Восьмое Небо
Шрифт:
– А теперь кыш! – приказала она карпам, - По домам! Ступайте прочь!
Карпы неохотно зашевелили хвостами, расползаясь в разные стороны. Некоторые из них после еды столь увеличились в объеме, что теперь не могли протиснуться сквозь трюмные щели. Шму, терпеливо помогала им, до тех пор, пока рыбья стая не рассосалась без следа, оставив напоминанием о себе лишь сухую чешую на трюмной палубе.
Чешую Шму осторожно убрала, как и пустые свертки. Напоследок тщательно проверила, плотно ли пригнаны крышки на бочках с икрой и с облегчением убедилась в том, что «Малефакс» не ошибся – апперы и в самом деле не поскупились на дерево. Даже та бочка, что рухнула в трюм, немного покосилась, но не развалилась. Значит, можно не опасаться, что голодная
Трюм вновь опустел, сделавшись тем, чем изначально и виделся – пустым и мрачным ущельем, заваленным всякой старой и ветхой дрянью. Иногда Шму казалось, что если кто-нибудь крошечный заберется украдкой к ней в душу, то увидит что-то подобное. Древняя, очень уставшая пустота – и еще много пыли.
В два шага оказавшись у трюмной шахты, она оттолкнулась от палубы и взмыла вверх.
* * *
«Вобла» шла хорошо, ходко, словно радуясь хорошей погоде, уверенным стремительным фордевиндом, обгоняя плывущие в небе громады кучевых облаков. Гребные колеса оставались в неподвижности – несмотря на то, что корабль находился в нейтральном воздушном пространстве, вдалеке от границ Унии, капитанесса сочла за лучшее не привлекать к себе внимания. Как известно, дым от сгоревшего ведьминского зелья вызывает возмущения в окружающем магическом эфире, так что прущий на полных парах корабль для наблюдательного гомункула сродни ослепительной комете в ночном небе.
От Порт-Адамса баркентина отчалила с попутным ветром, так что уже через час пиратский остров походил на бесформенную, затерявшуюся у горизонта, грозовую тучу. Шму с клотика наблюдала за тем, как он истончается и тонет в облаках. Одновременно с ним постепенно таял и страх в ее душе, на смену ему пришла размеренная меланхолия, которой органично вторил аккомпанемент из хлопков паруса и шуршания ветра. Все острова издалека похожи друг на друга, размышляла Шму, просто висящие в небе песчинки. Они висят на разной высоте, они разной формы, вокруг них дуют разные ветра, но издалека они все как один. Просто кусок камня, который Розе вздумалось повесить именно здесь посреди неба. Она вспомнила просторные гулкие коридоры замка, в которых играла. Интересно, где находился этот замок? И что это за остров? На что он похож, если разглядывать издалека?..
Некоторое время Шму пыталась просто медитировать, наблюдая с клотика за парящими в высоте медузами. Медузы в этой части неба были хороши – розовые и лиловые, они парили, иногда трусливо кутаясь в облачные шапки, среди них не было ни ядовитых, ни смертельно-опасных, как кубомедузы в южных широтах, но сейчас взгляд упорно отказывался сосредотачиваться, норовил вильнуть и уйти внутрь себя. В беспокойную и волнующуюся пустоту.
Наверно, ей надо повидать кого-нибудь из членов команды. Шму знала, что чужое общество обычно полностью парализует мысли, но именно это ей сейчас и требовалось. Страх – отличный инструмент для того, чтоб выбить из головы все лишнее…
Но Шму ждало разочарование. Она пронеслась по мачтам от носа до кормы и обнаружила, что верхняя палуба пуста. Необычно для раннего утра на «Вобле». Спрятавшись среди парусов бизань-мачты, Шму украдкой стала наблюдать за капитанским мостиком, к которому обычно старалась не приближаться, чтоб не попасться на глаза капитанессе. Капитанский мостик, большой, широкий, похожий на сцену, смущал ее больше всего. Но в этот раз и он оказался почти безлюден. За штурвалом стоял, равнодушно созерцая облака, Дядюшка Крунч, сама же капитанесса устроилась у борта с газетным листом в руках. Роза не любит газет – ветер постоянно норовил вырвать из капитанских рук упрямо трепещущий бумажный листок, но раз за разок терпел неудачу – Алая Шельма впилась в газету так, что не выпустила
бы ее, даже если б пришлось сопротивляться молодому киту. Укрывшись за бизань-гафелем, Шму наблюдала за тем, как капитанесса читает.Смотреть на нее было интересно и жутко одновременно. И потому вдвойне волнующе. Она часто выглядела сдержанной и холодно-вежливой, часто презрительно кривила губы или задирала острый подбородок, но Шму, способная наблюдать часами, не меняя позы, знала, что бывает и другая капитанесса. Смущенно теребящая рукав, украдкой хихикающая, стыдливо пунцовеющая или беспечно ухмыляющаяся. Надо лишь знать, в какой момент посмотреть.
