Восемь дорог Желтого источника

— Лживый лис! — спохватился демон и сделал быстрый шаг, выставив вперед клинок.

— Ты… обе… щал, — напомнил колдун, тяжело дыша. Воздух выходил трудно, с хрипами. Но было не до этого: сил еле хватало, чтобы не дать боли поглотить себя да сдерживать хлещущую из раны кровь.

Жестокосердный исторг очередной поток брани, завращал глазами, но все же остановился.

Тан Лан медленно провел по лицу тыльной стороной подрагивающей ладони, оттер губы и разжал онемевшие пальцы, позволив маленькому золотому слитку упасть на каменную плиту. Взгляд

скользнул по блестящим граням и остановился на верхней — совершенно гладкой, отполированной до зеркального блеска, ни намека на иероглиф.

«Проклятье!»

На плечи навалилась бесконечная усталость.

Сунди-ван почти торжествовал: посмеивался, даже в ладоши хлопнул.

— Ты снова проиграл, Волк. Как жаль… Что же ты намерен предпринять?

Колдун смотрел на звериные, но вполне узнаваемые черты, на ядовитую улыбку, обнажающую острые белые зубы, на мощные лапы с черными когтями, на пламя в круглых тигриных глазах — и не находил в себе ни ярости, ни даже раздражения.

— Это не ваше дело, — ответил он равнодушно и даже почти не удивился, когда после еще одного — оглушающего — хлопка черные стены сначала пошли рябью, заволновались, напомнив поверхность озера в ветреный день, а потом и вовсе оплыли, сбежали вниз и разлились по полу густой вязкой Тьмой. Она уже привычно окружила, обвилась вокруг мягким исполинским змеем, стирая понятия о пространстве и времени. Тан Лан без сопротивления позволил ей это, ибо она давала то, что было нужно ему больше всего — тишину и покой. Она не мешала концентрации, и он смог вернуть способность чувствовать боль — слегка, лишь чтобы понимать, что в теле нуждается в восстановлении — и мягко направить туда поток ци. Тьма с дыханием проникла в его тело, в кровь, разнеслась по венам, помогая очищать раны и сращивать ткани. Разум колдуна оставался тих и спокоен.

«Нет, Жестокий Тигр, я не проиграл, — думал он. — Что бы ни было дальше, я уже победил… Я оседлал тебя, будто коня, и поднялся с твоей помощью туда, куда тебе и не снилось. Всего-то потребовалось для этого умереть дважды».

Когда Тьма разжала свои ласковые объятия, он уже мирно спал, и на губах его блуждала улыбка.

Глава 1.24 Господин Гэн

Он единственный из всех действительно желал встретить здесь Цзя Циньху, и ощущения, испытанные при виде уродливого, звероподобного, но, вне всякого сомнения, его нового облика оказались весьма далеки от страха или ярости. Облегчение… огромное, непомерное, будто с плеч его пала гора.

Не зря… Всё, ради чего он жил последние годы… все усилия, жертвы, потери, сделки с совестью — всё было не зря: род Цзя утратил Небесный мандат, и отныне все члены его не могут считаться подлинными владыками Поднебесной. Не победа, пока еще нет, но и не поражение, а это уже немало. Значит, прав был Тан Лан. И он сам, что ему доверился. И имя Тяньжу — «небесная опора», даровал советнику тоже не зря.

Радости не было: он сомневался, что еще способен испытывать подобные чувства. А те отголоски, которые порой долетали легкими порывами ветра, смутно волнуя и тревожа, имели аромат лепестков снежной сливы. Он запретил себе думать об этом.

Удовлетворение… Пожалуй, так. И Тигр, разумеется, ощутил его за стеной из равнодушия и выверенных слов. И пролилось оно князю ада уксусом на раскрытую рану, резануло слух фальшивой нотой в мелодии циня… Оттого и поддался он ярости, в то время как сам Ян Байлун оставался спокоен.

Когда его враг спустил на них тьму, Белый Дракон даже не стал хвататься за меч, лишь отшатнулся, когда пространство рядом взрезала черная стена быстро застывающего мрака. Краем глаза заметил, что Лу Цунь также отпрыгнул к центру, держа наготове глефу.

Все закончилось так же быстро, как и началось: вот они стояли перед Сунди-ваном впятером в огромном зале, а теперь их только двое, и зал значительно уменьшился, но насколько точно — не поймешь: черные зеркальные стены, бесконечно отражаясь друг в друге, создавали иллюзию нескончаемой множащейся пустоты. Цзя Циньху исчез.

Ян Байлун сделал несколько неспешных шагов, осматриваясь, и встретился взглядом с генералом.

Тот был хмур, собран, и тоже ступал мягко, поворачиваясь так, чтобы держать в поле зрения как можно больше пространства. И его. Не доверяет, и он совершенно прав.

Жестокосердный появился из Тьмы внезапно, вместе с массивным золотым троном — и господин Ян едва не поморщился: он терпеть не мог дешевые фокусы. На врага своего бывший император не обратил никакого внимания, будто того и не было, зато на генерала смотрел так, как смотрит сытый кот на сидящую перед ним мышь.

— Лу Цу-унь, — лениво произнес он, расплываясь в улыбке и поманил того движением пальцев: — подойди.

Генерал шагнул вперед и замер в приветственном поклоне.

— Ну-ка, посмотри на меня, — продолжил старый Тигр, не скрывая издевки. — Ммм… Какой честный открытый взгляд. Но что скрывается на дне его? Как, неужели измена? Ты побледнел, генерал… Кажется, я угадал.

— Я выполнял ваш приказ. — Лу Цунь опустил глаза, и напоминал загнанную в угол собаку. Упрямую, огрызающуюся.

Неожиданно и весьма любопытно.

— Разве?

— Я действовал в ваших интересах, — говорил генерал убежденно. — Вы хотели получить царство Шу и клинок Владыки Ада — я приложил все усилия для этого.

— Не дело коня судить об интересах всадника, — отрезал Цзя Циньху. — Его дело идти туда, куда приказали. Ты получил распоряжение — и что же ты сделал? Проявил самоуправство. Ты изменник, Лу Цунь… Я доверял тебя, я сделал тебя генералом… Как посмел ты предать мое доверие?

Тигр играл, смеялся, и даже не думал этого скрывать.

Краска бросилась в лицо генералу.

— Разве не эту участь вы и готовили мне? — спросил он дерзко, глядя в светящиеся рыжими всполохами глаза своего собеседника.

Хмм, похоже Великий Тигр допустил промах: недооценивать союзников столь же опасно, как и врагов.

— А разве отдать жизнь за своего государя — не честь для воина?

Жестокосердный поднял с трона грузное тело, медленно спустился с пьедестала и остановился напротив Лу Цуня. На правителя земли Шу Сунди-ван не посмотрел ни разу за все это время.

И чем дальше, тем больше у того росло ощущение, что все происходящее сродни представлению, рассчитанному на единственного зрителя. И он пока не понимал, с какой целью. Это… раздражало.

— Отдать жизнь, но не покрыть позором имя! — воскликнул генерал.

Цзя Циньху рассмеялся, сделал легкий взмах когтистой лапой — и в ней появилась черная плеть.

— Имя… — Презрительно скривился он. — Слава… Да кто бы знал о тебе, если бы не я? Или, может, ты рассчитывал, что я приближу тебя к себя, возьму на свою гору еще одного тигра? — на лице генерала проступила смущенная злость, — Что, правда рассчитывал? Тогда ты еще глупее, чем я думал. Таких как ты тщеславных щенков возвышают лишь затем, чтобы воспользоваться их горячностью — и бросить на растерзание хищникам.