Воспоминания

В глубине души я по сей день остаюсь нумизматом. Как сказали бы мои издатели: «Однажды нумизмат – нумизмат навсегда», или «Бывших нумизматов не бывает».

Сейчас мне приходится довольствоваться чтением каталогов и подпиской на специализированные журналы. Но если когда-нибудь мои банкиры сообщат о положительном балансе у меня на счете, я снова выйду на рынок. Нумизматика – лучшее капиталовложение на случай революции.

4

После оплаты всех счетов у меня еще осталось немного франков. Я вздохнул с облегчением. Какое-то время мне не придется украдкой пробираться в отель с ощущением, будто я ограбил акционеров «Ритца». Я решил возобновить чтение, а вторую половину дня посвящать Национальной библиотеке и палате депутатов.

В последнем учреждении невозможно было приобрести книги, но парламенты всегда меня интересовали. Я ни разу не ходил послушать известных политических ораторов; появление великого князя в Вестминстере или Бурбонском дворце могло огорчить наших послов за границей и вызвать неблагоприятные комментарии на родине. Наш парламент в Санкт-Петербурге, Дума, хотя и служила превосходным местом для того, чтобы наблюдать склонность русских к бесконечным разговорам, являла собой довольно неудачную иллюстрацию того конструктивного либерального руководства, которое, по словам главнокомандующего армиями союзников, обречено хранить свободу таких прежде поносимых наций, как французы и британцы. В России действительно было много либералов, которым правительство щедро платило и которые действительно употребляли такие слова, как «конструктивное» и «руководство», но их речи неизменно сводились к болезням Петра Великого и любовникам Екатерины II, что, безусловно, способно было заинтересовать тех, кто занимался восемнадцатым веком, но не имело никакого отношения к той эпохе, в которой находилась страна в тот миг, когда ораторы поднимались на трибуну.

Одного моего знакомого, французского банкира, с помощью которого я во время войны покупал самолеты и пулеметы, выбрали депутатом от его родного города, что помогло мне получить пропуск в Бурбонский дворец. В день моего первого появления в парламентской галерее мой знакомый предложил вместе пообедать в ресторанчике на рю де-Бургонь, где принимали пищу многие его коллеги. Там было тесно, но атмосфера царила вполне дружеская. Почти все депутаты обращались друг к другу на «ты»; эта милая фамильярность напоминала о гвардейских казармах и закулисье императорских театров.

– Передай мне соль.

– Итак, что ты думаешь об этом английском деле?

– Ты видел Лушера?

В любой миг можно было ожидать, что публика запоет, но еда была слишком хорошей для музыки.

– А теперь я познакомлю тебя с величайшим оратором Социалистической партии, – сказал мой друг и указал на седовласого невысокого человека за столиком напротив, который с аппетитом поглощал буйябес.

– Будь осторожен. Возможно, он, как многие социалисты, не захочет знакомиться с великим князем.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет. Я говорю совершенно серьезно.

– А как же я? Разве я не сижу с тобой за одним столом?

– Разве ты социалист?

– Самый отъявленный.

– Человек с таким богатством, как у тебя?!

– Мое состояние не имеет никакого отношения к делу! В той части страны, откуда я родом, в депутаты можно избраться лишь кандидатом от Социалистической партии!

Я признал свою ошибку.

Величайший оратор оказался человеком светским, и оказалось, что у нас с ним есть общие знакомые. Он спросил, виделся ли я недавно со старой графиней Х. Я с ней виделся. – Очаровательная женщина, правда? – спросил я.

Мой собеседник поморщился. Он считал ее ужасно заурядной.

– Она такой была всегда и такой останется, – объяснил он. – Вы, конечно, понимаете, что ее титул получен во времена Наполеона. Ее прадед в дни Директории был пекарем.

Мы все согласились, что это прискорбно. Мне не терпелось узнать его мнение об исходе Версальской конференции, и я упомянул о своих безуспешных попытках увидеться с Клемансо.

– Сейчас он слишком занят, – сказал оратор, – сражается с британцами из-за африканской нефти.

«Африканская нефть» меня озадачила.

– Да вы знаете, – раздраженно воскликнул он, – как вы называете то место, где британцы эксплуатируют бедных негров? Там самые большие залежи нефти в мире! Английские газеты только об этом и пишут.

– Вы, случайно, не Мосул имеете в виду? – робко спросил я.

– Вот именно! Я собираюсь сегодня произнести об этом речь в палате. Моя партия не позволит британцам и дальше продолжать бесстыдную эксплуатацию невежественных цветных!

Мосул находится в Месопотамии. Никаких негров там нет, только арабы, которые очень удивились бы, узнав, что Месопотамия переместилась из Азии в Африку. Однако все это были незначительные детали. Самым главным было сопровождающее их чувство.

После обеда мы перешли дорогу к воротам палаты депутатов. При виде двух моих друзей-социалистов дежурный охранник встал по стойке «смирно» и взял под козырек.

– Симпатичный парень, – заметил я.

– Типичный французский солдат, – ответил великий оратор. – Наши солдаты лучшие в мире. Ни в одной стране нет такой армии, как у нас. Всегда готовы драться за свободу человечества.

Я предвкушал удовольствие от обещанной речи о положении в районе Мосула. Я надеялся, что она поможет мне изучить демократическую программу, возможно, вдохновиться ее благородным духом. Меня ждало разочарование. Не успел красавец президент палаты призвать депутатов к порядку, как начались стычки. Высокий и худой господин из крайне правого крыла подошел к левому крылу, приблизился к одному из членов социалистической оппозиции и дал ему в глаз. Все произошло менее чем за десять секунд. Последовала драка «все на всех». В ход пошли кулаки, трости и чернильницы.

– Каков смысл этой позорной сцены? – воскликнул президент, когда противники разошлись по местам.

– Он мошенник, – объяснил высокий и худой господин, указывая рукой налево, – сказал моему другу, что я – грязный бош!

– Извинитесь оба друг перед другом и перед этим собранием! – велел президент.

– Я не привык извиняться перед подлецами, – ответил высокий и худой господин, тряхнув головой – как раз вовремя, чтобы уклониться от удара тяжелой книгой в кожаном переплете.

– Господа, господа! – просил президент. – Не вынуждайте меня звать парламентских приставов!

Но депутаты его не слушали. Черные и красные чернила заливали белые манишки их рубашек.

Президент вздохнул и надел шелковый цилиндр.

– Что скажут рабочие Франции, узнав о таком поведении своих представителей? – воскликнул он, разворачиваясь к членам правительства.

Ответа не последовало. Мы все встали, собираясь уходить.

Глава IV Россия на Сене

1

– Как плохо он держится в седле! – проворчал кто-то по-русски у меня за спиной.

– Которого из трех ты имеешь в виду?

– Всех троих. Разве не отвратительно?

Я незаметно улыбнулся. Мы стояли у окна на втором этаже ресторана Фуке и наблюдали, как Парад Победы, посвященный окончанию мировой войны, возглавляют Фош, Хейг и Першинг [4] . Ничего особенно отвратительного в том, как три пожилых полководца держались в седле, не было, но, как внимательно мы ни всматривались, нам не удалось разглядеть знамен России в богатой палитре штандартов, плывших над головами победителей. Одного этого оказалось достаточно, чтобы вызвать гнев моих соотечественников.

4

По другим сведениям, парад, который проходил 14 июля 1919 г., возглавляли Жоффр, Фош и Петен.