Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть

Все было далеко не безоблачно и в Северной Африке, несмотря на изначальную стремительность завоевания. Подобно неоконсерваторам нашего времени, власти Восточной Римской империи обнаружили, что гораздо легче выигрывать сражения, чем устанавливать функционирующие правительственные структуры. Одна проблема не имела никакого отношения к Юстиниану. Старые североафриканские провинции Рима благодаря спасительным дождям с Атласских гор характеризовались близким соседством пустыни и горцев-кочевников мавров по сравнению с гораздо более густонаселенными богатыми в сельскохозяйственном отношении римскими центральными провинциями – Восточной Нумидией, Проконсуларисом (Северный Тунис. – Пер.) и Бизаценой (Южный Тунис. – Пер.) (карта 8, с. 209). Какие-то свойственные данной местности мелкие набеги на римские провинции имели место всегда, но в большинстве случаев отношения оседлого населения с кочевниками «разруливались», и они не были источником постоянных конфликтов. Когда вандалы – аланы прибрали к рукам эти ключевые провинции после захвата Карфагена в 439 г., они унаследовали систему установившихся отношений с маврами и начали использовать последних в некоторых своих военных авантюрах на Средиземноморье – взять хотя бы известное разграбление Рима в 457 г. Так или иначе – я подозреваю, что благодаря сочетанию нового оружия, новых богатств и новых амбиций, приобретенных во время участия в таких набегах, – мир мавров африканских окраин под властью вандалов выпал из старого ритма жизни, и к 480-м гг. начали появляться более крупные политические образования, способные собирать достаточно воинов, чтобы периодически побеждать вооруженные силы вандалов. Одно такое поражение фактически стало главной причиной, по которой Гелимер сумел собрать критическую массу политической поддержки против Хильдериха.

После разгрома Велизарием королевства вандалов проблема мавров легла к ногам новых управленцев Юстиниана, и о налетах на Нумидию и Бизацену сообщали еще в 534 г. [158] Быстрая победа в 533–534 гг. оказалась иллюзорной. Намечавшиеся проблемы с христианской церковью, остатками вандалов и римскими солдатами, не получавшими жалованье, быстро уступили место главному событию – противостоянию с маврами, у которых свержение власти вандалов разбудило грабительские устремления по отношению к богатству населенных сельскохозяйственных земель, которые были живым бьющимся сердцем этой провинции. На решение этого вопроса ушло более десяти лет, когда победы нового римского полководца Иоанна Троглиты в 547–548 гг. снова стабилизировали ситуацию на среднесрочный период. Все это было далеко не мелкой проблемой, даже если нет никаких признаков того, что возникший в результате конфликт причинил ущерб, сравнимый по масштабу с тем, что понесли итальянские провинции. Только один город переходил из рук в руки, и главный изначальный урон гражданскому населению был, по-видимому, нанесен повсеместными, но мелкими набегами. И наряду с политической стабильностью, которая вроде бы вернулась на Север Африки как в пределах границы оседлости, так и за ней, начиная с 540-х гг., согласно археологическим данным, североафриканские провинции пережили значительный взлет экономического процветания, даже если оно и не дотянуло до былого римского уровня.

158

Куртуа (1955), ч. 3, с. 2 – классическое изложение событий; Рашворт (2004) и Мерриллз и Майлз (2010), особенно 124–129, со ссылками предоставляют современные дополнения.

Территории, прилегающие к Карфагену, особенно благоденствовали, и в этот период произошли значительные капиталовложения в постройку городских укреплений и культовых зданий. Также отчасти наблюдалось скромное оживление в экспорте столовой посуды тонкой работы и такой сельскохозяйственной продукции, как вино и оливковое масло. Но это процветание на Севере Африки случилось потому, что оно было связано с региональной системой обмена Западного Средиземноморья, которая на самом деле разными путями зависела от Западного Римского государства, особенно потому, что оно финансировало транспортные издержки для своих собственных целей, и ничего из этого не вернулось в середине VI в. Вместо того чтобы быть процветающим экономическим центром Западной империи, Северная Африка стала теперь лишь умеренно благополучным периферийным регионом Византийской империи, горнило которой было расположено гораздо дальше на восток, где-то в районе Эгейского моря и Ближнего Востока. Она экспортировала, но в гораздо меньшем масштабе, и общий уровень богатства в регионе оказался более скромным [159] .

