Воспоминания

2

Вот еще одно лос-анджелесское происшествие.

– Повторите, как ваше имя? – спросил джентльмен, сидевший рядом со мной за обедом, во время которого ко мне обращались поочередно «ваша светлость», «ваше превосходительство» и «монсеньор».

– Меня зовут Александр.

– Александр – а дальше?

– Ничего, просто Александр.

– Но послушайте, – раздраженно заметил мой сосед, – давайте все же выясним… разве у вас нет фамилии?

Я признался, что в нашей семье, конечно, была и фамилия, но по старинной традиции к нам обращались просто по имени. Чтобы он лучше меня понял, я указал: в то время как близкие друзья принца Уэльского могут называть его Дэвид или Эдвард, никто и никогда не называет его мистером Виндзором.

Мой сосед с сомнением покачал головой и какое-то время молчал.

– Ну вот, – воскликнул он вдруг, – допустим просто ради интереса, что меня зовут Джонни Уокер! Как меня представят вам – как мистера Джонни или как мистера Уокера? – Вас представят как мистера Уокера, конечно, но, будь это мое имя, меня представили бы вам как великого князя Джонни.

– Теперь все понятно, – мрачно признался он. – Победа за вами!

Не сразу я сообразил, что вовсе не обязан был ему возражать. Мой собеседник, твердо веривший в то, что у каждого человека должна быть фамилия, принадлежал к вымирающему виду американцев. Им не передался лихорадочный интерес к представителям королевских семей, который столь свойствен их современникам. Я не знаю ни одного королевства или империи, где обожание титулов, голубой крови и прославленных предков доходило бы до таких крайностей, как в современных Соединенных Штатах. Американских послов при Сент-Джеймсском дворце каждую весну одолевают тысячи желающих сделать книксен перед их величествами. Американские девушки приезжают из всех штатов и проводят в Лондоне несколько месяцев. Они тратят целые состояния на специальные платья и учатся грациозно приседать и пятиться, держа шлейф, хотя сама церемония представления ко двору продолжается лишь несколько секунд.

Судя по всему, американские промышленные магнаты очень довольны, если их имена включают в светские календари-справочники их городов. Сотрудники отделов по связям с общественностью, которым платят огромное жалованье, по-настоящему управляют внерабочими часами своих боссов и проводят длительные кампании, чтобы обеспечить им награждение каким-нибудь иностранным орденом.

Американцы досконально изучили «Готский альманах». Судя по моему опыту, эта сухая и довольно скучная книга, в которой размещены родословные древа аристократии, в Соединенных Штатах стала бестселлером. Никогда не забуду своего диалога с дамой (точнее, говорила в основном она) на приеме в доме одного политического лидера. Целых двадцать минут, ни разу не запнувшись ни на дате, ни на титуле, ни на имени, она рассуждала о моих русских, английских, датских, немецких и испанских родственниках. Она рассказала мне о них больше, чем знал я сам. Она одинаково хорошо знала имена участников Первого крестового похода и фамилии их ныне здравствующих потомков, живущих во Франции, и довольно подробно рассказывала о судьбе всех до единого спутников Вильгельма Завоевателя. Когда она перешла к списку пассажиров «Мэйфлауэра», я очень встревожился. Мне казалось, что ее отрывистая речь способна перекинуть мостик в прошлое и я вот-вот окажусь лицом к лицу с мрачными и голодными сквайрами, которые высадились на эти берега в последний четверг ноября.

Обладательница таких потрясающих знаний жила в небольшом городке в северной части штата; судя по тому, что ее трудолюбивый муж не испытывал больших амбиций государственного уровня, едва ли она хотя бы раз в жизни могла применить свои знания на практике. У нее я наблюдал классический случай следования чьему-то примеру. Благодаря ей я впервые понял, что мои американские друзья все больше и больше склоняются к монархизму, в то время как сам я становлюсь все более и более «демократом». Хотя два эти понятия очень условны, я не могу придумать лучшего способа, чтобы выразить изумление нынешним состоянием ума американского общества. И если раньше подобные настроения можно было объяснить простым снобизмом, в последнее время напрашивается сравнение с Австро-Венгерским имперским двором. Для того чтобы разобраться в хитросплетениях американских взглядов, понадобится не меньший авторитет, чем покойный камергер двора Габсбургов. На первое место в американском высшем обществе ставят Бостон, с подозрением смотрят на Нью-Йорк и кривятся, услышав, что собеседник родом откуда-нибудь со Среднего Запада.

