Воспоминания

– Боюсь, – сказал он, – вам нелегко будет продать свои навыки. Возможно, ваш руководящий опыт пригодился империи, но где теперь империи? Пароходные компании неуклонно теряют деньги и даже не мечтают о строительстве еще одного судна. Что же касается знания языков, позвольте сказать откровенно и грубо: вы слишком стары для того, чтобы поступить на службу в наш иностранный отдел, и я не думаю, что вам понравится служить секретарем при каком-нибудь путешествующем миллионере. Возможно, конечно, я ошибаюсь, но именно так все представляется мне.

7

Он не ошибался. Опыт моих кузенов, племянников и племянниц подтверждал его правоту.

Одной молодой великой княжне показалось, что она сможет стать портнихой в Лондоне [34] . Она сняла маленькую квартиру и начала придумывать собственные фасоны. К ней ходили толпы посетителей. Все восхищались созданными ею фасонами платьев, называли ее «молодчиной» и «по-настоящему храброй маленькой женщиной». Нет, им самим пока не нужны новые платья, однако они непременно порекомендуют изобретательную великую княжну своим многочисленным друзьям. Шли недели. Нужно было платить за арендованную квартиру. Восхитительно красивые платья никто не покупал. Нужно было немедленно что-то делать. Великая княжна, забыв о гордости, пожаловалась на свое положение одному члену королевской семьи. Да, это было очень унизительно, но она испытала огромное облегчение, узнав, что помощь будет ей оказана немедленно. На следующее утро к ней в дверь позвонил посыльный в расшитой золотом ливрее. Письмо для ее императорского высочества! Посыльный вручил ей толстый запечатанный конверт. Его вид намекал на деньги.

34

Вероятно, Мария Павловна-младшая. Свой дом моды в эмиграции основали также дочь и зять автора, княгиня и князь Юсуповы.

– Слава богу! – воскликнула великая княжна и дрожащими руками вскрыла конверт. Банковский чек можно выписать самыми разными способами; вначале ей показалось, что на трех листах веленевой бумаги содержатся инструкции, которым ей надлежит следовать. Она внимательно прочла письмо. В нем содержались имена – двадцать четыре имени дам, которые охотно станут ее клиентками.

Еще один молодой великий князь [35] решил, что профессия должна быть основана на каком-то из его прошлых хобби. Он сразу подумал о Реймсе с множеством погребов, заполненных шампанским.

35

Дмитрий Павлович.

– На этот напиток я прежде тратил массу денег, – сказал молодой великий князь, – поэтому он должен поддержать меня сейчас. При всем уважении, не сомневаюсь, что разбираюсь в видах шампанского больше, чем сама вдова Клико!

Он отправился в Реймс и целую неделю занимался дегустацией. Он считал, что внимания суперпосредника, представителя императорской семьи, достойно лишь самое лучшее. Издавая звуки, как при полоскании горла, и причмокивая, он выбрал шампанское одной известной марки и подписал соглашение с производителем. Потом он отправился «работать», очень довольный принятым решением.

Выражаясь языком Советов: «Кто не работает, тот не ест». Молодой великий князь хотел есть. Спустя короткое время он пришел к первому потенциальному покупателю, оптовому торговцу и бывшему поставщику двора его императорского величества. Нетрудно догадаться, они очень обрадовались друг другу. Они вспоминали добрые старые времена и три империи, в которых очень любили шампанское. Они расчувствовались. Раскупорили бутылку «экстра-особого» винтажного шампанского. Торговец сказал, что вина такого качества в Реймсе больше не достать, ни за любовь, ни за деньги. Великий князь улыбнулся и извлек свои образцы. Он думал, что окажет услугу своему дружелюбному хозяину, продав ему тысячу дюжин бутылок шампанского еще более высокого качества по цене, которая посрамила бы каталоги всех конкурирующих фирм. Оптовик разинул рот от удивления. Он хотел что-то сказать, но молодого великого князя невозможно было остановить. И все же последнее слово осталось за торговцем. Он сказал: «Нет». – Бедная Франция – бедное шампанское! – уныло воскликнул он. – Если им вынуждены торговать даже русские великие князья, кто же его купит?!

Там же и тогда же благородная отрасль промышленности лишилась своего знатного посредника.

8

Стоически, но без особого успеха попробовав силы в двадцати различных профессиях, мои родственники-мужчины решили вернуться к истокам. В начале 1920-х годов среди них появилось три претендента на несуществующий российский престол.

Первым из них стал мой племянник Кирилл Владимирович. Он сознавал свои права законного наследника короны и императорской власти.

