Воспоминания

– Мой бедный Ники, может быть, и делал ошибки, но говорить, что он враг народа!.. Никогда, никогда!

Она дрожала от негодования. Она смотрела на меня глазами, которые, казалось, говорили: «Ты знаешь, что это неправда? Почему же ты ничего не сделаешь, чтобы прекратить этот ужас?»

Мое сердце обливалось кровью. Личное чувство унижения забывалось, когда я видел, какие страдания уготовала ей судьба. Пятьдесят лет тому назад обаятельная принцесса Дагмар пожертвовала своей молодостью, красотой и счастьем для блага чужой страны. Она присутствовала при мученической кончине своего добрейшего свекра императора Александра II, которого привезли в марте 1881 года во дворец, разорванного бомбой террориста. Она страдала и терпела, видя, как ее муж не щадил себя для России и губил свое железное здоровье. Теперь судьба забросила ее сюда, на расстояние сотни верст от ее сыновей, в этот провинциальный город, в котором жители решили сделаться украинцами.

Она не верила, что сын ее перестал быть императором. И разве в таком случае внук ее Алексей не должен был по закону наследовать отцу? Неужели же Ники отрекся и за него? Но что же тогда делает ее второй сын Михаил и почему новый император не может взять родную мать к себе?

Мои бывшие подчиненные навещали меня каждое утро и просили уехать в наше крымское имение, пока еще можно было получить разрешение на это от Временного правительства. Приходили слухи, что император Николай II и вся царская семья будет выслана в Сибирь, хотя в марте ему и были даны гарантии, что ему будет предоставлен выбор между пребыванием в Англии или же в Крыму. Керенский, в то время единственный социалист в составе Временного правительства, сообщил своим близким, что Ллойд Джордж отказал бывшему царю в разрешении на въезд в Англию. Великобританский посол сэр Джордж Бьюкенен это впоследствии отрицал, но время было упущено, и настоящие господа положения – члены Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов – требовали высылки царя в Сибирь.

Я просил великую княгиню Ольгу Александровну постараться убедить вдовствующую императрицу переехать в Крым. Вначале я встретил решительный отказ: она не хотела уезжать от Ники еще дальше. Если это новое варварское правительство не позволит Ники приехать в Киев, заявила она, после того, как нам удалось ей разъяснить настоящее положение государя, то почему же она не могла сопровождать его в сибирскую ссылку? Его жена Аликс слишком молода, чтобы вести бремя страданий одной. Она чувствовала, что Ники очень нуждается в поддержке матери.

Это материнское чувство было в своей искренности так доблестно, что Ольга Александровна вынуждена была ей уступить. Ольга говорила, что нужно уважать волю Всевышнего. Как бы ни было тяжело, но лучше всего всем быть вместе.

По всей вероятности, некоторым из наших добрых друзей, тронутых нашим положением, удалось повлиять на Временное правительство, и в один прекрасный день к нам явился комиссар и передал приказ немедленно отправиться в Крым. Местный Совет всецело одобрил этот план, так как считал, что «пребывание врагов народа так близко от фронта представляет собою большую опасность для революционной России».

Нам пришлось почти что нести императрицу на вокзал. Она боролась до последней минуты, желая оставаться и заявляя, что предпочитает, чтобы ее арестовали и бросили в тюрьму.

3

Наше путешествие совершилось под конвоем матросов. По приезде в Ай-Тодор мы получили длинный список того, что мы не должны были делать, от некоего господина, носившего громкий титул «особого комиссара Временного правительства».

Мы состояли под домашним арестом и могли свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского имения, на полутора десятинах между горами и берегом моря. Патруль из вооруженных моряков, отобранных за их радикальные взгляды, имел право входить в наши комнаты в любое время дня и ночи. Никакая корреспонденция не могла быть получена или отправлена нами без специального разрешения комиссара, который также должен был присутствовать на всех приемах пищи. Переводчик следовал за ним по пятам на случай, если мы попытаемся перехитрить революционеров, общаясь на иностранном языке. Друзей, желавших нанести нам визит, обыскивали как при въезде в поместье, так и при выезде из него.

Количество свечей и керосина проверяли через день. Цель этой меры была несколько для меня туманной, поэтому я заверил комиссара, что у нас нет рецепта изготовления бомб из свечей и керосина.

