Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть

Это не случайность. Эти слова – знаменитый ответ Иисуса, когда Петр назвал его «Христом, сыном живого Бога», – являются тем камнем, на котором была выстроена папская власть. Святой Петр считается первым папой римским, первым епископом Рима, который передал своим преемникам единственную в своем роде религиозную власть – инкапсулированную в праве отпускать грехи, – и этот отрывок можно истолковать так, что Иисус сам изначально даровал ее святому Петру. Расширившись и утончившись за все эти годы, папская власть в рамках римской католической церкви охватывает ряд ключевых обязанностей. Папа должен определять правильную христианскую доктрину, не обязательно будучи при этом ученым богословом (хотя он и может им быть), но, по крайней мере, инициируя и контролируя необходимые дебаты и их исход. Он также должен иногда издавать законы и определять нормы (опять-таки после предварительных консультаций), устанавливающие ожидаемые стандарты религиозной практики и нравственного поведения как для духовенства, так и мирян. Он также отвечает за создание и поддержание структур принуждения, которые обеспечивают следование этим стандартам. И последнее, но не менее важное: он контролирует назначения на высшие должности (от епископа и выше) церкви.

Все вместе эти полномочия позволяют римской католической церкви функционировать как многонациональная религиозная корпорация, объединенная одним набором правил и создающим эти правила генеральным директором в лице самого папы. Эти папские полномочия и их итоговый результат – централизованный орган церкви, который работает как единое целое, несмотря на политические границы, – действительно являются древними особенностями христианского мира. Однако они не настолько древние, как обычно считается.

Одним из самых оригинальных поэтических произведений, сохранившихся со времен Карла Великого, является анонимная эпическая поэма в стиле Вергилия, которую мог написать наш старый друг Эйнхард. Она существует под заглавием, данным уже ее современным редактором: «Карл Великий и папа римский Лев». Что касается заглавия, то оно отражает суть. Уцелевший отрывок, вероятно, ее третьей книги заканчивается встречей Карла и Льва в Падерборне. И уже давно существует предположение, что была и четвертая книга, которая заканчивалась днем Рождества Христова 800 г. Но изначально помимо этого поэма охватывала гораздо больше событий. Две другие книги окончательно утрачены, и даже уцелевший фрагмент третьей книги содержит гораздо больше событий и не останавливается на моменте судьбоносной встречи, которая привела к восстановлению империи.

В этой поэме к папе римскому Льву проявлены величайшие симпатия и уважение. Потрясенный поэт вспоминает ужасное поведение жителей Рима по отношению к «величайшему пастырю в мире» и отдает должное уважение чуду – выздоровлению папы после нанесенных ему ран:

Карл Великий поражен, увидев глаза папы, которые были ослеплены,Но к которым теперь вернулось зрение.И он удивился, что язык, искалеченный щипцами, мог говорить.

Но нет ни малейшего сомнения в том, что главная фигура в поэме сам Карл Великий. На протяжении поэмы он всегда оказывается в таком положении, что физически главенствует над действием. Когда приезжает папа римский, армия франков собрана у подножия холма, но Карл Великий находится на его вершине и спускается, чтобы приветствовать своего гостя. Слово «император» мелькает в поэме, хотя ее действие происходит в 799 г. Это был предмет разногласий, как мы уже видели, между королем и его двором: Бог сделал Карла Великого императором задолго до 800 г., и все, что сделал папа римский Лев в качестве рождественского подарка человечеству, – это, в конце концов, признал данный факт. Под стать этой главной идее автора, высказанной еще до упомянутой встречи, мысль о том, что Карл Великий – основатель нового Рима, представленного в форме своего дворцового комплекса в Ахене. Это главное, что выбрал поэт из эпической поэмы Вергилия, потому что тот взял за образец сцену, когда Эней становится основателем Первого Рима. Однако этот образ тщательно адаптирован. У читателя не остается никаких сомнений в том, что Новый Рим превосходит Первый (и эта фигура речи, который повсеместно встречается у поэтов при дворе Карла Великого).

Еще больший интерес представляет общее описание Карла Великого за работой, с которого в поэме начинается рассказ об Ахене: Карл – великий, но сострадательный победитель в бесчисленных войнах, являющий собой саму щедрость ко всем своим верным сподвижникам. Он также смиряет гордых, возвышает слабых (бла-бла-бла), но потом становится еще интереснее:

Он увещевает несправедливых учиться справедливости благодаря богоугодным поступкам,Склоняя головы нечестивых, заковывая их в крепкие цепиИ уча их исполнять приказы Бога, сидящего высоко на престоле…Тех, кто подобно варварам давно отказываются быть благочестивыми,Заставляют ими стать посредством праведного страха.

