Воспоминания американского школьника

Воздух застрял у меня в горле - ни туда, ни сюда. Зубы сжались так, что в скулах стало больно. Сердце заколотилось, застучало, запрыгало. Потом что-то горячее поднялось к глазам и зашумело в ушах. Я соскочил с крыльца и с размаху запустил в Конвея связкой книг.

– Берегись, Билли!
– закричал Роджерс.

Конвей бросил Бенни, но не успел увернуться, и связка ударила его в грудь. Он пошатнулся. Я подскочил к Конвею, схватил обеими руками за куртку и стал трясти так, что у него защелкали зубы.

Конвей рванулся. В руках у меня осталась только большая перламутровая пуговица.

Пальцы Конвея впились в мои волосы.

– Стой, стой, ребята!
– во двор ввалилась толпа мальчишек с ракетками и мячами. Впереди бежал Фил Адамс.

Он кричал:

– Что это у вас? Драка? Драться, так драться по правилам!

Нас схватили за куртки и оттянули друг от друга. Фил вынул носовой платок и туго обвязал мне голову.

– И куда только ты лезешь с такими вихрами?
– ворчал он.

– Все равно. Скорее, Фил. Пусти, - бормотал я.

Конвей смотрел на нас исподлобья.

– Сэт, повяжи мне тоже голову, - потребовал он. Коротенькие волосы Конвея трудно было ухватить даже щипцами, но Роджерс сейчас же вынул из кармана клетчатый платок и, аккуратно сложив его, повязал голову друга.

– Не забудь приемы бокса, которые я тебе показывал, - шептал мне Фил.
– Не стискивай кулак. Бей косточками. И все в одну точку. Наскакивай снизу - нырком. Помни, что крач у тебя хорошо выходит. Ну, иди.

Меня отпустили. Я бросился к Конвею. У Конвея остренький противный подбородок! В подбородок! Рука выпрямилась как пружинная. Зубы у Конвея лязгнули.

Он отскочил, пригнулся и ударил меня в живот.

Я захлебнулся воздухом.

– Хук!.. Хук!
– кричал Фил.

Я согнул руку, выбросил ее вверх, вбок.

– Ой!
– взвизгнул Конвей.

Голова у него качнулась как тряпичная.

"Так!.." - подумал я.

Вдруг в глазах у меня потемнело и в горле стало горячо - Билли ударил меня в нос. Брызнула кровь, кто-то закричал. Кажется, Бенни Уоллес.

Я рассвирепел и, ничего не слыша, ничего не видя, замолотил кулаками куда попало.

Пуговицы отлетели от моей рубашки, нос распух, левый глаз не открывался, но я не чувствовал боли.

– Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Не уйдешь!
– сквозь зубы шипел я.

– Ура, Том! Конвей бежит!
– закричали вокруг.

Но кулаки не могли остановиться.

– Очнись, дурень! Это я!
– закричал Фил Адамс.

Он подошел поздравить меня с победой и пожать мою руку, а я заехал кулаком ему прямо в живот. Мальчики хохотали.

Я опустил руки и огляделся. Мальчики столпились вокруг меня. Конвей исчез.

Я был победителем.

Уоллес прикладывал к моему распухшему лицу намоченный под краном платок. Кто-то накинул мне на плечи куртку, кто-то надвинул на подбитый глаз фуражку, мальчики еще раз прокричали "ура" и пошли провожать меня домой.

Тетушка Эбигэйль открыла мне дверь.

– Господи, боже мой!
– Она всплеснула руками и в ужасе отшатнулась.

– Это ничего, тетушка, - попытался я улыбнуться.

Но распухший нос и подбитый глаз не хотели слушаться: нос упрямо сворачивал в сторону, а глаз сам собой подмигивал.

Тетушка, не говоря ни слова, схватила меня за руку и потащила к дедушке.

– Полюбуйся, Даниэль!
– воскликнула она и с размаху хлопнулась в кресло.

– Кра-а-савец!
– сказал дедушка.
– Кра-асавец! Где это тебя так разукрасили?

Я начал рассказывать, как Конвей пристал к Уоллесу, как я запустил в него связкой книг, как мы сцепились.

– ...Я сделал крач, а он не по правилам - в живот. Я ему - хук, понимаете: так и сюда. Он стукнул меня по носу. В кровь.

– Эх, - сказал дедушка, - шаг назад и выпад в сторону! Где у тебя голова была?!

– Прозевал, дедушка, но зато я его так свистнул в ухо...

Дедушка слушал, покачивая головой.

– Побежал, говоришь?
– хлопнул он себя по колену.
– Здорово! Так ему, разбойнику, и надо. Точь-в-точь так влетело от меня фискалу Джинглю. Мне тогда было лет двенадцать. Как сейчас помню эту историю. Хорошее было время...

– Даниэль, - перебила тетушка, - сейчас совсем не время для ваших детских воспоминаний. В драке не может быть ничего хорошего. Вам бы следовало объяснить это Тому.

– Не поможет, сестра, - сказал дедушка.
– Это у нас в роду.

Тетушка поджала губы и встала.

– Нужно что-нибудь сделать с его синяками. Я полагаю - пилюли д-ра Паркса, примочка из отвара бузины и патентованная мазь Плорниша...

– Никаких пилюль. Холодный компресс и черная повязка на глаз, чтобы не пугал людей и лошадей.

Тетушка усадила меня в кресло, завернула мою голову мокрым полотенцем и вышла. Через полчаса она вернулась с дюжиной черных повязок на белой подкладке.

– Они всегда будут у нас под рукой, - сухо сказала она.

12

Я стоял перед зеркалом. Страшная рожа смотрела на меня с блестящего стекла. Под глазом до половины щеки темнел огромный синяк. В середине он был густо-лиловый, а по краям сиреневый с красными и желтоватыми прожилками. Превратившийся в щелочку глаз жалобно моргал припухшим веком; нос был гораздо больше похож на грушу, чем на обыкновенный нос.

"Ну, как я покажусь в класс? Ведь засмеют. Надо спустить повязку пониже. Нет, так еще хуже, - синяк вылезает сверху. А если так?"

Я старался приладить повязку получше, но синяк выглядывал то снизу, то сверху, то справа, то слева.

"А, черт с ней, с повязкой... Еще опоздаешь".

Я затянул узелок на затылке, нахлобучил шапку и побежал в школу. У ворот школы меня поджидал Бенни Уоллес.

– Ну как, Том? Что твой глаз? Очень больно?

– Пустяки! Есть о чем разговаривать.

– Ты молодчина, Том! Знаешь, все в школе говорят, что ты молодчина и что Конвея давно пора было поколотить...

– Ах, вот как!
– И я сдвинул повязку повыше. Пусть видят, как страдают в честном бою.