Война миров
Шрифт:
— Все это время?!
— Да.
— Но… почему?
— Делла, это было необходимо. Мои братья так умны, что я не беспокоился: они поймут, что я не в плену. Поэтому я мог целиком посвятить себя делу спасения грешников.
— Скотти, ты…
— Я учился у Лоренса Хикати. А теперь, когда мой учитель погиб, продолжаю его работу.
— Так ты и есть его загадочный помощник Скотт, который талантливей учителя? Но…
Он улыбнулся шире.
— Я по светскому образованию психолог.
— Ну ты даешь.
— Мы поговорим утром. Сейчас тебе нужно отдохнуть. Не беспокойся за Августа. Иди. Здесь на соседней улице есть
Я подчинилась. Встала, крепко обняла его — и пошла искать гостиницу.
Нашла мигом, и на ресепшене ждала хозяйка. Сказала, что монах просил ее позаботиться обо мне. Отвела в небольшую, наполненную домашним теплом комнатку, принесла чай, повздыхала, глядя на мой убогий гардероб — я ведь так и не переоделась после Москвы. Так измоталась, что совершенно забыла об этом. Куртку только сняла, потому что в Израиле жарко, — и все.
Перед сном я успела лишь принять ванну, отыскать в своей гриве и выдернуть волоски-передатчики, заказать новую одежду и узнать у Санты, как себя чувствует Огги.
И рухнула спать.
Когда я вошла в палату, Август открыл глаза. Смотреть на него было больно и жутко, но он уже улыбался. Хотя и кривовато.
— Через неделю мне разрешат жить в городе, — сказал он первым делом. — Придется задержаться в Беер-Шеве до окончания курса лечения, но я хотя бы буду не в клинике. Делла, как же я устал валяться на этой койке.
— Тебя прооперировали всего трое суток назад. Из этих суток двое ты проспал.
— Устал, — упрямо повторил Август. — А еще целая неделя.
— Хватит капризничать.
Он помолчал. Я села рядом с кроватью.
— Знаешь, я больше ничего не должен этому миру, — вдруг заявил Август. — Могу пожить для себя. Имею право.
— Август? Что за глупости, ты и раньше ничего не был должен.
— Нет. Я только на Саттанге понял, какой груз ответственности на мне был. С шести лет, с того дня, как я стал герцогом Кларийским, меня давил долг. Долг перед миром. Я не имел права жить как все, быть как все. Я хранил будущее для человечества. Кларион никуда не делся, но больше не обуза. Потому что я выплатил долг сполна. Другим способом. Теперь я могу позволить себе побыть эгоистом.
Я тихо улыбнулась:
— С днем рождения.
— А ты меня не бросишь, если я вдруг стану эгоистом?
— Август, из тебя никогда не получится настоящего эгоиста.
— Ты ответь.
— Не брошу.
— Спасибо. Эх, еще неделя. Представляешь, у меня в голове несколько метров синтетики. Артерии, вены, сосудики помельче… А я совсем этого не чувствую.
— Зато они не будут болеть, как натуральные.
— Но все-таки как-то странно. Внутри меня — и синтетика. Поразительно. А хочешь, потом уедем куда-нибудь отдыхать? Мне на два месяца запретили нервную нагрузку, так что работать я все равно не смогу.
— Танира для тебя слишком беспокойное место?
— Нет, что ты. Мне там нравится. Тебе не будет там скучно?
— Я больше всего мечтаю выспаться. И поскучать в тишине. Пожить спокойно и без тревог.
— Ты точно говоришь правду? Не для того, чтобы потрафить мне?
— Август, ты только что решил быть эгоистом.
— Но не для тебя же. Делла, ты для меня сделала столько, что я не имею права. Ты… да я тебе всем обязан. А я для тебя ничего хорошего не сделал. Но сделаю.
Обязательно.— Угомонись. Ты для меня сделал очень много. Ты дал мне отличную работу, когда я тихо деградировала на Большом Йорке, ты помог мне справиться с Сонно, ты вернул мне брата, ты… Август, не прибедняйся.
Он закрыл глаза и отрицательно покачал головой:
— Ты не все знаешь. Это я расплачивался за свою подлость.
— Подлость?!
— Или за трусость, для меня это одно и то же. Когда-нибудь я непременно расскажу тебе. Не сейчас. Я не готов. Ты только не бросай меня, пока я не расскажу.
— Август, да куда я денусь?
— Куда угодно. У тебя вон какие поклонники, то шанхайский император, то эльдорадский диктатор… Я думал, хуже Берга быть не может. Еще как может!
Стоило бы рассмеяться, но он не шутил. Он действительно так думал. Я помолчала.
— Вчера виделась с Джетом. Он передумал насчет моей неблагонадежности. Зовет к себе на работу.
— Ну, что я говорил?!
— Я отказалась.
— Это еще почему?!
— Потому что не хочу. Мне неинтересно. Он долго смеялся, когда я сказала, что если куда и уйду от тебя, то только в федеральную безопасность. Вон, к Вере Харрис стажером. Он решил, что я иронизирую.
Август очень внимательно и недоверчиво глядел на меня.
— А ты не иронизировала.
— Нет. Я устала. То, как я сейчас живу, слишком сложно для меня. Хочу чего-нибудь простого и понятного.
— Наверное, ты действительно устала. Но это пройдет.
— Август, я не чувствую себя собой в этой жизни. Карьера, успех — это все меня истощает.
— Но ты ведь мечтала сделать карьеру. Я помню, когда мы учились…
— Я добилась куда большего, чем хотела. А теперь я изменилась. Я хочу проводить с ребенком больше времени. Я хочу, чтобы у меня были силы радоваться жизни. Любить ее. Хочу видеть красоту вокруг себя. Хочу ложиться спать в уверенности, что завтра будет новый прекрасный день, а не в ожидании новых неприятностей.
Август осторожно протянул руку и погладил мою кисть кончиками пальцев:
— У тебя будет все, что ты захочешь. Обещаю.
От его прикосновения отчего-то сильнее забилось сердце.
Третьи сутки подряд Прагу заливало дождем. Не было ветра, просто с неба сыпались и сыпались мелкие, как соль, капельки. Осень в этом году наступила непривычно рано, и с деревьев уже вовсю слетали желтые листья. Они украшали газоны, мощенные брусчаткой улицы Старого Города, дорогие автомобили и зонтики элегантных прохожих кружевным золотым ковром, таким ярким, словно небо перевернулось — солнце оказалось внизу, а серые облака и дождь — наверху.
Европа просыпалась после летних отпусков, уик-эндов за городом, веселых вечеринок под открытым небом. Туристы возвращались по домам, студенты принимались за учебу. В первую неделю октября, как обычно, начался и съезд крупных землевладельцев Федерации. Он длился семь дней, с понедельника по воскресенье, с четверга начинались заседания Совета принцев, а в последний вечер проводился общий бал-банкет.
Несмотря на то что по статусу моя семья относилась к этому сословию (третьи в рейтинге землевладельцев Арканзаса, первый радиус, есть недвижимость на Земле), мы никогда не присылали делегатов на съезд. Помню, в четырнадцать лет, когда мне впервые захотелось блистать, я возмутилась. Отец сказал: