Воспоминания американского школьника

Я очень боюсь опоздать в школу. Кое-как покончив с завтраком, я хватаю сумку и бегу через весь город.

Первые дни я так торопился, что приходил в школу раньше всех и каждый раз пугался.

На школьном дворе было тихо и пусто.

"Опоздал... Уже занимаются..."

Я тихонько открывал дверь и заглядывал в гардероб. Но на вешалках ни одной шапки, на полу - ни одной бумажки.

Успокоенный, я выходил во двор, садился на длинную скамейку и поджидал товарищей.

Скамейка вся была покрыта вензелями - в круглых, шестиугольных, квадратных рамках или вовсе без рамок: Г.Б, Г.Б., Г.Б. Это значило Генри Блэк, Генри Блэк, Генри Блэк.

Я сидел на скамейке и болтал ногами.

Первым после меня приходил мальчик с длинной палкой в руке. Палку он всегда оставлял на дворе, потому что мистер Гримшау не позволял нам ходить с палками. Это и был тот самый Генри Блэк, который вырезал все вензеля на скамейке. Жил Генри Блэк далеко от города, и по его сапогам - лучше, чем по барометру, - можно было узнать, какая стоит погода: в дождливые дни сапоги были покрыты коричневой жирной грязью, а в сухие - густой серой пылью.

Потом приходил Чарлз Марден, который в первый же день угостил меня пряником с кайенским перцем. У этого сапоги блестели во всякую погоду. На голове у него была лакированная шляпа с лентой, а на куртке два ряда золотых пуговиц. Никто бы никогда не угадал, что припрятано в карманах этой синей с золотыми пуговицами куртки. Что там может быть, кроме аккуратно сложенного носового платка и записной книжки?

А в карманах у Мардена были тоненькие гвоздики, чтобы прибивать к столу шляпы наших учителей, иголки с нитками, чтобы зашивать рукава их пальто, перец в бумажке, чтобы подсыпать в их табакерки или угощать таких новичков, как я.

Меня-то он больше перцем не угощал. Во-первых, я уж не считался новичком, а во-вторых, мы с ним подружились и вместе воевали с нашими врагами - рыжим Конвеем и его верным спутником Сэтом Роджерсом.

Чарлз Марден усаживался на скамейку рядом с Блэком, и мы втроем, дружно посвистывая, дожидались остальных членов нашей компании. Это были: веснушчатый Перец Виткомб, мой сосед по парте, Фред Лангдон и Бенни Уоллес.

Фреда Лангдона прозвали "Лангдон-изобретатель", потому что он всегда что-нибудь изобретал: точилки для перьев из ореховой скорлупы, щипцы, чтобы вытаскивать мячик из лужи, мышеловку из грифельной доски, старой кастрюльки и куска проволоки.

А Бенни Уоллеса все в классе называли "маленький Уоллес" или "маленький Бенни", а то и просто "маленький". Он и в самом деле был меньше всех в школе. Бенни приходил перед самым звонком. У него не было матери, и он вместе со своей сестрой Мэри вел все домашнее хозяйство.

Мы уже знали: раз пришел Бенни - значит, сейчас будет звонок. На крыльцо выходил мистер Гримшау, он жил в школьном доме, и сам звонил в колокольчик.

Начинались уроки.

Стучали крышки парт, шелестела бумага, визжали перочинные ножи.

Мистер Гримшау подымался на кафедру.

Мистер Гримшау заменял у нас пять учителей. Он учил нас английскому языку, латинскому языку, географии, истории и арифметике. И на всех уроках он вел себя по-разному.

На уроках истории это был торжественный мистер Гримшау. Он стоял на кафедре, как памятник на площади, с поднятой рукой, и рассказывал нам о Джордже Вашингтоне и Аврааме Линкольне.

На арифметике мистер Гримшау был похож на мельника. Весь белый от мела, он стряхивал с ладоней белую пыль и говорил скороговоркой о фунтах, мешках, долларах и центах.

Латинский мистер Гримшау сидел на кафедре с закрытыми глазами и, прижав руку к щеке, будто у него болят зубы, нараспев спрягал глаголы.

А в английском мистере Гримшау было всего понемножку: диктовки он диктовал, закрыв глаза, стихи читал, стоя как памятник, а грамматические правила объяснял у доски, весь перемазанный как мельник.

Кроме мистера Гримшау, у нас было еще два учителя; учитель французского языка - француз Боннэ, и учитель чистописания.

На голове у француза торчал взбитый хохолок, а под подбородком топорщился огромный бант. Садясь на стул, француз бережно раздвигал фалды своего зеленого фрака. А когда сердился - топал ногой в лакированном башмаке, и белый бант дрожал у него на груди, как бабочка, которая собирается улететь. Но мы нисколько не боялись Боннэ и даже нарочно дразнили его, чтобы посмотреть как трясется белый бант.

Зато на уроках чистописания было тихо как в гробу. Все сидели, прикусив языки, и старательно выводили: Авраам Линкольн справедливо считается бескорыстным патриотом. Прилежание и внимание - украшение примерного ученика.

Мистер Мольбери расхаживал между партами с желтой лакированной линейкой наготове.

Ходил он на цыпочках, еле слышно. Но стоило вам шепнуть словечко соседу или посадить кляксу на разграфленный лист, как линейка с размаху опускалась вам на пальцы. Мистер Мольбери вырастал за вашей спиной точно из-под земли. Глаза у него были как два буравчика, маленькие и острые, и он сразу видел, что делается во всех четырех углах класса.

Мы терпеть не могли уроков чистописания.

Обыкновенно занятия в школе продолжались с восьми до четырех часов. А по четвергам и субботам у нас были полупраздники. В четверг и субботу нас отпускали в двенадцать часов. Это были самые счастливые дни в неделе.

Еще накануне мы всей компанией собирались в углу школьного двора, у большой бочки для дождевой воды, и придумывали, чтобы предпринять завтра.

– Я предлагаю большое состязание в крикет!
– кричал Перец Виткомб, взгромоздившись на бочку и размахивая руками.
– Но с условием - Конвея и Сэта Роджерса в игру не принимать.

– Нет, уж лучше идем на реку пускать с пристани кораблики, - перебивал Фред Лангдон.

– В лес на Джипси! В лес на Джипси!
– орали наперебой Генри Блэк и Чарлз Марден.

– В лес на Джипси!
– кричали Уоллес и я.

Фред и Перец сейчас же переходили на нашу сторону.

Прогулки за город были самым любимым развлечением нашей компании с тех пор, как мы нашли тележку. Случилось это вот так. Однажды ко мне пришел маленький Бенни Уоллес. Мы играли с ним в мяч, но потом полил сильный дождь, и мы забрались в конюшню к Джипси пережидать его. В конюшне было темно. Разве что в прятки можно было играть в такой темноте. Мы и стали играть в прятки.

– Белли! а Белли! Что это у вас такое?
– закричал вдруг Уоллес из угла. Я побежал к нему, и мы вместе выкатили на свет маленькую тележку, разбитую и ободранную.

– Вот если бы запрячь в нее Джипси, - сказал Уоллес, почесав за ухом, - можно было бы по-настоящему кататься!

– Так давай запряжем!
– закричал я.

– Нельзя - она без колеса и вся поломанная.

– Надо ее починить. Побежим, спросим у дедушки.

Мы бросились к дедушке и рассказали о нашей находке.