159

Прингл (1981) собирает доказательства постройки городских укреплений; ср.: Меррилз и Майлз (2010), 241 и далее о религиозной перестройке. Викхэм (2005), 637–644 и 720–728 обсуждает факты, подтверждающие продолжающееся процветание городов и экономическую сложность в период после завоевания Северной Африки.

С точки зрения тех, кого затронули боевые действия – будь то вандалы – аланы, готы, римские войска или жители провинций Северной Африки и Италии, – войны Юстиниана можно рассматривать лишь как большое несчастье. Археологические данные не говорят о том, что они были такими же опустошительными, как о них пишет Прокопий, называя общее число погибших, но местами воздействие – будь то самой войны в Италии или более длительной борьбы за власть в Северной Африке – оказывалось весьма жестоким. Не похоже, чтобы численность населения восстановилась до предвоенного уровня в каком-нибудь регионе, хотя явно начались массовая сельскохозяйственная деятельность и оживление в схемах экономического обмена и специализации, как только наконец воцарился мир. К тому же, конечно, мы должны учитывать влияние византийских сборщиков налогов. Так что, в общем и целом, трудно спорить о том, что местное провинциальное население выиграло что-то от того, что стало входить в состав Византийской империи, за исключением, вероятно, того, что решение проблемы мавров было возможным в Северной Африке, даже если Юстиниан не вторгся бы туда, но именно его армии, а не вандалы в большей степени могли защитить сельскохозяйственные районы.

Небольшой выигрыш был от политики завоевания и с точки зрения второй главной группировки, которой она нанесла ущерб, – налогоплательщиков Византии. Некоторые из них, конечно, понесли такие же побочные убытки, как и более неудачливые в Северной Африке и Италии. Много тысяч людей – те, кто пережил грабежи, – протащились сотни километров, чтобы поселиться в Новой Антиохии Хосрова, хотя после 540 г. серьезный ущерб проживавшим в византийских провинциях, по-видимому, наносился редко. Гораздо более регулярно воздействию неприятных последствий конфликта подвергались провинциальные общины римских Балкан. Они были в избытке обеспечены укрепленными редутами. Сотни из них перечислены у Прокопия в труде «О постройках» (большинство «отремонтированы», заметьте, а не построены, значит, они существовали давно), и никому из захватчиков этого региона в годы правления Юстиниана не удалось захватить укрепленные центры. Однако проблема была в том, что император регулярно уводил с Балкан войска, чтобы воевать в Италии. На мой взгляд, неудивительно, что первое действительно разрушающее нападение булгар на Балканы произошло в 539 г. как раз после того, как Юстиниан нашел для Велизария подкрепления, необходимые ему для развития своих первоначальных успехов в Италии. Фортификационные сооружения показывают, что император все же думал о своих подданных на Балканах, но его нужда в войсках создавала для них гораздо большую опасность [160] .

160

Курта (2001), с. 4 (при организации археологических раскопок) убедительно выступает против старой тенденции отмахиваться от фактов, предоставляемых Прокопием, в пользу крупных вложений Юстиниана в оборонительные сооружения на Балканах.

Не считая Балкан и определенных общин Восточной Римской империи, главное последствие политики завоевания для основной массы населения Византии проявилось в форме увеличенных налогов, чтобы покрыть расходы на ведение войн и устройство гарнизонов на завоеванных территориях, – уходило несколько лет на то, чтобы от них начинали поступать какие-то дополнительные доходы. Отдельные люди, связанные со снабжением армии оружием, продовольствием, повозками, кораблями и массой других вещей, безусловно, извлекали из этого выгоду. Война всегда в высшей степени прибыльное время для тех, кто занимается снабжением, так как нужда заставляет обращаться к ним, и обычно можно обсудить условия выгодного контракта. Однако большая часть на селения Византии видела только налоговые счета, которые должна была оплачивать для покрытия этих контрактов, и очень мало выгоды от их выполнения – если вообще ее видела. Одна из главных тем, красной нитью проходящая через «Тайную историю», как мы видели в последней главе, – это «прожорливость» Юстиниана в отношении денег других людей, и в тексте содержатся оскорбительные общие обвинения с конкретными примерами людей, столкнувшихся с жадностью либо императора, либо его жены.

