Воспитательные часы

К? Какого хрена? Раздраженный, направляюсь к двери, злясь, что Алекс не потрудилась сказать мне, что она осталась дома, а потом сделала вид, что ей все равно, что я вышел.

Чертовски грубо и неуважительно; я должен был знать, что она собирается бросить меня.

Я так мало знаю о женщинах и их играх с головой, но должен был знать, что это произойдет. Боже, я такой тупой.

Решив уйти, я, наклонив голову, проталкиваюсь сквозь толпу к двери. Останавливаюсь на крыльце, чтобы отправить Гандерсону и Джонсону сообщение, зная, что им насрать, что я уже ухожу.

Кладу телефон в карман и начинаю спускаться по ступенькам студенческого общежития. Я не могу выбраться отсюда достаточно быстро.

— Эй, — раздается голос позади меня. — Куда ты идешь?

Остановившись на нижней ступеньке крыльца, я колеблюсь, прежде чем повернуться к дому.

Она стоит на крыльце, прислонившись бедром к массивной белой колонне, ее огненно-рыжие волосы и темно-красные губы блестят в свете ламп. Глядя на меня сверху вниз, губы изогнуты в хитрой улыбке.

Она не может говорить со мной.

Покачав головой, я собираю свои чувства, разворачиваюсь и продолжаю идти.

Ее голос снова останавливает меня.

— Я с тобой разговариваю.

Засовывая мобильник в задний карман джинсов, я наблюдаю, как красивая девушка с вечеринки опирается локтем о белую колонну, одна лодыжка небрежно обхватывает другую, когда она стоит там со стаканом в руке.

Она делает еще одну попытку.

— Не веселишься?

Я позволяю своим глазам изучить длину ее бедер и длинных ног, задаваясь вопросом, такие ли они шелковистые, как выглядят. Осматриваю эти ноги и черные пробковые босоножки, застегнутые на лодыжках.

— Я, э-э, ждал кое-кого, кто не потрудился прийти.

— Облом. — Она смотрит вниз, в темный двор. — Не хотелось одеться в тогу?

— Нет. А тебе?

— Нет, я здесь не поэтому.

— Почему ты здесь?

Эти красные блестящие губы изгибаются в лунном свете.

— Парень.

Очевидно. У таких девушек всегда есть парень.

Она, кажется, оценивает меня; даже в темноте, я чувствую, как ее глаза бродят по моему телу.

— А как насчет тебя? — спрашивает она. — Здесь, чтобы перепихнуться или просто напиться?

— Ни то, ни другое.

— О?

Я засовываю руки в карманы джинсов, которые постирал и разложил сушиться, только на сегодня. Для Алекс.

— Так ты здесь из-за девушки?

Я качаю головой.

— Мне все равно не следовало выходить сегодня, так что я иду домой.

— Почему тебе не следовало выходить? Неужели она того не стоит?

— Я думал, что возможно стоит, но ошибался.

Какого черта я ей все это рассказываю? Как будто ей не насрать.

— Так где же она?

— Не потрудилась прийти.

Рыжая фыркает, неприлично.

— Если она не потрудилась прийти, значит, она того не стоит.

— И все же меня это бесит, потому что я зря потратил время и мог попасть в беду.

— Почему это?

— Спортивный кодекс.

— Ты всегда следуешь правилам? Потому что там повсюду ползают спортсмены. — Она тычет большим пальцем в сторону дома.

— Да, когда это может стоить мне стипендии.

— А, понятно. — Она замолкает, её густые волосы блестят в тусклом свете крыльца. Они похожи на лист плотного атласа и выглядят вдвойне более осязаемыми.

— Ты что, заблудилась? Я имею в виду, ты следила за мной по какой-то причине?

Она снова смотрит на меня.

— Наверное, просто любопытно. Только что ты смотрел на меня, — она щелкает пальцами, — а в следующую секунду тебя уже нет.

Мне нечего на это сказать.

— Не волнуйся, я тоже смотрела на тебя. — Ее мягкий голос разносится в темноте. — А твои друзья внутри не будут скучать по тебе?

Вряд ли, но ее заявление заставляет меня задуматься.

— Какого хрена ты следила за мной?

Да, это грубо, но мы оба знаем, что в этом нет никакого гребаного смысла.

Тихий смешок.

— С какой стати тебя это удивляет?

Шум, смех и громкая музыка из дома спасают меня от ответа. Кто-то начинает скандировать: «пей, пей, пей», и за этим быстро следуют хриплые аплодисменты. Толпа сходит с ума.

Открывается входная дверь, извергая полудюжину пьяных студентов. Кто-то нетвердой походкой спускается по деревянным ступенькам, кто-то подходит к крыльцу покурить или поговорить.

Девушка выпрямляется во весь рост, проводит бледными руками по бедрам. Я смотрю, как ее длинные ноги спускаются по лестнице, гибкие, как у жеребенка. Ее рука скользит вниз по перилам, указательный палец медленно проводит по дереву, кошачья улыбка растягивает губы.

Она останавливается передо мной, когда достигает земли, наши лица в дюйме друг от друга.

Слишком темно, чтобы разглядеть цвет ее глаз, но ее черные ресницы трепещут в моем направлении, длинные и жесткие, что противоречит ее светлой коже.

Вблизи она красивее, чем издалека, запах свежего воздуха, лимонов и пролитого пива ударяет мне в ноздри.

Длинный палец касается ее подбородка.

— Мне кажется, я тебя знаю.

— Поверь мне, это не так.

— О, но я думаю, что знаю. — Она произносит это лениво, растягивая слова, красный рот выговаривает каждый слог.

— Я бы запомнил. — Я бы точно запомнил такую девушку.

Делаю шаг назад, прежде чем сделать какую-нибудь глупость, например, снова попытаться почувствовать ее запах.

Ее губы складываются в милую гримасу.

— Ты ведь еще не уходишь?

— Я думал, мы закончили разговор.

— Ты не хочешь, чтобы я составила тебе компанию?

Клянусь, если бы моя челюсть не была закрыта от хмурого взгляда, она бы открылась от шока. Эта цыпочка настоящая? Она не может стоять здесь в темноте и разговаривать со мной.

Мной.

Не тогда, когда в доме пятьдесят симпатичных парней. Выглядящих лучше меня. Горячее. Квотербеки. Форварды хоккейной команды. Братья по студенческому братству.