А вот госпоже Дин не терпелось поскорее удовлетворить свое любопытство.
— Не волнуйся по пустякам, И-цзе, — отвечала она со смехом. — Должно быть, ты просто заблудилась, в таком большом саду это совсем не мудрено.
И первая вошла, почти забежала, внутрь. Весь дом состоял из одного большого зала. Зато сколько интересного здесь хранилось.
Вдоль стен стояло множество столиков,
— Это же настоящая сокровищница!
Тонкие пальцы девушки ее заворожено перебирали заколки — из серебра и золота, с разноцветной яшмой, перламутром, жемчугом и сверкающими хрустальными гранями камнями. В виде цветов, птиц, фениксов, вееров и драконов…
— Ах! — она примерила одну из них — в виде белой сверкающей бабочки — и не смогла найти в себе силы снять это чудо. На черном шелке ее волос этой бабочке было самое место.
Госпожа Дин радостно взмахнула руками, и рукава ее одежды взлетели легко, словно она сама была такой же бабочкой или дивной райской птицей.
Ох, а вот эти украшения уже были опасны. Она замерла на мгновение, разглядывая целый ряд длинных, заостренных шпилек с узким желобком на стержне. Смертоносная, коварная красота. Будто заколдованная, она протянула руку к одной из них и быстро оглянулась по сторонам…
«Стоит ли нам носить при себе такое? Но почему бы и нет. Всякое может случиться, особенно в таком месте, как это».
Госпожа Дин осторожно подколола волосы и отвлеклась от драгоценностей на столиках, чтобы посмотреть, что же выбрали остальные.
Госпожа Дзи стояла к ней ближе всех и тоже изучала заколки и шпильки. Чуть прищурясь, иногда смотря на драгоценности на просвет, будто хотела удостовериться, что ей не подсунули подделку. Однако украшать себя ими не спешила. А вот веер со стальными острыми спицами пришелся ей по нраву.
Госпожа И не проявила интереса к оружию, зато выбрала заколку в виде цветка и небольшие ножницы чтобы срезать стебли растений. И какой в них толк?
А вот скромница Гуй удивила свою «сестрицу»: госпожа Дин готова была поспорить, что девушка не прельстится драгоценностями. А она неожиданно долго разглядывала что-то на столике с ними. И выбрала в итоге серьги с жемчужинами-каплями, но надевать не стала, спрятала в рукав. А потом не слишком уверено подошла к другому столику — на котором лежали, поблескивая рукоятками с перламутром слоновой костью, маленькие изящные кинжалы. Взяла один из них, покрутила в руках и собиралась уже отложить его обратно.
— Бери-бери, не бойся, — подбодрила ее девушка, — может, он придаст тебе смелости.
Та еще посомневалась, но все-таки прикрепила кинжал к поясу тонким ремешком и пошла дальше к столику с инструментами. Провела осторожно пальцами по гладкой поверхности гуциня, а потом неумело, больше из любопытства — по шелковым струнам. Тихо-тихо, но госпожа И вздрогнула от их звука — то ли печального, то ли тревожного. Но сестрица Гуй в своей задумчивости не заметила этого. Ее внимание привлек сицзюнь. Она какое-то время рассматривала его плавные линии, колки, а потом снова не выдержала и скользнула пальцами по струнам. Так же негромко, но у госпожи Дин сладко заныло сердце — показалось, что инструмент заплакал — и тут же засмеялся, жалуясь на свою судьбу и радуясь тому, что теперь его слышат. Но девушка в черном не заметила и этого: она уже ушла дальше, и маленькие ладони ее гладили сюнь — небольшую флейту. Ему она обрадовалась больше всех, взяла глиняный инструмент в руки и, зажимая пальчиками отверстия, подула в него. Сюнь ответил ей глубоким переливчатым звуком. И девушка, обрадовавшись, прижала его к груди.