Двое других – мой кузен Николай Николаевич и мой племянник Дмитрий Павлович – пали жертвами безудержного воодушевления своих сторонников.

Столкновение их интересов в обстановке общей бедности и изгнания изрядно озадачивало сторонних наблюдателей. Так как Советский Союз начал шестой год своего существования [36] и не выказывал признаков скорого краха, битва претендентов казалась в высшей степени неуместной, чтобы не сказать больше; тем не менее многочисленные русские беженцы воспринимали ее всерьез.

36

Автор имеет в виду шестой год Октябрьской революции 1917 г., тогда как Советский Союз был образован лишь 30 декабря 1922 г.

Они общались; они группировались; они интриговали. И по старинному русскому обычаю, они заговаривали друг друга до бесчувствия. Бледные, в поношенной одежде, они собирались на митингах монархистов и заполняли душные, прокуренные парижские залы, где видные ораторы почти каждый вечер обсуждали сравнительные достоинства трех великих князей.

Кто-то слушал длинные цитаты из законов Российской империи, подтверждавшие неотъемлемые права Кирилла. Их приводил пожилой сановник в пальто, которое было в моде в эпоху принца Альберта. Он напоминал живой труп, которого сзади поддерживала пара невидимых рук. Кто-то внимал увешанному орденами генерал-майору, который кричал, что «большие массы населения России» настаивают на том, чтобы видеть на троне Николая Николаевича, бывшего главнокомандующего императорской армией. Кто-то восхищался красноречивым московским адвокатом, который так пылко отстаивал права молодого Дмитрия, что, выступай он в суде, он вызвал бы слезы в глазах присяжных.

Монархисты собирались совсем недалеко от Больших бульваров, где толпы беззаботных парижан распивали спиртные и безалкогольные напитки, не ведая о том, как важно избрать нового правителя России.

Так как мои политические взгляды были хорошо известны и не поддерживались в среде русских монархистов, мое имя не произносилось даже шепотом. Но однажды мирным декабрьским утром, проснувшись, я прочел, что на собрании «раскольнической» фракции роялистов царем провозгласили моего сына Никиту. Новость меня расстроила. Я пылко протестовал. То, что начиналось как невинное развлечение, все больше приобретало масштабы трагической и сомнительной силы. Мне не было дела до того, как мои кузены и племянники будут приспосабливаться к новой жизни, но я хотел оградить родного сына от перспективы стать посмешищем. Он служил в банке, был счастливо женат на подруге детства, графине Марии Воронцовой, и не испытывал никакого желания конкурировать с великим князем Кириллом Владимировичем. Последовало абсурдное и болезненное объяснение. Бывшие русские либералы, ставшие монархистами из-за превратностей судьбы, уверяли его, что они считают мое вмешательство дополнительным доказательством моего «дрейфа к большевизму». Подобные слова, произнеси их кто-то другой, рассердили бы меня, но, когда их бросили мне в лицо те же болтуны, которых я считаю напрямую ответственными за гибель империи, я счел их едва ли не комплиментом.

9

Я понял, что, хотя и не большевик, не мог не согласиться с моими родственниками и друзьями. Я огульно осуждал все, что делали Советы, лишь потому, что это делали Советы. Правда, они убили трех моих братьев, но они же спасли Россию от превращения в вассальное государство союзников.

Я попеременно то ненавидел большевиков и жалел, что не могу убить Ленина или Троцкого собственными руками, то, узнав об очередном конструктивном поступке московского правительства, едва не кричал: «Браво!» Подобно всем не слишком убежденным христианам, я не знал, как избавиться от ненависти – разве что растворив ее в еще более пылкой ненависти. Повод для такой ненависти представили поляки.

В начале весны 1920 года, когда я увидел заголовки французских газет, которые объявляли о триумфальном марше Пилсудского по заснеженным полям Юго-Западной России, что-то во мне щелкнуло, и я забыл, что не прошло и года с убийства моих братьев [37] . Я мог думать только об одном: «Поляки скоро возьмут Киев! Вечные враги России отрежут империю от западных границ!» Я не смел громко делиться своими опасениями, но, слушая бессмысленную болтовню беженцев и глядя на их лица, расцвеченные улыбками, я всей душой желал победы Красной армии.

37

Братья автора, Николай и Георгий, были расстреляны в январе 1919 г., то есть к началу польского наступления с момента их гибели прошло больше года. Третий брат, Сергей, был убит под Алапаевском еще раньше – в июле 1918 г.