Война (Книга 1)

А Советское правительство, заключив пакт с Германией, продолжало высветливать в тайных потемках межгосударственных отношений путь для своей страны, для своего народа, надеясь выиграть время, чтобы подготовиться к грядущим битвам, если они будут навязаны.

Но как определить на этом пути роковые столбы, отделяющие мир от войны?..

Картины недалекого прошлого и размышления о нем утомили Нила Игнатовича. Он, словно сделав какую-то неотложную, трудную работу, закрыл глаза и опять почувствовал себя бестелесным, куда-то плывущим среди мрака и тихого звона. Ему казалось, что он еще чего-то не додумал, чего-то не выполнил, но уже не мог сосредоточить свои ставшие непослушными мысли: они ускользали, растворялись или дразнили издалека - недосягаемые, округло-неухватистые. Попытки угнаться за какой-то очень нужной мыслью еще больше утомляли его, и он покорился своему бессилию...

Проснулся Нил Игнатович от ощущения странной неловкости и смутного беспокойства. Сквозь щели глаз увидел белый халат, облегавший чье-то крупное тело. Открыл глаза и узнал маршала Шапошникова. Борис Михайлович, ссутулившись, сидел рядом на стуле и смотрел на Нила Игнатовича с грустной задумчивостью.

– Ох ты боже мой!
– Нил Игнатович слабо вскинулся, нащупывая немощной рукой пенсне на простыне.
– Генерал-майор спит, аки неразумный младенец, а маршал сидит возле него и караулит!..

Борис Михайлович скорбно улыбнулся одними уголками губ и погладил исхудалую руку профессора.

– Ну, здравствуйте, батенька мой... Какой же я для вас маршал? Это вы для меня генералиссимус науки.

Не в такие уж далекие дореволюционные годы, когда Шапошников учился в Академии Генерального штаба русской армии, Нил Игнатович Романов вел там курс военной истории; потом Романов преподавал в Академии имени Фрунзе, которую несколько лет возглавлял Борис Михайлович, где их и сблизила общая борьба против всякого рода вульгаризаторства в теории и практике военного дела, упрощенчества в толковании стратегии и оперативного искусства.

– Не прибедняйтесь, Борис Михайлович.
– Нил Игнатович с искренним почтением взглянул на маршала.
– Я из леса военной истории так и не выбрался, а вы, постигнув океан знаний, стали истинным жрецом стратегии. Помню, как вы планировали бросок наших армий на помощь Чехословакии, а потом план помощи Франции на случай нападения на нее Гитлера. Превосходно!..

– Какой толк от этих планов?..
– Шапошников вздохнул и нахмурился. Не понадобились... А было время, когда имелась возможность раздавить Гитлера... Не захотели Англия и Франция. У них другие цели... Вот и пожинаем плоды - вначале они, а теперь наш черед...

При этих словах Нил Игнатович положил руку на колено Бориса Михайловича и посмотрел в его лицо.

– Когда?
– после напряженной паузы спросил он.
– Если, конечно, не секрет.

– Какой там секрет, тем более от вас.
– Но маршал непроизвольно оглянулся на дверь.
– Доносили о многих сроках... Теперь ждем завтра.

– Я так и знал, двадцать второе июня...
– Нил Игнатович задумчиво посмотрел в потолок, - Гитлер хочет переплюнуть Наполеона... В этот день в восемьсот двенадцатом Наполеон пересек Неман... Но помнит ли Гитлер, что через три года в тот же самый день Наполеон отрекся от престола?..

– Любопытно...
– Борис Михайлович покачал головой.

– И заметьте, - Нил Игнатович снова повернул голову к маршалу, - в прошлом году именно двадцать второго июня капитулировала Франция и было подписано Компьенское перемирие. Односторонне верит Гитлер в судьбу. Ну как, милый мой маршал, выстоим?

– Выстоим...
– В тихом голосе Бориса Михайловича зазвучало что-то трагическое.
– Выстоим, если иметь в виду потенциальные возможности.

– А если их не учитывать?..

– Что вы, батенька мой?
– Шапошников вяло засмеялся.
– От вас такого вопроса не ожидал.

– Почему же?.. У Франции тоже были немалые возможности...

