Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть
Шрифт:
Глядя на ситуацию в 630 г., ясно, что римляне не имели внутренних причин, по которым восстановление было бы неуспешным. Кошмар предыдущих двадцати пяти лет все же обернулся для империи не такими большими потерями, чем во время глубокого кризиса III в., когда опять-таки значительные территории восточных провинций вышли из-под власти римлян. Тогда на пятнадцать лет после разгрома и пленения Валериана город Пальмира стал центром государства-преемника, которое побеждало и персов, и римлян и управляло протянувшейся полумесяцем территорией от Египта до Малой Азии. И все-таки империя успешно восстановилась, вернув себе свою власть при Аврелии в середине 270-х гг., а затем заново заполнив свою казну благодаря поступлению налогов от городов. К середине IV в., когда источники из этих регионов опять стали многочисленными, верность империи снова стала второй натурой, а Ближний Восток находился в середине центральных владений Константинополя на протяжении трехсот лет.
В принципе нет никаких причин, по которым аналогичная восстановительная работа не могла бы быть предпринята Ираклием и его преемниками. Да, Балканы представляли дополнительную проблему – таких немало было и в III в., и войны Маврикия показали, что аваров можно побеждать. А без аваров славяне оставались всего лишь налетчиками; они еще не были способны противостоять имперским армиям в открытом сражении. И внутренние религиозные конфликты внутри империи не были такой серьезной проблемой, как иногда думают. Да, спор по поводу совета Халкидона продолжал шуметь. Но если его доктринальные вопросы в конечном счете считались неразрешимыми, то тогда они и не угрожали структуре империи. Нет
182
О кризисе в III в. и выходе из него римлян см., напр.: Диджее и Лье (1991), ч. 1; Поттер (2004), с. 6–7; Хизер (2005), с. 2–3.
Развитие ислама – еще одно из тех чрезвычайно влиятельных явлений, которое делает историю Западной Евразии первого тысячелетия такой релевантной в XXI в. Наряду с концом Рима и установленным с древних времен средиземноморским господством, развитием христианства и включением Востока и Севера в европейский мейнстрим, бурное появление ислама является последним звеном в цепочке изменений, отделявших средневековый и современный миры от всего, что происходило до этого. И подобно другим элементам, это очень сложная история. Главная историческая проблема – отсутствие древнего источникового матери ала из самого исламского мира, в котором не сохранилось никаких рассказов о жизни Мухаммеда, которые датируются периодом до IX в. К этому времени ислам прошел две главные революции – кризис, который породил раскол между суннитами и шиитами в VII в., и революцию Аббасидов в середине VIII в. Учитывая их огромную важность, повествования IX в. по вполне понятным причинам дают отчет о жизни Пророка, который узаконивает ислам в том виде, какой он приобрел к этому более позднему времени, но какое отношение это может иметь к реальностям начала VII в. – менее определенно [183] .
183
Об источниковой проблеме см. особенно Кроун и Кук (1972); Кроун (1987).
Однако ясно, что предыстория подъема ислама глубоко уходит корнями в конфликт сверхдержав – Рима и Персии. Арабы пустынных окраин были главными действующими лицами в той третьей пустынной приграничной зоне между двумя империями. Большие обычные армии никогда не могли вести там боевых действий, но пустыня предлагала возможности по крайней мере для набегов и отвлечения внимания вашего противника от армянского и сирийского фронтов на севере. Как следствие, обе стороны вербовали, оплачивали и вооружали арабских союзников для защиты своих пустынных территорий и создания максимума неприятностей противоположной стороне. Никто не потрудился записать долгую историю этих аравийских походов империи, но если соединить вместе разрозненную информацию, имеющуюся в сохранившихся трудах римских историков, то на их страницах бросается в глаза один факт из истории арабов IV–VI вв. Несомненно, благодаря деньгам и оружию, которыми обе стороны заполнили этот регион, количество политических группировок, контролируемых арабскими союзниками империи, сильно выросло, а отсюда выросла и их военная сила. Если в IV–V вв. римляне действовали через арабских союзников, то к VI в. и у них, и у персов было по одному такому союзнику – это были Гасаниды и Лакхмиды соответственно. И эти группировки оказались теперь настолько сильны, что занимали – по крайней мере иногда – свое собственное место за столом переговоров, и у них были свои тайные планы. Иными словами, арабский мир, оказавшийся между двумя сверхдержавами, прошел такую же трансформацию, какую в значительной степени претерпели германцы на периферии европейских границ Римской империи. Те отношения, которые державы были склонны устанавливать со своими соседями, в конечном счете порождали более крупные и сплоченные политические объединения в этих отдаленных областях. Арабский же мир испытывал каталитическое воздействие не одной, а двух империй [184] .
184
Этот момент отчетливо вырисовывается у Сартра (1982); ср. в общем об Аравии в период поздней Античности, напр., Доннер (2005); Дигнас и Винтер (2007, с. 5). Об аналогиях с миром германцев см.: Хизер (2009), особенно с. 2 и 11.
Если рассматривать вопрос с этого ракурса, то нерелигиозный элемент в карьере Мухаммеда имеет поразительное сходство с таким элементом у гунна Аттилы. Что сделал Аттила? Он объединил против Рима ряд бывших, в основном германоговорящих, пограничных государств-сателлитов, которые обычно и ссорились между собой и воевали с империей. Это создало объединение государств, которое было достаточно велико, чтобы напрямую противостоять империи и в апогее противостояния – иногда даже побеждать. В биографии Мухаммеда есть близкие параллели. Он объединил арабские группировки, которые в течение предыдущих двухсот лет привыкли действовать во все более крупных и сложных военно-политических структурах, но которые без Мухаммеда, похоже, не достигли бы наивысшего объединения. Он разительно отличается от Аттилы тем, что основной составляющей политической власти, которую ему удалось установить, была мощная новая религия, продолжавшая функционировать как объединяющая сила и после смерти этого харизматичного вождя союза арабов. После смерти Аттилы в гражданской войне истребило себя гуннское ядро его империи, которая дала столь многим ее подданным, вроде паннонийских готов, объединенных Валамиром, шанс вернуть себе независимость. И империя гуннов прекратила свое существование на протяжении жизни одного поколения. После смерти Мухаммеда в ходе так называемых войн Ridda («отступнические» войны) достаточно крупное ядро его главных сподвижников сохранило свое религиозное единство, чтобы помешать тем, кто был менее предан делу, отколоться от него. Вместо того чтобы развиваться и распадаться с одинаковой скоростью, как его гуннский аналог в Центральной Европе, объединение поддерживавших обе империи арабских группировок, созданное Мухаммедом, устояло и быстро завоевало практически весь римский Восток и – еще восточнее – всю империю Сасанидов и много чего еще. Первые арабские исламские армии вышли из пустыни в 633 г., и за одно поколение тысячелетнее противостояние двух империй – греко-римского Средиземноморья и персидского Ближнего Востока – было отправлено на свалку истории [185] .
185
Отличный современный рассказ на английском языке (среди многих) есть у Кеннеди (2007).
Возвращаясь к Юстиниану и вглядываясь более пристально, нельзя не прийти к одному неизбежному выводу: именно ислам глубоко изменил ход истории Восточной Римской империи. Благодаря Мухаммеду и катастрофическим потерям центральных земель, отошедших его арабской солдатне, оказалось невозможным, чтобы Ираклий и его преемники повторили то, что было возможным для спасения Римской империи в III в. Эти потери привели
к тому, что Византия теперь ограничивалась приблизительно четвертью-третью своих бывших владений, и за многие из своих оставшихся провинций ей пришлось регулярно воевать в последующие десятилетия. Когда экономика империи рухнула, административный аппарат пришлось радикально перестроить, так как на скудные средства приходилось содержать все еще значительные армии – арабов нужно было как-то отгонять от оставшихся владений. Эти потери даже вызвали религиозную перекалибровку, потому что старая имперская идеология выглядела все более выхолощенной. Утверждение, что это единственное в своем роде руководимое Богом государство, предназначенное Всемогущим для распространения христианской цивилизации по всему земному шару, утратило свою силу после того, как две трети империи были завоеваны знаменосцами другой религии. К счастью, иудейско-христианские тексты предлагали другую, уже более подходящую модель. Императоры получили возможность использовать Ветхий Завет для превращения себя из божественно предопределенных завоевателей мира в вождей избранного народа, проведя константинопольский ковчег спасения через преследующие его бури к окончательному спасению и победе; причем апокалипсис был популярным, периодически повторяющимся жанром. Этот изящный шаг в сторону помог и спасти лицо, и избежать оскорбительных разговоров людей, так как сокрушительный груз реальности того времени был просто непомерным. В общих чертах, потери в VII в. свели когда-то мировую державу – Восточную Римскую империю – к региональному восточно-средиземноморскому государству – Византии, которое стало на самом деле невольным спутником исламского мира. Все периоды византийской экспансии после VII в. имели место, когда исламский мир был раздроблен. Всякий раз, когда объединялся довольно большой кусок исламского мира, дела в Константинополе шли плохо [186] .186
Мы вернемся к истории византийского религиозного само определения в следующей главе через иконоборческий конфликт.
Это заостряет вопросы в отношении Юстиниана, на которые мы должны найти ответы. На самом деле вопрос вот в чем: действительно ли его завоевания настолько растянули границы империи, что привели не только к прямым потерям территорий в Италии и на Балканах, но и – в долгосрочной перспективе и прежде всего – к неспособности империи сохранить свои основные земли на востоке? На мой взгляд, если внимательно посмотреть на события, последовавшие за смертью Юстиниана, становится чрезвычайно трудно ответить на него утвердительно.
