Воздушная тревога

День начался гораздо лучше, чем большинство других дней, с тех пор, как я находился на этой позиции. Завтрак прошел нормально, без тревоги. Собственно говоря, до одиннадцати вообще никакой тревоги не было, да и тогда-то прилетело всего с полдюжины вражеских самолетов, длилась она недолго. Хоть раз нам удалось побриться и помыться спокойно. Но покоя нам это затишье не принесло, так как любое затишье стало необычным, а измотанные нервы реагируют на необычное с подозрением. Людям почему-то не хотелось наслаждаться отдыхом, предвещающим, по всеобщему мнению, значительно худшие времена. Ложного оптимизма не было. Каждый вечер мы с радостью слушали сообщения о том, что немецких самолетов сбито все больше и больше. И, хотя соотношение британских и немецких потерь превосходило все ожидания, мы слишком хорошо знали, чего это нам стоит — столько измотано пилотов, столько выбыло из строя машин!

Кто-то вспомнил о моем разговоре с немецким пилотом, и сразу же все усмотрели в этом затишье подготовку к налету на Торби. Это, разумеется, было нелепо. Ради того только, чтобы подготовиться к налету на какой-то там один-единственный аэродром, немцы не прекратили бы своих полетов, но сам факт, что они все-таки не прилетают, казался зловещим. За массированным налетом на ряд аэродромов истребителей мог последовать десант. Казалось резонным, что они нанесут удар, пока на аэродроме будет царить беспорядок. Я моментально оказался в центре горячих споров. Меня забрасывали вопросами справа и слева, и я снова ощутил эту скрытую подозрительность. Я был тем самым солдатом-новобранцем, который знал больше остальных. Уже одно это вызывало у большинства неосознанную враждебность. В то же время, лишенные какой-либо уверенности относительно грядущего дня, они полагали, что я наверняка что-то не договариваю.

— А ты сказал мистеру Огилви? — спросил капрал Худ.

— Да, ему об этом известно, — ответил я.

— А что он собирается делать? — Лицо у Мики было белое, напряженное. Ожидание переносится гораздо труд нее, чем реальность.

— Не будь дураком, Мики, ну что и может?

— Ну, можно было бы поднять вверх истребители и устроить воздушное прикрытие. — Это сказал Четвуд.

— Да, одна эскадрилья, вот и все, что нам выделили бы, браток. А какой, к чертям, прок от эскадрильи? Вы не видели их, когда они были над Митчетом. Их там было буквально тысячи, правда же, Кэн? Буквально тысячи!

— Ну, на днях мы-таки видели сразу тридцать с лишним наших истребителей в воздухе.

— Меня заверили, — сказал я, — что принимаются все возможные меры предосторожности.

— Ах, значит, тебя заверили, браток? Ну и наглец же ты, право слово. Кто все это затеял — ты только скажи мне? И, говоришь, тебя заверили, что все в порядке? Ну а мне страшно, браток, и мне не стыдно сказать тебе это. Дайте мне штык. Холодное оружие — это по мне. Но ждать, когда тебя начнут бомбить! Это не война, ей-богу нет! Надо было мне податься в пехоту. И я подался бы, да только…

— Да только Королевский восточнокентский полк «Баффс» был укомплектован, — сказал Четвуд. — Не нравится тебе зенитная артиллерия — подавай заявление о переводе или заткнись.

— Не смей так со мной разговаривать, браток, — проворчал Мики себе под нос, но ничего не сделал.

— Ну, слава тебе, господи, у нас тут кое-какая защита имеется, — сказал Хэнсон, — даже если это всего-навсего вот эта жалкая трехдюймовка. А вот в Митчете, где ничего, кроме пулеметов «льюис», нет, я бы не пожелал оказаться.