А причина, по которой он может делать все это, – его превосходный интеллект и набожность, которые позволяют лишь ему одному понимать, чего хочет Бог:

Он один заслужил овладеть всеми подходами к учению,Постигать его скрытые пути и понимать все его тайны,Ибо ему Бог открывает секрет развития вселенной с самого ее начала.

Поэт утверждает, что у Карла Великого существуют единственно тесные взаимоотношения со Всемогущим, и снабжает его соответствующим перечнем служебных обязанностей, который попирает все известные нам прерогативы папской власти: он не только вынуждает варваров стать христианами, но и определяет правильное поведение для всех своих подданных. Несмотря на то что к папе римскому Льву проявлено величайшее уважение, его религиозная власть меркнет и становится относительно незначительной рядом с прямой связью Карла Великого с Всемогущим. Действительно, король Франции все знал о проблемах папы Льва задолго до прибытия из Рима посланца именно потому, что Бог послал ему весть об этом во сне. На картине, нарисованной нашим поэтом, отношения Карла Великого с Богом дают ему политическую, нравственную и религиозную власть, превосходящую власть любого возможного соперника, даже apostolicus’а – епископа Рима [252] . Прежде чем отмахнуться от этого как от слов, которые сказал бы любой поэт при дворе Каролингов, мы должны более внимательно рассмотреть унаследованные традиции политической и религиозной власти, в рамках которой действовали и Карл Великий, и папа римский Лев.

252

Текст и его перевод можно найти вместе у Годмана (1985), 197–207. Годман (1987), 82 и далее предлагает более полный анализ, чем его подстрочные примечания к переводу, включая вопрос о возможном авторстве Эйнхарда.

Императоры и патриархи

В Риме во времена Деяний святых апостолов уже существовала христианская община. На тот момент, когда новая религия стала распространяться среди последующих поколений, уже существовала более обширная христианская цивилизация или обитаемое пространство (как называли ее сами христиане), принявшая форму медленно растущего числа автономных конгрегаций, которыми оказались усеяны главные города Средиземноморья (как лягушками вокруг пруда, по известному выражению Сократа). Эти конгрегации были сами по себе и лишь периодически вступали в контакт друг с другом, особенно потому, что Римское государство время от времени начинало их преследовать. Не существовало никакой официальной установленной иерархии религиозной власти ни между этими конгрегациями, ни даже, для начала, внутри их самих, так как требовалось время, чтобы придать официальный статус положению священников и епископов, а общим руководством и богословским анализом иногда занимались те, кого мы теперь назвали бы представителями мирян. Но из тумана, окутывающего этот самый ранний период истории христианства, проглядывает случайный момент ясности, который показывает, что конгрегация Рима, и в частности ее руководство, занимали особенно престижное положение благодаря своей связи с двумя величайшими лидерами раннего христианства – Петром и Павлом. Этот особый престиж уже упоминался в известном письме Игнатия Антиохийского, датируемом первым десятилетием II в., и мог при случае превратиться в необычную степень религиозной власти. От этого же времени сохранилось знаменитое письмо папы римского Клемента I от 96 г., адресованное христианской общине Коринфа, в котором он вмешивается во внутренний коринфский спор о правах священников. А сто лет спустя более широко действовал папа римский Виктор I, отлучая от церкви любых христиан (так называемых приверженцев 14-го дня), которые настаивали на праздновании Пасхи в один и тот же день с еврейским Песахом. Римская конгрегация сама по себе неуклонно росла и уже в 253 г. при папе Корнелии состояла помимо епископа из не менее чем сорока шести священников, семи дьяконов, семи субдьяконов, пятидесяти двух экзорцистов, разнообразных лекторов и привратников. Но ввиду того что в христианстве в целом еще не было официально признанной иерархической структуры, вмешательство Рима в дела других общин ограничивалось редкими формулировками общих принципов (вроде отлучения от церкви, проводимого папой Виктором) или отдельными моментами, когда другая конгрегация просила римское руководство разрешить трудный вопрос. Немного драгоценных примеров таких просьб, датируемых до 300 г., дошли до наших дней, но нет и намека на то, что уцелевшие свидетельства сохраняют лишь верхушку от какого-нибудь огромного растаявшего айсберга [253] .

253

Перевод «Послания Климента» и писем Игнатия можно найти у Станифорта (1987). Виктор: Евсебий. «История церкви», 5.24. О раннем развитии христианской общины в Риме в общем см.: Уллман (1970), с. 1.