– Что с ветром? – прогудел Дядюшка Крунч, перекладывая штурвал, - Бьюсь об заклад, он опять сместился на пол-румба. Что говорит анемометр?
Но Алая Шельма даже не опустила газету, чтоб взглянуть на прибор.
– Сам посмотри, - буркнула она.
Скрип абордажного голема походил на хриплый старческий смешок.
– Ты сама знаешь, что тебе стоит почаще практиковаться в навигационной науке. Будь добра, Ринриетта, проверить ветер и внести соответствующие поправки в курс. Мы должны идти в компании с Королем Тунца, а потом, снизившись до трех тысяч, выбирать между Холодной Мисс и Губошлепом. Рассчитай курс до Каллиопы с поправками на боковой ветер и области пониженного давления. Это задачка для зеленого штурмана.
– Дядюшка Крунч, в мире могут скоро задуть такие ветра, каких ты и не представляешь… - рассеянно отозвалась капитанесса, не отрываясь от газеты.
Внутри абордажного голема от возмущения залязгал какой-то подшипник.
– Я?.. Да как ты… Я знаю все пассаты северного полушария! Мы с твоим стариком им хвосты полвека крутили! Да я видел больше ветров, чем волос на твоей голове! Мы сражались с Южным Костоломом, что царствует у Сантьяго! Мы покоряли онежские ветра, голодные и злые, как стая акул! Мы находили те ветра, которых зачастую нет даже на картах, ветра, о которых шепчутся лишь старые небоходы – Сонную Плотвичку, Глухарика, Шепот Розы… И ты еще говоришь, что я не знаю ветров?!
Алая Шельма наконец отпустила газету. И Шму удивилась тому, какое бледное у нее лицо, само под цвет бумаги. Может, на капитанском мостике дует какой-нибудь холодный ветер?..
– Я имела в виду не это, Дядюшка Крунч, - устало пояснила капитанесса, - А совсем другие ветра. И определяют их не анемометры, а более чувствительные приборы.
– Никак не возьму в толк, о чем ты говоришь…
– Пока мы стояли возле Порт-Адамса, у «Малефакса» была возможность пообщаться с другими корабельным гомункулами…
– Пообщаться! – возмущенный возглас большого тяжелого механизма прозвучал как рык, - Иногда твой гомункул больше напоминает мальчишку, норовящего забраться в соседский сад за яблоками! Он попросту взламывает всех встречных гомункулов, что попадаются ему в небесном океане!
– Не собираюсь корить его за это, дядюшка. Мы охотимся за добычей, он охотится за информацией. И даже ты не сможешь спорить с тем, что зачастую его улов оказывается солиднее нашего.
– Едва ли можно назвать уловом стянутые им стишки, фривольные песенки и прочий сор!
– Дядюшка Крунч фыркнул, настолько удачно, насколько позволяло устройство его речевого аппарата, - Он не пират, а старьевщик!
– И эта его привычка приносит нам неоценимую пользу. Потроша память чужих гомункулов, «Малефакс» поставляет нам обрывки информации, которая так или иначе попала в магический эфир. Донесения о кораблекрушениях и штормовых фронтах, маршруты передвижения патрулей на границах Унии, чужие коносаменты и грузовые договора. В воздушном океане тысячи гомункулов. Просеивая все, что им известно, сквозь частую сеть, можно обнаружить много ценного.
Тяжелый металлический корпус Дядюшки Крунча мелко завибрировал. И пусть сам Дядюшка Крунч не обладал ни человеческим лицом, ни человеческими интонациями, Шму догадывалась, что абордажный голем сейчас испытывает вполне человеческую досаду.