Чтобы обвинять Юстиниана в потере территорий в Италии и на Балканах, вы должны поставить ему в вину и империю аваров, а мы уже видели, что это трудно сделать убедительно. То же самое, как мне кажется, справедливо и в отношении возникновения ислама. Если вы правоверный мусульманин, то тут не на что и отвечать. Мухаммеда послал Бог, последовавшие исламские завоевания были предопределены Им, и все, что мог сказать или сделать Юстиниан, являлось совершенно несущественным. Но если вы не правоверный мусульманин, то вешать всех собак на Юстиниана нечестно. Самое большее, императору можно приписать незначительную роль в появлении крупного объединения арабов. Он действительно содействовал новому альянсу среди арабов – союзников своей империи, признавая их тогдашнего вождя из династии Гасанидов общим вождем: совершенно беспрецедентная позиция. Но это была лишь его реакция, причем против его желания. Персы уже объединили своих союзников под одним правителем из династии Лакхмидов и в результате сумели совершить опустошающий набег по пустынным окраинам Римской империи в 529 г., который оказался слишком мощным, чтобы какие-то еще необъединенные арабские союзники Константинополя могли ему противостоять. По этой причине – и только этой – в ответ Юстиниан создал крупную организацию союзных ему арабов. Но эта структура была ликвидирована в 580-х гг. императором Маврикием и не являлась прямым предком того союза, который создал Мухаммед в 620-х гг. [187]
187
Более подробно о политике Юстиниана в отношении арабов и неудаче Маврикия см. труды, приведенные в примечаниях 42 и 49.
И не так уж пряма причинно-следственная связь Юстиниана с полным финансовым истощением, которое подготовило империю Ираклия в 630-х гг. к переходу в руки недавно объединенных Мухаммедом арабов. Восточная Римская империя демонстрирует признаки финансового напряжения после смерти Юстиниана, особенно в годы правления императора Маврикия. Но кому это можно больше приписывать – Юстиниану или разрушительному лобовому конфликту с Персией, продолжать который принял решение его преемник Юстин II, убежденный в том, что западные тюрки в решающий момент прискачут к нему на помощь из-за горизонта? Этот вопрос нужно очень тщательно обдумать. Последняя половина десятилетия царствования Юстиниана была в основном спокойная даже на персидском фронте, и есть все основания полагать, что доходы из Северной Африки и Сицилии на этом этапе поступали достаточно регулярно. Война с Персией в Месопотамии – вот что действительно стоило Восточной Римской империи денег, а действия Юстина форсировали восемнадцатилетний безнадежный конфликт в том регионе в период между 573 г. и договором 591 г. Гораздо более вероятно, что именно это создало для Маврикия такое финансовое давление в сочетании с потраченной впустую платой Юстина тюркам, а не продолжавшиеся безответные выплаты за территории, которые он прибавил к империи с 533 г.
Имперские сундуки не могли быть наполнены и в двенадцатилетний промежуток перед началом следующего раунда римско-персидского конфликта в 603 г. На протяжении этого периода войска Маврикия занимались тем, что исправляли ситуацию на Балканах. Воевать с аварами, вероятно, было менее затратно, чем с Персией, но не намного, и какие бы финансовые накопления ни имелись в 590-х гг., они быстро истощились снова после 603 г., когда на Востоке разразился катастрофический вооруженный конфликт двух великих держав. Так как я не мусульманин, мне трудно представить себе, что воинам ислама сопутствовал такой успех, если бы две империи, которые потратили двадцать пять лет на войну друг с другом, не довели себя до состояния банкротства и истощения. Иными словами, успех арабского завоевания Восточной Римской империи обязан гораздо больше, чем Юстиниану, – по крайней мере напрямую – двум крупным виткам римско-персидского конфликта, которые непосредственно предшествовали ему (это были наполненные активными боевыми действиями 43 года из 55 лет между 573 и 628 гг.). Именно эти войны опустошили казну империи и ослабили имперскую хватку на ее восточных провинциях до такой степени, что армии арабов сумели так легко их смять. Если Юстиниана и винить за утрату римского Востока, то нужно представить убедительный аргумент, который может сделать его изначально ответственным за постепенное наращивание римско-персидского конфликта до уровня интенсивности, невиданного с III в.
Без сомнения, какая-то часть вины должна быть возложена на него. Войны Юстиниана в Италии и Северной Африке дали Хосрову I и повод, и возможность совершать успешные налеты на римскую Сирию в 540 г. Но в течение оставшихся лет царствования лобовой конфликт на главном – месопотамском – фронте происходил лишь между 540 и 546 гг., а в остальном обе стороны довольствовались более ограниченным – и более дешевым – уровнем ведения боевых действий на двух других участках. И как мы уже видели, последние годы жизни Юстиниана характеризовались миром на всех фронтах. Поэтому настоящая история о более или менее продолжительных витках лобовой конфронтации между двумя империями между 753 и 628 гг., без которых арабские завоевания в той форме, которая нам известна, просто немыслимы, начинается заново после смерти Юстиниана. Политические решения Юстина II и Маврикия – один принял решение начать мировую войну, а другой навязал карательный мир – и появление западных тюрков несут ответственность за создание условий, в которых силы ислама смогли завоевать римский Восток, а не единичные и ограниченные размолвки с Персией, отличавшие правление Юстиниана. Он вполне мог попасть в те же самые ловушки, в которые заводит спесь, что и его преемники, если бы все еще был у власти, но это уже совершенно другой вопрос.