Все это изменилось в начале IV в. с обращением императора Константина в христианство и последующим его превращением в официальную религию Римского государства. Пока этот процесс разворачивался на фоне все возраставшего числа обращенных в новую веру, в результате чего число христианских конгрегаций на территории империи умножилось вне всякой меры, церковь обрела свою первую внятную властную структуру. Впервые это узаконило роль папства в христианстве в целом. По сравнению с более поздними моделями развития и даже с тем, что разные папы любили говорить о себе в то время, то, как эти новые структуры функционировали, несколько удивляет.

Значение римской епархии в рамках этого нового внутреннего устройства было официально признано во всем христианском мире (границы которого вскоре совпали с границами империи). Одно из основных последствий обращения в христианство Константина состояло в том, чтобы позволить – на самом деле дать право, за которое он заплатил из имперской казны, – возникнуть традиции: при необходимости решения серьезных вопросов руководители христианских общин со всей империи собирались вместе на Вселенские соборы. Первый из них был проведен в Никее в 325 г., и его шестой канон (каноны представляли собой список решений собора) признал особый апостольский статус, который был придан епископу Римской епархии, потому что она была основана святым Петром. На практике означало это несколько важных моментов. Первый и самый специфический: все епископы больше не считались равными. Некоторые епархии получали ранг митрополии (а епископы, соответственно, становились архиепископами, хотя этот термин еще не был в ходу) с установленными правами вмешиваться определенным образом в управление подчиненными епархиями их провинции: созывать регулярные синоды для поддержания норм веры и религиозной практики и утверждения выборов епископов. Я использую слово «провинция» намеренно. За редким исключением это были столицы существовавших римских имперских провинций, которым требовался ранг митрополии, а территория их власти обычно совпадала с границами провинций. Возникнув более или менее внезапно, административные церковные иерархии начали копировать иерархии имперского управления. В рамках этой реорганизации Римская епархия получила права митрополии на значительной территории вокруг города [254] .

254

Более полный анализ можно найти у Джонса (1964), с. 22.

Вторая сторона – если теперь смотреть шире – традиционная роль Рима как апелляционного суда для разрешения сложных церковных вопросов приобрела новое значение. Форма, в которой обычно выдавались такие судебные решения, изменилась весьма значительно. Простая письменная форма периода раннего христианства во времена папы римского Иннокентия (401–417) уступила место гораздо более официальной и, следовательно, более типовой папской декреталии. Последняя делалась по образцу императорского рескрипта, который представлял собой особый тип письма, используемый императорами на протяжении веков с целью дать на нижней половине письма официальные, полностью обоснованные ответы на вопросы, изложенные в его верхней части. Ответ императора имел законную силу и часто обусловливал последующую судебную практику для всех аналогичных дел. Копирование именно такой формы письма было весьма значительным шагом, так как показывало, что власть папы, которая начинала с изложения его мнения, теперь следует рассматривать как институт, издающий юридически обязательные постановления. Возраставшая частота и широкий географический спектр декреталий, изданных папами в первые десятилетия V в., особенно впечатляют. Среди них Иннокентий I, Зосима I, Бонифаций I и Целестин I (за период 401–432 гг.) давали официальные постановления христианским конгрегациям не только внутри Италии, но и далеко за ее пределами – в Испании, Галлии и Северной Африке [255] .

255

См.: Уллман (1970), 12 и далее; Джаспер и Фурманн (2001), 7-22 со ссылками.

Третья сторона – еще больше расширяющая картину – апостольское наследство Рима означало, что у него исключительное положение в продолжающихся диспутах по вопросам вероучения, которые являются такой характерной чертой позднеримского христианства, особенно так называемый арианский диспут, в результате которого родилась ересь, к которой примкнул Теодорих. Основная причина, по которой богословский спор был так распространен в годы после обращения Константина в христианство, дает нам беглое знакомство с революционными последствиями превращения этого вероучения в государственную религию. Вплоть до IV в. время от времени возникали религиозные разногласия, которые приводили к появлению горстки отколовшихся групп, вроде приверженцев 14-го дня, которых фактически изгоняли из главного направления христианской традиции. Однако как только гонения со стороны Римского государства прекратились, интенсивность связей между конгрегациями стала расти, и вскоре стало ясно, что большая часть христианского учения еще не полностью развита. Таким образом, обращение Константина в христианство породило – а также финансировало – то, что с точки зрения современной университетской жизни выглядит как исследовательский проект длиной двести пятьдесят лет с целью объединить епископов и других христиан-интеллектуалов на нерегулярной основе на собраниях небольших рабочих групп и периодически на огромных международных конференциях (Вселенских соборах), чтобы заполнить доктринальные пробелы и решить сложные проблемы.