А вот госпожа Дин по-прежнему не могла найти себе места. Душа ее была растревожена. Она никак не могла забыть нежный плач
сицзюня. Как же остальные не слышат, не понимают? И она не выдержала — подошла к инструменту, огладила его изящный, похожий на половину груши, корпус, короткий тонкий гриф и взяла сицзюнь на руки, осторожно, словно раскапризничавшегося ребенка.Затем прошла вперед, опустилась на высокое, похожее на расписанный бочонок сидение — изящно, сбоку и расположила инструмент на бедре, скользя пальчиками по грифу. Глаза она прикрыла, вслушиваясь, пытаясь вспомнить… Напрасно. Ни единой мелодии не былов памяти, ни малейшего намека на прошлое… И пусть. — пальцы девушки провели по струнам — и каждая из них поведала госпоже о своем. Она слушала — и отвечала. Руки ее запорхали — вверх и вниз — и алые рукава повторяли их движения, привлекая внимание к тонким запястьям. Рассказ становился музыкой — сначала радостной, успокаивающей, а потом печальной и слегка тревожной.
«Как странно жить, не помня себя и откликаться на чужое имя, не знать, кто тебе друг, а кто — нет», — говорила она. И инструмент отзывался печальным и нежным напевом: «Возможно, это к лучшему, госпожа, кто знает…».
— Кто знает, — повторяла она эхом.
Когда их разговор закончился, пальцы остановились, слегка поглаживая теплое, покрытое лаком дерево, госпожа Дин открыла глаза — и едва не вздрогнула. Четверо женщин расположились вокруг нее на мягких сидениях и, не отрывая взгляда, смотрели на нее и внимали ее игре. Но поразило ее не это: на одно или два мгновения она удивилась, как это она могла называть девушек сестрицами, а госпожу Дзи считать за матушку. Сейчас последняя походили на важную, серьезную первую жену солидного господина. Элегантная госпожа И — за вторую жену. Скромница Гуй могла сойти за служанку. Ей же самой полагалось в этой «семье» место наложницы. И это очень не понравилось девушке, она даже ущипнула себя украдкой за руку — и наваждение прошло.
— Дин-цзе, как же хорошо вы играете! — глаза госпожи И, слегка затуманившиеся было, снова заблестели, и восхищение ее казалось совершенно искренним. — Такое сокровище нельзя прятать. Почему бы нам не созвать всех и не устроить вечер музыки? Ваша игра способна пробудить в душе самые лучшие чувства.
— Вы слишком добры ко мне, сестрица, — улыбнулась госпожа Дин.
— Я согласна с госпожой И, — подала голос «матушка» Дзи. — Мы устроим ужин здесь, позовем мужчин. Кто из них откажется от хорошего вина и прекрасной музыки? А заодно мы сможет больше узнать о каждом из них.
«И понять, чего стоит от них ожидать», — прочитала госпожа Дин в уголках губ рассудительной женщины.
Захлопали легкие крылышки — и в зал влетели жоу-чжи.
— Послание! Послание! — заверещали они — Хозяин велел передать, что о цветах для праздника заботиться нет нужды, он пришлет их сам. Большая честь! Большая честь!
Женщины испуганно переглянулись: понимать, что за ними наблюдают, что все они словно пестрые рыбы в прозрачной воде, было не слишком приятно.
— Передайте своему хозяину нашу сердечную благодарность, — вежливо поклонилась госпожа И, — и прислужники тут же разлетелись в разные стороны.
— Что же, тогда вам нужно отдохнуть Дин-цзе, — продолжила она чуть позже, ласково улыбаясь, — а мы позаботимся о том, чтобы все было готово к ужину.
Госпожа Дин поупрямилась шутливо, чтобы соблюсти приличия, но вскоре покинула необычный зал и в сопровождении своих прислужников отправилась к себе во дворец: ей действительно требовалось набраться сил и еще больше — побыть в одиночестве.
Она позволила жоу-чжи отвести себя в прохладную комнату, прилегла на кровать, подложив под шею валик, чтобы не испортить прическу — и тут же уснула. И впервые за все время прибывания здесь, ей приснился сон: трепет шелковых струн под пальцами, песня их — то убаюкивающая и задумчивая, то пронзительная и встревоженная. И голос — нежный и сладкий. Он пел «Память горька и смущает сердца. Сладок забвения вкус. Кто познает его, тот навеки получит свободу.»…