Воспоминания американского школьника
Шрифт:
Все шло очень хорошо.
Но вот наступила самая замечательная сцена. Гордый Телль - это был я, - в плаще и с самострелом за плечами решительно отказывается кланяться шляпе.
– Ах, так!..
– закричал тиран Геслер.
– Ты будешь казнен. Впрочем, ты еще можешь спастись. Говорят, что ты отличный стрелок. Сбей яблоко с головы родного сына, и я помилую тебя.
На сцену выполз Перец Виткомб. Он выполз почти на корточках. (Перец играл моего сына - а где же это видано, чтобы сын был выше отца? Вот он и приседал до земли).
На голову Переца Виткомба поставили огромное красное яблоко.
– Пусть кровь моего сына падет на твою голову, тиран!
– восклицаю я и, выставив вперед ногу, натягиваю лук.
Но Перец, кажется, не особенно-то верит, что я отличный стрелок. Руки у него дрожат, и даже рот открылся от страха.
Я стреляю.
– Ай-ай-ай...
– Перец взмахнул руками и сел на пол.
Глаза у него вытаращены, изо рта, как у гончей собаки, болтается язык, а в кончике языка дрожит и покачивается стрела.
– Он убит!
– закричала Мэри Уоллес и уткнулась лицом в коленки.
Вся публика соскочила с мест и бросилась на сцену.
– Перец, я не виноват! Зачем ты открыл рот?
Я присел на корточки и с ужасом смотрел на его язык.
Стрела дрожала.
Китти растолкала всех и подбежала к Перецу. Она придержала двумя пальцами кончик языка и выдернула стрелу. Потом она притащила кружку с водой и заставила Переца хорошенько прополоскать рот.
– Что за шум?! Что тут творится?!
– раздался вдруг визгливый голос.
Мы все обернулись.
В дверях стояла тетушка.
– Вот не в добрый час принесло, - проворчала под нос Китти.
– У нас театр. Артисты и публика, - сказал я.
– Я играл Вильгельма Телля.
– Какие еще Вильгельмы?
– закричала тетушка.
– Чтобы все сейчас же кончилось. В гостиной сыплется штукатурка. Китти, как вы смели допустить это безобразие? Никаких Вильгельмов! Марш на кухню! Через пять минут чердак должен быть пуст.
Хлопнула дверь, и ступеньки заскрипели под тетушкиными сердитыми ногами.
Так печально кончилось наше первое и последнее представление.
16
Рано утром молочница Салли Квильп привезла в своей тележке вместе с бидонами молока большой шершавый ящик.
Салли Квильп и наша Китти, пыхтя, втащили ящик в коридор и поставили у стенки.
В ящике были яблоки.
Мистрисс Квильп каждую осень доставляла тетушке Эбигэйль яблоки из своего сада.
Зимние запасы были страстью тетушки. С осени наш коридор превращался в настоящий склад: с потолка свешивались коричневые связки сушеных, сморщенных грибов; уцепившись крючком за толстую веревку, покачивался глянцевитый копченый окорок; на полках чинными рядами стояли по росту банки с вареньем; желтая лимонная и розоватая абрикосовая пастила хранилась в выложенных папиросной бумагой жестяных ящиках из-под печенья.
После обеда тетушка Эбигэйль позвала меня.
– Том, помоги мне распаковать и разобрать яблоки.
Ящик сверху был забит досками. Одну за другой я поддел их большим кухонным ножом, и они с треском поднялись и стали торчком.
Крепкий запах холодных яблок и стружек вырвался, заполнил все углы и сразу прогнал сладковатый землистый дух грибов и соленый домашний запах ветчины.
Я
вынимал яблоки; тетушка перетирала их и раскладывала на две кучки. В левую попадали подбитые и подмороженные. Подбитые и подмороженные тетушка пускала в первую голову на компот и пироги.В коридоре было холодно. Пальцы у меня застыли и перестали слушаться. Холодные, гладкие яблоки то и дело выскальзывали из рук.
Тетушка Эбигэйль плотно закуталась в свой серый платок и концы его завязала на спине толстым узлом. Кончик носа у нее покраснел.
Вдруг тетушка вскрикнула и выронила яблоко. Оно глухо стукнуло и покатилось по полу.
В конце коридора появился дедушка с длинной трубкой в зубах.
Тетушка Эбигэйль не выносила курения. Одна мысль о дыме приводила ее в ужас. От запаха табака - уверяла она - у нее делались мигрени и сердцебиение, дым у нее вызывал головокружение и резь в глазах.
С тех пор как тетушка переселилась к брату, табак навсегда был изгнан из дома Нёттер.
Дедушка не мог жить без трубки, но из-за тетушки ему приходилось курить в саду или в конюшне у Джипси. Когда шел дождь, он приходил ко мне наверх и курил в форточку.
– Даниэль! Боже мой! Даниэль! Что вы со мной делаете?
Дедушка спокойно вынул трубку изо рта, легкое белое облачко растаяло в воздухе.
– Этот ужасный табак... Мне дурно... Китти, воды!
Тетушка опустилась на стул, голова у нее беспомощно склонилась набок.
Из кухни прибежала Китти с целым кувшином воды.
– Мастер Том, тащите скорее полотенце!
Дедушка не торопясь, подошел к тетушке. Спокойно покачивая головой, он смотрел, как мы с Китти выжимаем полотенце и прикладываем его к тетушкиным вискам.
– Дорогая Эбигэйль, стоит ли так волноваться?
Тетушка слегка застонала, губы у нее дрогнули, веки приоткрылись, и она с упреком взглянула на дедушку.
– Милая моя, - сказал дедушка и поднес трубку к самым глазам тетушки Эбигэйль.
– Милая моя, в этой трубке нет и никогда не было табаку. Она годится только для пускания мыльных пузырей. Я нес ее Тому.
Тетушкины глаза широко раскрылись.
– А... а дым?..
– В коридоре холодно.
Дедушка набрал воздуха и выдохнул целую струю белого пара.
Китти со стуком опустила на пол кувшин и опрометью кинулась в кухню. Я слышал, как она фыркала за дверью.
Тетушка вскочила и сбросила полотенце. Полотенце мокро шлепнулось на пол. А тетушка выпрямилась, туже стянула на плечах свою шаль и, поджав губы, большими шагами вышла из коридора.
– Китти!
– крикнул дедушка.
– Уберите-ка кувшин и полотенце.
Китти вошла, вся красная от смеха.
– Мисс Эбигэйль нюхает дым глазами, - шепнула она мне, наклоняясь над полотенцем.
Тут я не выдержал и тоже громко фыркнул.
Дедушка обернулся.
– Тише вы! Тетушка услышит.
Но у самого дедушки уголки губ дрожали, и видно было, что ему тоже хочется засмеяться.
Он отвернулся к окну и забарабанил пальцами по стеклу.
– А ведь ночью будет настоящая буря.
Дедушка очень любил предсказывать погоду. Он определял ее по направлению ветра, по форме туч, по цвету неба, по полету ласточек и по целой сотне одному ему известных примет.