– Дело не в этом, – сказал он, краснея. – Просто кое-кто может заподозрить, что вы захотите подать сигнал турецкому военно-морскому флоту.

Потребовалось бы немало усилий, чтобы подать сигнал флоту, стоявшему в Босфоре, примерно в четырехстах милях от побережья Крыма, но это лишенное смысла опасение открыло мне глаза на шаткое положение комиссара.

Комиссар являлся представителем Временного правительства, матросы же действовали по уполномочию местного Совета. Обе эти революционные власти находились в постоянной вражде. Матросы не доверяли комиссару, комиссар же с ужасом смотрел на ручные гранаты, заткнутые за пояс революционных матросов. Будучи членом Государственной думы и происходя из богатой семьи, комиссар Временного правительства надеялся, что революционная буря скоро уляжется, страна заживет вновь нормальной жизнью и власть останется в руках его единомышленников. Как все безответственные представители либеральных партий того времени, он попал, так сказать, между двух огней, и его крайняя неискренность не могла ввести циничных матросов в заблуждение. Они не скрывали своего презрения по отношению к нему, не слушались его приказаний и даже отказывались вставать при его появлении. Как бы он ни старался проявить крайнюю неучтивость по отношению ко мне и членам моей семьи, большевики продолжали подозревать его в заговоре с целью организации побега великого князя Николая, бывшего Верховного главнокомандующего, который приехал в Крым вскоре после нас в сопровождении жены (великой княгини Анастасии и его брата великого князя Петра).

Испуганное озабоченное выражение не сходило с лица комиссара. Постоянно оглядываясь на своих терроризовавших его помощников, он в обращении с нами старательно подражал их революционной резкости. В апреле месяце он титуловал меня «бывшим великим князем Александром», в мае я превратился в «адмирала Романова», к июню стал уже просто «гражданином Романовым». Всякий намек на протест с моей стороны сделал бы его счастливым.

Но мое безразличие сводило все его замыслы к нулю. Он приходил прямо в отчаяние. Он с ненавистью смотрел на вдовствующую императрицу, надеясь, что хоть она будет протестовать против его бестактностей. Сомневаюсь, замечала ли она его вообще. С утра до вечера она сидела на веранде, погруженная в чтение старой семейной Библии, которая сопровождала ее во всех ее путешествиях с того самого дня, как она покинула родную Данию в шестидесятых годах прошлого столетия.

Особый комиссар Временного правительства, который обещал свободу, равенство и братство, решил наконец попытать счастья с моим младшим сыном Василием. Он, вероятно, слышал, что подобный метод применялся во Франции во время революции. Чтобы следовать примеру во всех подробностях, он обратился к мальчику на языке Робеспьера. Василий поправил его ошибки во французском языке, этим дело и кончилось.

Моя жена смеялась, но я предчувствовал новую опасность. Тревожные вести, приходящие с севера, указывали на то, что скоро власть в Крыму перейдет в руки большевиков. Чтобы выслужиться пред Севастопольским совдепом, наш комиссар был, конечно, способен на все.

4

Я внезапно проснулся, так как почувствовал прикосновение чего-то холодного к моему лбу. Я поднял руку, но грубый голос произнес надо мной угрожающе:

– Не двигаться, а то пристрелю на месте!

Я открыл глаза и увидел двух людей, которые стояли над моей кроватью. Судя по серому свету, пробивавшемуся через окна, было, вероятно, около четырех часов утра.

– Что вам угодно? – спросила жена. – Если вам нужны мои драгоценности, вы найдете их на столике в углу.

– Мы и не думали о ваших драгоценностях, – ответил тот же голос. – Нам нужны вы, аристократы! Всякое сопротивление бесполезно. Дом окружен со всех сторон. Мы представители Севастопольского совета и пришли вас всех обыскать. Потрудитесь подчиняться моим приказам.

Итак, наступило неизбежное. Стараясь сохранить самообладание, я сказал нашему почти невидимому собеседнику, что всецело готов подчиниться его приказам, но я прошу зажечь свет, чтобы убедиться в законности его «мандата».

– Эй, кто там? – закричал он кому-то в темноту. – Дайте огня! Гражданин Романов хочет видеть подпись победоносного пролетариата.