– А-а, вы о стратегической инициативе?.. Мы не Франция. И потом, вторая мировая война уже сколько длится?
– Борис Михайлович отвел взгляд, подсчитывая.
– Без малого двадцать два месяца. Все это время мы готовимся не вообще, а в предвидении прямой агрессии против нас. Сделали очень много! Я имею в виду подготовку военно-экономического потенциала, увеличение армии, подготовку новых командных кадров, разработку современных образцов оружия и техники. Но есть предел всяким возможностям.
– Борис Михайлович горестно развел руками и продолжил: - Мобилизационный план перестройки промышленности на случай войны, который мы приняли, рассчитан на вторую половину этого и на весь будущий год. А события нас опережают... Базу для производства новейшего вооружения создали, а наладить само производство еще не успели... Только-только начали выпуск новых танков, новых самолетов, новых образцов артиллерии. Да еще затянули инженерно-оборонительные работы в предполье, за которые я теперь в ответе. Границы ведь отодвинулись... Не закончили комплектование соединений в приграничных округах... И головотяпства немало. Правительство и ЦК приняли уйму важных решений, направленных на укрепление нашей военной мощи. Мы эти решения восторженно приветствуем со всевозможных трибун, а дело делаем не всегда быстро и хорошо.

– А армия небось горючими слезами плачет по новому оружию, - с укоризной заметил Нил Игнатович.

– В том-то и дело!.. Или возьмите проблему старших и высших командиров... Ее быстро не разрешишь.

– Ох, дорогой Борис Михайлович, это еще вопрос, какая проблема является проблемой...
– Профессор Романов чуть оживился, в глазах его мелькнула и тут же растаяла тень упрека.
– Очень страшно, особенно в канун неизбежной войны, когда на постах главных военачальников, ну, пусть не на всех, могли оказаться или прямые враги - предатели нашего дела, мнящие о другом лике жизни и прельщаемые надеждами на еще большую власть, или просто люди без достатка ума, без чувства долга, снедаемые гигантским самомнением...

– Все это верно, батенька мой.
– Маршал вздохнул и устремил невидящий взгляд в окно, на верхушки деревьев.
– Давно известно, что высокие места делают ничтожных людей еще ничтожнее, а великих - еще более великими. Но, отделяя ничтожных от великих, надо пуще всего бояться ошибок... Ведь мы с вами, малые ли, великие ли, но все-таки бывшие царские, могли тоже показаться ничтожными... Уцелели... А скольких достойных людей не миновала горькая чаша сия!.. Слава богу, что опомнились и уже с тридцать восьмого начали исправлять трагические ошибки.

– Да, в той ситуации ошибиться в человеке - значило перечеркнуть его судьбу.
– Нил Игнатович вздохнул.
– А виноватым - поделом. Виноватые ведь тоже были, как было "шахтинское дело", предательство Троцкого и Бухарина, убийство Кирова... И т р а г е д и я б е з в и н н ы х б е р е т н а ч а л о в в и н о в н о с т и в и н о в а т ы х... О д н а к о в и н о в н о с т ь в и н о в а т ы х... н и к о г д а н е о п р а в д а е т т р а г е д и ю б е з в и н н ы х... Но история уже не раз свидетельствовала о непостоянстве обращенных в прошлое суждений и оценок... История знает и такие примеры, когда во времена всеобщего высокого верования иные люди меняли свои воззрения; однако же в века сомнений каждый держался своей веры... Страшно, когда те, которые меняют или склонны менять свои верования, вдруг берут верх над постоянно верующими. Не дай вам бог дожить до такого.
– Последние слова Нил Игнатович сказал протяжно, словно простонав.
– Раньше утверждали, что вера есть смирение разума. На самом же деле вера - это сила рода человеческого и залог его бессмертия... Но мы уклонились... Это, кажется, не тот случай, когда могут позабыть об истоках зла и о тех, кто так широко расплескал его. Ведь никакая сталь никаких сейфов не устоит перед стремлением человечества к правде. Правда имеет обыкновение подниматься даже из пепла. Рано или поздно она скажет, кто виноват, а кто невиновен, а также направит указующий перст на тех, кто по злой ли воле, в чаду ли безумия или тяжких заблуждений повинен в трагедии невинных.

Нил Игнатович умолк, закрыл глаза и будто стал прислушиваться к отголоску своих растворившихся в тишине слов. А Борис Михайлович с тоскливой грустью смотрел на его строгое и неподвижно-мертвенное лицо.

– Что-то мы с вами увлеклись сложными анализами, Нил Игнатович, сказал маршал после затянувшейся паузы, и в его словах прозвучало желание сменить тему разговора.
– Вы так меня атаковали вопросами, что я не успел спросить, как вы себя чувствуете.

– Спасибо, голубчик. Чувствую, как должен чувствовать.
– Нил Игнатович подавил вздох.
– Но человек так создан, что ничто не мешает ему постигать истину. Даже страдания... Я так понял, что Гитлер упредил нас в развертывании сил. А мы?