Восьмое слово Киндры

По просьбе Анджея Лучинский открыл сейф и пересчитал патроны в коробках.

– Кажется, не хватает трех или четырех штук! – наконец определился он. – Видите ли, точного учета я не веду… А вы уверены, что их пропажа – дело рук Хайнштайна? Как он смог до них добраться?

– У меня есть одно предположение, – сказал Анджей. – Бася Ольшанская помнит, что она с Геленой была в гостиной, когда Мартин попросил у вашей жены ключ от кабинета, чтобы отправить электронное письмо в венский офис. А получив связку ключей, он мог без труда вытащить из сейфа несколько патронов. Он ведь был в кабинете один…

Теперь, по крайней мере, в распоряжении Грошека было чем торговаться с органами дознания.

Через час он уже был в Олецко.

– Женщина в сознание так и не пришла, – сообщил ему Шильд. – Сложная черепно-мозговая травма… Ну, а вы с чем пожаловали?

Узнав, что в обмен на ценные сведения детектив желает ознакомиться с протоколом осмотра личных вещей потерпевшей, следователь состроил недовольную мину.

– Вам-то это зачем?

– Я действую в интересах своих доверителей, – заявил Анджей. – Возможно, им тоже угрожает опасность!

Внимательно выслушав его, и, хмуря высокий открытый лоб с небольшими залысинами, Шильд заметил:

– Исчезли патроны?… Хорошо, завтра я попробую получить санкцию на обыск в номере Хайнштайна. Только зачем ему патроны? Ведь ружье из сейфа не пропало! И на теле его жены нет огнестрельных ран…

Тем временем Грошек завладел протоколом. Его глаза впились в строчки, словно буравчиками высверливая пункт за пунктом.

Австрийский паспорт на имя Моники Хайнштайн… Деньги… Золотой перстень с камнем красного цвета, предположительно рубином… Золотая цепочка… Небольшая планшетка с пудрой, губной помадой и пилочкой для ногтей… Ключ от английского замка… Полиэтиленовый пакетик с куском мела… Верхняя одежда – темная бежевая куртка из плотного материала со следами грязи и крови, джинсы фирмы «Рейнджерс Стар», кроссовки…

«В принципе, ничего необычного,» – мысленно заключил Грошек, передавая протокол обратно следователю. – «За исключением мела, конечно.»

Именно кусочек мела привлек внимание частного детектива, а не золотые украшения или одежда с пятнами крови. Ведь загадочная надпись в подвале особняка была процарапана обломком штукатурки. В то же время Моника Хайнштайн имела при себе мел. Одно никак не вязалось с другим – если бы надпись делала Моника, то, наверное, воспользовалась бы мелом! Но не воспользовалась. Почему? «Да просто надпись – это не её рук дело!» – с разочарованием должен был признать частный детектив.

Вернувшись в пансионат, Грошек незамедлительно переговорил с профессором. Его интересовало, не доводилось ли седовласому ученому ранее поддерживать отношения с фрау Хайнштайн?

– Нет, и еще раз нет! – категорически отрезал пан Ольшанский. – Она мне абсолютно незнакома… Да и что у меня с ней могло быть общего? Она ведь ровесница моей дочери. К тому же замужняя дама и гражданка другого государства…

– Всё это так профессор, – согласился Анджей. – Но кто-то ведь оставил загадочную надпись на стене подвала! Кто, если не она?

Он уже собрался покинуть умолкнувшего собеседника, когда тихая фраза Ольшанского догнала его в дверях:

– Вы меня уже в который раз спрашиваете, с кем из постояльцев я мог встречаться ранее… До вчерашнего дня я с уверенностью бы сказал, что ни с кем. Но вчера… Вы видели, как на меня взглянула пани Фелиция, когда она покидала пансионат?

– Ну, теплоты в этом взгляде действительно было немного… – кивнул Грошек.

– Вот, вот. Так женщины обычно смотрят на отвергнутых любовников. С жалостью и отвращением!

– Так она вам знакома?

– В том то и дело, что нет! И в то же время, у меня сложилось впечатление, что я её знаю. Правда, вспомнить, когда и при каких обстоятельствах произошло наше знакомство я не в состоянии. Прямо наваждение какое-то!

– Дежа вю?

– Что?

– Это психиатрический термин… Ложное узнавание!

– А-а… Может быть… – рассеянно сказал профессор. – Я уже боюсь, неужели память стала отказывать мне?..

Грошек же был иного мнения. После обеда он отправился в Станички, сел на рейсовый автобус и уже меньше, чем через час позвонил в дверь одноэтажного кирпичного дома, расположенного на окраине Сувалок. Адрес Фелиции Криштофович ему дала Гелена Лучинская.

Дверь открылась быстро, как будто его уже ждали. На пороге возникла женщина лет пятидесяти в простенькой вязаной кофте и стареньких шлепанцах. В ней было трудно узнать ту чопорную и шикарную даму, что всего день назад выехала из пансионата. Пораженный переменами во внешнем виде, Анджей не сразу нашелся, что ему сказать.

Пани Фелиция его опередила.

– Ах, это вы, пан Грошек! – устало и буднично произнесла она, запуская детектива в прихожую. – А я думала, что это вернулся Богдан…

– Я бы хотел с вами поговорить, – тактично попросил аудиенции Анджей. – У меня всего несколько вопросов…

– Вы из полиции?.. Надо сказать, что вы мало похожи на сотрудника музея!

Смущение охватило Грошека.

– Это п-почему? – выдавил он из себя, чуть заикаясь.

– В гостиной пансионата висит прекрасная копия Збигнева Рыхлицкого. А вы даже не взглянули на неё. Потом, ваш невразумительный ответ по поводу этюдника…

Маскироваться дальше не имело смысла. Анджей кивнул и улыбнулся в ответ:

– Кажется, мы друг друга стоим, пани Фелиция! Я действительно не музейный работник. Я – частный детектив…

– Вас ко мне направил пан Ольшанский? – неожиданно осведомилась женщина, когда они прошли в комнату.

Грошек счел за необходимость до конца быть откровенным.

– Нет, но я приехал, чтобы выяснить, были ли вы с ним раньше знакомы… Или это тайна?

– Это не тайна, – покачала головой пани Фелиция. – Это трагедия всей моей семьи…

– Мариана? – наобум спросил детектив.

– Да… – подтвердила женщина. – Моя родная сестра…

Она подошла к стене, на которой висели три фотопортрета в рамках, и молча указала на один из них. Молодой симпатичной девушке на фотографии было лет двадцать, черты её лица имели некоторое сходство с чертами лица хозяйки квартиры.

– Она погибла? – осторожно спросил Грошек.

– Да, – едва качнула головой пани Фелиция. – Но прежде, чем она погибла, прошло десятилетие, за которые поседела наша мать и умер от инфаркта отец. И виной всему Францишек…