Победа в Африке не только сделала Юстиниана политически неприкасаемым, она также добавила ему смелости взяться за своих богатых налогоплательщиков. В год, наступивший после константинопольского унижения Гелимера, произошло не менее девяти отдельных мероприятий в регионах Восточной Римской империи с недвусмысленным намерением постепенно наращивать объем собранных налогов путем изъятия больших сумм у богатых. И это было до того, как в 540-х гг. начали кусаться расходы на борьбу с готами и персами одновременно (хотя заметно – и карьера Тотилы подтверждает этот факт, – что Юстиниан никогда не старался вести две полноценных войны сразу). В то время, без сомнения, налоговые счета выросли – это подтверждают и жалобы Прокопия. Все люди, которых он упоминает в «Тайной истории» как разорившихся, – это богатые, а он сам – как показывает его образование – был, безусловно, из достаточно состоятельной семьи землевладельцев. Войны Юстиниана увеличили налоговые счета, но сделали это настолько непропорционально для класса, к которому принадлежал Прокопий, что гнев, который они породили, все еще пылает на написанных им страницах [161] .

161

Хороший новый рассказ о налоговых реформах Юстиниана предоставляет Саррис (2011), 152–153; ср.: SH 12 – некоторые примеры того, как уничтожались состояния великих людей.

Существуют два типа чрезмерного налогообложения – политическое и экономическое. Политически чрезмерное налогообложение имеет место, когда население (или его значительная часть) обнаруживает, что уровень его налогообложения слишком несправедлив, тогда люди активно протестуют, избегают или уклоняются от уплаты налогов. Уровень, на котором налогообложение становится с политической точки зрения слишком высоким, разумеется, субъективный. Экономически чрезмерное налогообложение, напротив, в большей степени основывается на цифрах. В промышленной экономике налоги увеличивают затраты на производство товаров, и если вы увеличиваете затраты до такой степени, когда покупатели теряют заинтересованность, производство (следовательно, и валовой внутренний продукт) идет на убыль. Поэтому экономически чрезмерное налогообложение измеряется своими негативными последствиями в отношении общего объема выпускаемой продукции, тогда как вы можете получить политически чрезмерное налогообложение на уровнях, когда валовое не снижается. Именно здесь вступает в действие скидка на различия, присущие сельскохозяйственной экономике. Без веской причины (да и кто может их винить) крестьяне не всегда максимально увеличивают свое производство на практике. Если у них нет действующего рынка, на котором они могут продавать товарные культуры, они будут работать ровно столько, чтобы прокормить свою семью и заплатить налоги, какие обязаны платить, предпочитая потреблять некоторую часть своих потенциальных излишков в виде большего количества свободного времени и досуга. В таких условиях повышение налогообложения может иногда увеличить объем производства, так что автоматическая связь между повышением налогов и некоторым снижением общего объема производства, которую вы обнаруживаете в современных промышленных экономиках, совсем не обязательна. Чрезмерное экономическое налогообложение крестьян жестоко проявляется, когда семьям не оставляют достаточную часть произведенной продукции, как бы упорно они ни трудились, для обеспечения себя на долгосрочный период. Это обычно принимает форму хронического, но не фатального недоедания, что делает население более уязвимым к болезням вообще, когда имеющиеся у него продовольственные резервы малы или отсутствуют, так что периодически случающиеся неизбежные неурожаи становятся причиной вспышек высокой смертности. Оба явления сокращают численность населения, что, в свою очередь, приводит к тому, что приграничные территории первыми выпадают из сферы производства и более высокого уровня жизни. С учетом этих рамок качественной оценки вызвала ли завоевательная политика Юстиниана чрезмерное налогообложение в центральных районах Восточной Римской империи?