Разговор снова стал общим, но время от времени мне подбрасывали вопросики. И всегда это оказывался один и тот же вопрос, только по-иному выраженный, — а не сказал ли мне пилот чего-нибудь еще? Я чувствовал себя беспомощным. Сказать им точно, что можно ожидать на следующий день, я не мог. Знает бог, я и сам из-за этого страшно тревожился, но это не казалось столь уж важным. Вероятно, потому, что я чувствовал: было что-то гораздо значительней, чем какой-то там налет на аэродром.

От дальнейших вопросов меня спас, наконец, постовой, следивший за воздухом. Он открыл дверь и сказал, что меня хочет видеть одна девушка из ЖВС. Выйдя, я увидел, что у окопа стоит Марион. Когда я подошел к ней и заметил, что она улыбается, мне сразу стало легче.

— Простите меня, — сказала она. — Я слышала, из-за этой телеграммы у вас большие неприятности. — Наши взгляды встретились, и ее серые глаза показались мне полными сочувствия.

— Уж если кто-то и должен просить прощения, так это я. Боюсь, это у вас из-за меня неприятности. Жаль, что все оказалось напрасным.

— Да нет, не напрасным. Видите ли, когда начальница почтового отделения прочла телеграмму, она окинула меня испытующим взглядом и спросила о ранге отправителя. Тут мне пришлось изворачиваться. Я знала, что она почует недоброе, и, хотя она и пообещала, что отправит ее, я засомневалась. Потом, уже на улице, я встретила одного знакомого летчика-офицера. Он подвез меня до аэродрома. Он как раз направлялся в город, и я попросила его передать это послание вашему другу по телефону. Думаю, он меня не подведет.

— Это же здорово, — сказал я.

О том, что я попросил Джона Найтингейла сделать то же самое, я решил ей не говорить. Так даже лучше. Если Билл получит оба послания, он поймет, что дело не терпит отлагательства.

— Вы разузнали что-нибудь еще? — спросила Марион.

Я сказал «нет», но тут же заколебался — а вдруг в этом что-нибудь есть?

— Элейн вам близкая подруга? — спросил я.

— Я здесь не так давно, чтобы у меня успели появиться близкие подруги. Я не так легко схожусь с людьми, — она улыбнулась. — Она веселая, и у нас много общего. А что?

— Вчера вечером она обедала с Вейлом во «Вращающемся колесе» — это нечто вроде загородного клуба.

Марион кивнула:

— Я знаю это заведение.

— Я подумал, если она близкая подружка Вейла, то, возможно, вы могли бы узнать кое-что от нее.

— Да, но что именно?

Я пожал плечами, я и сам этого толком не знал.

— Не знаю. Все, что сможете и что может оказаться полезным. Хотя бы, собирается ли Вейл быть здесь завтра или нет.

— Я сделаю все, что смогу. — Она взглянула на часы. — Пора бежать. Надо работать.

— Наряды вне очереди? — спросил я.

— Да. Но не так уж трудно — всего-навсего глажение.

— Сочувствую вам. Так подзалететь, и все из-за того, что сделали доброе дело для другого человека.

— Не говорите глупостей, — она накрыла мою руку своей._Это было даже интересно. Во всяком случае, мне следовало быть поосторожнее, — она замолчала, наступила неловкая пауза. Я думал, она уходит, но она вдруг сказала: — Вы знаете, если в вашей идее что-то есть, тогда я не думаю, что ваш друг сможет много для вас разузнать. У важного агента заметены все следы.

— Да. А вы можете предложить что-нибудь еще?

— Вряд ли вы многое узнаете за пределами этого аэродрома. Если что и есть, так здесь.

Я призадумался над ее словами, инстинктивно понимая, что она права. Если наш аэродром — один из тех, которые должны подвергнуться нападению, тогда весь план должен разворачиваться на месте. У меня вдруг возникла идея. Не очень удачная, она тем не менее подразумевала действие, а мне надо было действовать.

— Вы не можете узнать, будет ли Вейл сегодня вечером дома? — спросил я. И вдруг замолчал. — Нет. Я прошу слишком многого. Вы и так уже достаточно втянуты в это дело.