Воспоминания

Путешествие обычно занимало пять дней. В пути он останавливался переночевать или перекусить в какой-нибудь избе или на постоялом дворе. Если попадалась железнодорожная станция, он отдыхал в зале ожидания третьего класса. Раз во время такой остановки он решил пройтись по платформе, у которой стоял пассажирский поезд, готовый к отправлению. Вдруг услышал, как кто-то его окликает:

– Старичок! Старичок! – взывала дама, высунувшись из окна вагона. – Сбегай в дамскую комнату и принеси мне сумочку, я ее там забыла…

Отец бросился исполнить просьбу и, по счастью, нашел сумочку.

– Большое спасибо, – сказала дама, – вот тебе за твой труд. – И она протянула ему большой медный пятак. Отец спокойно опустил его в карман.

– Знаете ли вы, кому вы дали пятачок? – спросил попутчик даму. Он узнал в запыленном от долгого перехода страннике знаменитого автора "Войны и мира". – Это Лев Николаевич Толстой.

– Боже! – воскликнула дама. – Что я наделала! Лев Николаевич! Лев Николаевич!

Ради бога, простите меня, верните мне пятачок! Как неловко, что я вам его сунула.

Ах, боже мой, что я наделала!..

– Напрасно вы так волнуетесь, – ответил ей отец,- вы ничего не сделали плохого… А пятачок я заработал и оставлю себе.

Поезд засвистел, тронулся, увозя даму, молившую о прощении и просившую вернуть ей пятак.

Отец с улыбкой смотрел вслед уходящему поезду.

Был ли Толстой суеверен?

Я уверена, спроси у моего отца – суеверен ли он, и он сказал бы решительно: нет.

Однако я часто подмечала, что бывали случаи, когда он некоторым приметам придавал значение. Несколько раз я ощущала, как его сильные руки, опустившись на мои плечи, заставляли меня обернуться, чтобы я именно справа увидела нарождающийся месяц.

Если он надевал, как славный король Дагоберт6, свою блузу наизнанку, он явно испытывал досаду и ожидал неудач или неприятностей.

Задумывая что-нибудь, он часто говорил себе: "Если сбудется, сделаю это; не сбудется, не стану делать".

Однажды мы ехали верхом из Ясной Поляны к моему дяде Сереже Толстому. Его имение было в тридцати пяти километрах от нашего. По дороге мы проехали несколько деревень. Русские деревни расположены вдоль одного длинного ряда, и эта единственная, всегда очень широкая улица тянется иногда на несколько километров.

Мы ехали по одной из таких улиц крупной рысью, как вдруг отец повернул вправо лошадь и объехал бочку на колесах, стоявшую перед избой. Затем он продолжил путь.

Я следовала за ним и, когда мы поравнялись на большой дороге, спросила:

– Скажи, зачем ты объехал бочку?

– Разве ты не видела, что черная кошка перебежала дорогу и спряталась под колесами бочки?

– Значит, ты сделал это, чтобы не проехать по дороге, которую перебежала кошка?

Отец не ответил мне, и мы продолжали свой путь.

Логическая непоследовательность Во время русско-японской войны отец со страстной заинтересованностью следил за всеми ее перипетиями. Когда русские сдали врагу Порт-Артур, он вознегодовал.

– В мое время этого бы не сделали, – сказал он.

– А что бы сделали? – спросил присутствовавший при разговоре последователь отца.

– Взорвали бы крепость, но не сдали бы ее врагу.

– И убили бы всех находящихся в ней людей? – Толстовец был задет за живое словами своего учителя.

– Что вы хотите! Раз ты военный, ты должен исполнить свой долг7.

Толстовец недоумевал.

А я спрашивала себя: одна ли только логика прозвучала в устах отца? Может быть, также и ожившие воспоминания былого воина?

"Соломенная шляпка" Одно время отец интересовался театром. Однажды он пошел в Императорский Малый театр посмотреть забавную пьесу Лабиша "Соломенная шляпка". Отец работал тогда над комедией "Плоды просвещения".

Во время антракта он встретил в фойе знакомого профессора. Тот смутился, что Толстой застал его на представлении такой фривольной пьесы.

– И вы, Лев Николаевич, пришли посмотреть этот вздор, – сказал он, усмехнувшись.

– Я всегда мечтал написать нечто подобное, – сказал отец, – но у меня не хватило на это таланта, Он не чихнул Когда папа чихал, казалось, что взрывается бомба: слышно было по всему дому.

Если это случалось ночью, моя мать внезапно просыпалась и после пережитого испуга всю ночь не могла больше сомкнуть глаз.

– Когда захочешь ночью чихать, – сказала она отцу,- разбуди меня тихонько, и тогда я смогу снова уснуть.

Отец пообещал.

Однажды ночью ему захотелось чихнуть, и он тихонько разбудил жену.

– Соня, – сказал он, – не пугайся, я сейчас буду чихать.

Мать проснулась, прислушалась. Прошло две, три, пять минут… Ничего. Она наклонилась над ним и услыхала его ровное дыхание. Желание чихнуть прошло, и он снова спокойно уснул.

Мама смеется Мама редко смеялась. Быть может, поэтому смех придавал ей особое очарование.

Я вспоминаю два случая, когда она смеялась от всего сердца, и оба раза благодаря отцу.

Моя мать обожала маленьких детей. Когда мы все выросли и ей не нужно было заботиться о нас, она почувствовала себя опустошенной. Она не упускала случая поухаживать за ребенком, где бы его ни нашла.

Однажды она нянчилась с деревенским мальчиком.

– Я закажу для тебя гуттаперчевую куклу, – сказал отец, – у которой будет вечный понос. Надеюсь, тогда ты будешь вполне счастлива.

Мама рассмеялась, закрывая рот рукою, стараясь удержаться от несвойственного ей веселья.

В другой раз. Я приезжаю в Ясную Поляну.

– Берегись, – говорит отец, – мама только что купила огромное количество краски, и теперь она красит все, что ей попадется под руку. Но по справедливости я должен признать: до сих пор она щадила живые существа…

Мама чувствует нежность в шутке мужа и счастлива. Она смеется, смущаясь и удивляясь, что не может сдержать веселья.

Отец рад, что ее позабавил, и нежно смотрит на нее.

Жандарм Отец всегда путешествовал в вагоне третьего класса.

Однажды он по делам отправился в маленький городок, расположенный в пятидесяти километрах от Москвы.