Безусловно, она привела к политически чрезмерному налогообложению землевладельцев империи. Резкая обличительная речь Прокопия – одно указание на это, но есть и получше. Для новой власти один из самых легких способов быстро заработать политический капитал – это изменить на противоположную (полностью или частично) самую непопулярную политику своего предшественника. И после смерти Юстиниана его племянник Юстин II сразу же так и поступил в отношении политики своего дяди (или некоторых ее направлений), касавшейся налогообложения богатых [162] . Эта политика явно была очень непопулярна, но это не обязательно является доказательством того, что она причинила серьезный ущерб структуре империи. Политически чрезмерное налогообложение наносит серьезный ущерб только тогда, когда оно заставляет влиятельных политических избирателей искать альтернативы существующему порядку; и признаков этого практически нет в годы правления Юстиниана. Например, мы не видим, чтобы римская элита в лице землевладельцев искала покровительства у персов вместо традиционно римского (хотя Прокопий умышленно представил византийского императора так, что он не лучше своего персидского аналога) ни во времена Юстиниана, ни сразу же после него. Поэтому трудно утверждать, что повышение императором налогов нанесло серьезный ущерб структуре государства на долгосрочную перспективу, более вероятно, что это просто раздражало уже богатых людей.

162

Юстиниан, Nov. 148 – анализ Сарриса (2011), 227–228.

Решение вопроса о том, были ли налоги Юстиниана на востоке чрезмерными в экономическом отношении, сильно осложняет тот факт, что в годы его правления произошла мощная вспышка чумы, затронувшая все Средиземноморье. В 541 г. чума переместилась на побережье Красного моря, через Египет в Александрию, которая была таким оживленным перевалочным пунктом, что из нее болезнь быстро распространилась по остальной территории империи и даже за ее пределами, достигнув Константинополя к весне 542 г., а городов в Сирии, Палестине и Африке – к концу года. К 543 г. она охватила Армению, Италию и Галлию, прежде чем, в конце концов, добралась до Британских островов. Известная как Юстинианова чума болезнь заняла свое место рядом с черной смертью и такой же вспышкой в конце XIX в. как одна из трех масштабных пандемий, случившихся в истории человечества. Но дебаты ведутся по каждому ее аспекту, в особенности о ее причине. В конце 530-х гг. имела место крайняя климатическая нестабильность на всем протяжении Евразии, включая ситуацию 536–537 гг., когда солнечные лучи частично задерживались тяжелыми частицами в атмосфере и температура воздуха понизилась во всем мире (это во многом подтверждают образцы сердцевины блоков арктического льда). Такая завеса, вероятно, была вызвана сильным вулканическим извержением в Восточной Азии (хотя это точно неизвестно), и последующее изменение климата, наверное, привело к тому, что центральноафриканские грызуны – переносчики чумы стали чаще обычного встречаться в районе Красного моря – отсюда и толчок к эпидемии. Однако ясно одно, что согласно письменным документам того времени ее вспышка протекала не так, как должна протекать эпидемия бубонной чумы (со связанными с ней мутациями). Она распространялась гораздо быстрее, например, чем пандемия в конце XIX в., несмотря на более медленные контакты и средства связи.

Существуют также широкие разногласия в отношении последствий эпидемии. Рассказы современников говорят о том, что она убила массу народа, по-видимому, в равной степени и городского, и сельского. Но по-прежнему дискутируется вопрос: была ли смертность на том же уровне, что и от черной смерти в XVI в., когда ее жертвами стало значительно больше трети населения в охваченных ею районах Западной Европы. Те, кто стремится видеть в чуме величайший кризис, попытались увидеть в некоторых явных археологических находках признаки экономического упадка на землях Восточной Римской империи и датировать их приблизительно 550 г. Но по результатам самых недавних исследований этих данных спор оказался, в общем, безуспешным. Фактически и города, и сельская местность Византийской империи демонстрируют в конце VI в. признаки продолжительного благоденствия, и нет вообще никаких доказательств какого-то крупного экономического спада. Как мы увидим далее в этой главе, есть также очень хорошее и совершенно другое объяснение явного упадка, который следует после 600 г. Чума была, безусловно, ужасной и унесла жизни многих людей, но нет доказательств того, что она привела к какой-то всеобщей или структурно серьезной экономической дезорганизации [163] .

163

На английском языке есть отличная недавно вышедшая литература, охватывающая все аспекты чумы: Хорден (2005), Стафакопулос (2000), Саррис (2002). Я в целом следую Хордену, когда дело касается подробностей. О продолжающемся процветании Восточного Средиземноморья после 550 г. см.: Ворд Перкинс (2005), Холум (2005), Викхэм (2005), 443 и далее (о производстве сельскохозяйственной продукции), 626 и далее (о городах), 548–549 – отдельный анализ последствий чумы как «незначительных».