Откровенно признаюсь, что не понимаю природы таинственной связи между географическим положением того города, где живет человек, и средним уровнем достижений, приписываемых ему «высшей лигой» американского общества. Знаю одно: всякий раз, как я возвращался в Нью-Йорк из Дейтона (штат Огайо), из Спрингфилда (штат Иллинойс), из Саус-Бенд (штат Индиана) или из любого другого места к западу от Гудзона, я не сомневался, что услышу горестный вскрик хозяйки того или иного манхэттенского салона:

– Какой ужас! Просто ужас! Представляю, с кем вам там довелось общаться!

Я как мог старался опровергать подобные заявления. С величайшим воодушевлением я рассказывал о многочисленных приятных вечерах, проведенных в гостеприимных домах в глубинке, но всякий раз ответом мне служила милая, слегка ироническая улыбка, означавшая: хотя хозяйка оценила мою любезность, она сомневается в моей искренности.

Так, когда Францией правили короли, человек оставался никем, пока не переезжал в Париж и не селился в пешей доступности от королевского дворца; а на острове Корсика не сомневаются в том, что только по-настоящему плохой корсиканец предпочтет остаться на родине, а не последует примеру Бонапарта.

К тому времени, как гостю в Америке удастся усвоить основные уроки социальной географии, на горизонте появляется другая громадная проблема: через несколько недель пребывания в Бостоне, Филадельфии или Нью-Йорке он обнаруживает существование бесчисленных различий между общественными группами в одном и том же сообществе. Не раз за время моего пребывания на Восточном побережье США я становился участником следующих диалогов:

– Вы поужинаете у нас в четверг?

– Извините, но я уже принял приглашение мистера и миссис Х.

– Чье приглашение вы приняли?!

Я послушно повторял фамилию, хорошо известную любому американцу.

– Никогда о них не слышала. Кто они такие?

– Все, что мне о них известно, – отец мистера Х. руководил строительством одной из крупнейших западных железных дорог. По-моему, это величайшее достижение в истории вашей страны; по крайней мере, полвека назад так говорили мои учителя. Однако я не уверен в том, что его предки были в числе «отцов-пилигримов». Вполне возможно, они пересекли Атлантику на плотах.

– Никогда о таких не слыхала, – повторяла упрямая дама, и мы оба смеялись.

Позже выяснялось, что мистер и миссис Х. принадлежали к другой социальной группе.

Как известно из истории, один прославленный английский лорд всегда раздражался, когда при нем упоминали о некоем Ньютоне. В конце концов, кто такой этот Ньютон? Его светлость был совершенно уверен, что никогда не встречался с ним при дворе их величеств.

3

Как все лекторы, я гордился, получая письма от поклонников. В основном мне писали любители автографов и оригиналы. Первых можно найти в Англии и Германии, последние же не существуют нигде, кроме Соединенных Штатов.

Требования денег различались, как и угрозы. Меня просили о самых разных суммах, от ста тысяч долларов, которые я должен был положить в почтовый ящик в Сан-Бернардино (штат Калифорния), до половины моей доли от «миллионов Романовых в банке Англии», которые я обязан был тут же переслать по почте с уведомлением в Сиэтл (штат Вашингтон). Надеюсь, последнему джентльмену удалось получить перевод. Я в точности выполнил его требование: выписал платежное поручение, которое надлежало «обналичить» в Банке Англии, на Треднидл-стрит, в Лондоне, на сумму, составлявшую «пятьдесят процентов доли великого князя Александра из миллионов Романовых».

Угрозы были оригинальнее. Простой расстрел никогда не удовлетворял моих корреспондентов. Один чикагский «друг Советской России» собирался взорвать отель «Дрейк». Монреальский защитник «национальных меньшинств на Балканах» обвинял меня в пропагандистской работе в пользу югославского короля Александра [71] и угрожал, что в моем утреннем кофе будет содержаться «достаточно микробов, чтобы начать эпидемию брюшного тифа». Один «враг всех паразитов» из Палм-Бич готовился продемонстрировать силу своего тайного изобретения, «смертоносных лучей», уничтожив мою квартиру в районе Эверглейдс с расстояния в десять миль. Кроме того, мне написал один «честный русский из Гарлема», который неизменно приветствовал мой приезд в Нью-Йорк посланием следующего содержания: «Никакой Гровер Уэлен [72] не сумеет защитить вас от гнева рабочего класса». Отставка мистера Уэлена не подействовала на моего корреспондента. Он так и не сменил в письмах Уэлена на Малруни [73] .

71

Имеется в виду Александр I Карагеоргиевич (1888–1934).

72

Гровер Уэлен (1886–1962) – известный политик, бизнесмен и специалист по связям с общественностью. В указанное время – комиссар полиции Нью-Йорка.

73

Эдвард П. Малруни (1874–1960) – комиссар полиции Нью-Йорка (1930–1933).